Червь Уроборос - Эрик Эддисон

Я плохо помню, как шло сражение, отец. Это было похоже на столкновение двух потоков в паводок. Думаю, они расступились в стороны перед нами, чтобы смягчить удар. Те, что стояли перед нами, полегли, словно колосья в град. Мы хлынули в обе стороны, одни — на их правое крыло, что было отброшено обратно к лагерю, а большая часть вместе с господином Брандохом Даэй — направо уже для нас. В сражении я был с этими последними. Его высочество скакал на разгоряченном и неистовом коне, весьма проворном и своенравном; колено к колену с ним ехали Стюркмир из Чернолесья по одну сторону и Тармрод по другую. Ни человек, ни конь не могли выстоять против них, а они, словно в лабиринте, двигались то туда, то сюда, топча и коля пеших, отсекая головы и руки, разрубая людей надвое от макушки до живота, да-да, или до самого седла, среди обезумевших коней без седоков, шлепая по лужам крови, словно по болотной жиже.

Так продолжалось некоторое время, пока их замешательство от нашего внезапного натиска не прошло и мы впервые не прочувствовали всю величину их силы. Ибо Кориний, как оказалось, сам вернулся с передовой, где ненадолго отбросил наше основное войско назад, и насел на господина Брандоха Даэй вместе с конниками и копейщиками, а пращникам своим приказал швырять в нас камни и гнать нас к лагерю.

И вот могучее течение битвы вновь повлекло нас назад, к лагерю, и началась сущая дьявольщина: кони и люди путались в веревках палаток, обрушивались шатры, билась посуда, а с кораблей явился король Лакс с моряками, подрезая поджилки нашим лошадям, пока Кориний теснил нас с севера и востока. Этот Кориний в битве ведет себя как дьявол из Ада, а не как смертный. Первыми двумя взмахами меча он сразил двоих из наших лучших командиров: Роменарда с Далнея и Эмерона Гальта. Стюркмира, что встал у него на пути, чтобы остановить его, он поверг наземь ударом копья — и коня, и всадника. Говорят, в тот день он дважды сходился с господином моим Брандохом Даэй, но каждый раз толпа разделяла их прежде, чем они могли как следует схватиться.

Я участвовал во многих крупных сражениях, отец, как тебе хорошо известно: сначала в иноземных краях вместе с господином моим и Голдри Блусско, а в прошлом году в великом побоище у Ручьев Кроссбю, и опять же с господином моим Спитфайром, когда тот разгромил Витчей у Бримовых Рапсов, и в сокрушительном поражении под Тремнировой Кручей. Но никогда не бывал я в сражении, подобном вчерашнему.

Никогда не видывал я такого геройства. Например, Камерар из Стропардона, который огромным двуручным мечом отрубил ногу своему врагу по самое бедро, и столь могучим был удар, что клинок прошел сквозь ногу, седло и коня. Или Стюркмир из Чернолесья, что подобно дьяволу поднялся из груды убитых и, хотя шлем его потерялся, а сам он истекал кровью от трех или четырех огромных ран, смертоносными выпадами и ударами меча сдерживал дюжину Витчей, пока те не сдались и не отступили перед ним — двенадцать против одного, которого уже все считали мертвым. Но все великие подвиги казались чепухой в сравнении с подвигами господина Брандоха Даэй. За короткое время коня под ним трижды сражали наповал, но на нем самом не было ни царапины, и это большое диво. Ибо он беспечно сновал туда-сюда, поражая их лучших бойцов. Я помню один момент, когда коня под ним зарубили насмерть, и один из этих витчландских лордов ударил его, когда он вскакивал на ноги, а он схватил копье обеими руками и одной лишь силой рук выбил противника из седла. Это был принц Карго, младший из сыновей Корунда. Долго могут напрягать зрение витчландские женщины, но никогда они не увидят больше этого милого мальчика, плывущего обратно домой. Пока он падал на землю, его высочество нанес ему такой мощный удар по шейным позвонкам, что его голова взлетела в воздух, словно теннисный мяч. И в мгновение ока господин мой Брандох Даэй уже был верхом на лошади неприятеля и вновь ринулся на них. Можно было бы подумать, что его рука когда-нибудь откажет от усталости, столь он строен и худощав на вид. Но я думаю, его последний удар в той битве был ничуть не слабее, чем первый. И удары камней, копий и мечей, казалось, причиняли ему не больше вреда, чем может повредить адаманту удар соломинки.

Не знаю, как долго длилось это сражение среди шатров. Но это было самое лучше сражение, в котором я участвовал, и самое кровавое. И, как говорят, славная схватка была и с другой стороны, где господин мой и его люди пробивались вверх по Скату. Но об этом мы ничего не знали. Ясно лишь то, что мы все были бы покойниками, если бы господин мой не преуспел в этом, как ясно и то, что не преуспеть бы ему, не ударь мы в их фланг, когда они в первый раз пошли на него в наступление. Но в тот последний час, пока мы бились среди палаток, каждый человек думал лишь о том, как ему сразить еще одного Витча, и еще одного, прежде чем погибнуть самому. Ибо Кориний в тот час бросил все свои силы, чтобы сокрушить нас, и на месте каждого поверженного врага, казалось, вырастали двое новых. А наши люди гибли быстро, и шатры, столь белые до этого, теперь были все в крови.

Когда я был маленьким мальчиком, отец, у нас была такая забава: мы плавали в глубоких омутах реки Тиваранди, и один мальчик хватал другого и держал под водой, пока тот не начинал задыхаться. Я думаю, нет жажды на свете мучительней, чем жажда воздуха, когда другой сильнее тебя и продолжает удерживать тебя под водой, и нет ничего прекраснее глотка сладкого воздуха в твоих легких, когда он позволяет тебе вынырнуть на вольный свет дня. Так было и с нами, что уже попрощались с надеждой и считали себя утратившими все, кроме самой жизни, да и той уже немного оставалось, когда мы внезапно услышали гром труб моего господина, играющих сигнал к наступлению. И прежде чем наши опешившие умы осознали, что это означает, все вокруг смешалось и рассыпалось, словно воды озера под внезапным шквалом, и вся та огромная масса врагов, что окружала нас столь плотным кольцом из стали и ударов, повернулась сначала вперед, затем назад, затем вновь ринулась вперед, на нас, в ужасном смятении. Думаю, в наших руках появились новые силы, а мечи наши раскрыли свои пасти. Ибо на севере увидели мы стяг Гейлинга, реющий подобно пламенной звезде, а вскоре и самого господина моего высоко над сечей, и Зигга, и Астара, и сотни наших конников, прорубавшихся к нам, пока мы прорубались к ним. И пришло для нас время жатвы, время расплаты за все те изнурительные и кровавые часы, когда мы зубами держались за жизнь среди палаток на Кротерингском Скате, пока с другой стороны они, господин мой и его соратники, ярд за ярдом продвигались к победе там, где сама местность была против них. И вот, прежде чем мы сами это поняли, битва была выиграна, победа одержана, а враг разбит и разгромлен столь сокрушительно, как не доводилось видеть никому из живущих.