Вятская тетрадь - Владимир Николаевич Крупин

Тут остановимся и воздадим хвалу слобожанам — церковь жива! Жива и достойно несет знамя великого русского деревянного зодчества. Это, как она теперь числится в музейных каталогах, Михайлоархангельская церковь. Она ездила в Париж и блистала жемчужиной на выставке «Русское дерево с древнейших времен до наших дней».

Но закончим о Трифоне, ибо близится и его земная кончина. Уже совсем разболевшись, рукоположив Досифея в руководители монастыря, Трифон водой, по Двине, отправляется… в Соловки. Соловецкий игумен и братия, видя немощь Трифона, не хотели его отпускать. Но одно-единственное просил Трифон, чтоб сподобили его умереть в Вятке. Именно в созданной им обители желал он «телу своему положену быти».

Не доходя до Хлынова, преподобный расхворался окончательно. Посланный к архимандриту Ионе инок, вернувшись, доложил: «Яко не внял прошения твоего и в монастырь внити не повеле». Смирение Трифона было таково, что он и эту предсмертную несправедливость воспринял не с обидой, а с радостью, говоря: «Окаянный я и грешный, хуже я пепла и сору, и всякого праху. Что я о себе высоко мыслю! Был я и поп и строитель, был и архимандрит. Что мне еще недостало!»

За преподобным приехали дьякон Максим, монах Варлаам. Весть о прибытии Трифона распространилась мгновенно, к дому Максима шли толпы народа, «судии и всяких чинов граждане» шли за благословением.

И дрогнуло гордое сердце Ионы, поклонился Трифону, зовя его в обитель. И немедленно велел вести себя туда Трифон. «Не ты виноват, — говорил он Ионе, — а вечный враг рода человеческого». Через две недели со словами: «На тя, господи, уповаю и не постыжуся во век» — Трифон «преставися в вечную жизнь».

Вериги, говорит жизнеописание, сами спали с него чудесным образом, келья наполнилась благоуханием. Тело положили в гроб, еще за двадцать лет до этого приготовленный самим Трифоном. Панихиду служил плачущий Иона. Кончина была 8 октября 1613 года по старому стилю. Через семьдесят лет стали строить каменный храм, который мы видим доселе и знаем как Трифонов Успенский собор, переложили мощи «вятского чудотворца в новый дубовый гроб и поставиша в уготованной часовне, яже близ той каменной церкви с южной стороны…».

Недалеко от собора до сих пор течет из-под земли источник чистой воды, открытый, по преданию, Трифоном. Старушки ходят к нему за водой для чая, не признавая другой, здесь окрестные женщины полощут белье, мальчишки пускают кораблики и бросают камешки, чтоб обрызгать друг друга.

В конце жизнеописания говорится о множестве чудес и исцелений, случившихся при гробе вятского чудотворца.

Нашествие

Жили, множились. Множество починков, превращающихся в деревни и села, значится в документах архивной комиссии. Диву даешься обилию ратников, поставляемых Вяткой — десятки, сотни тысяч. Рождаемость была не нынешней. Походы на Волгу, верхнюю и среднюю, даже нижнюю, на двинские земли, на Вычегду, в ростовские земли, на Кострому, разорение Гледена — это все на нашей совести. Убийство усть-вымского епископа Питерима, похищение ярославского наместника и его жены — все это ужасное добавление к страницам истории.

И, как говорили тогда, разразилась над Вяткой божья кара — нашествие татаро-монголов. Вятка счастливо пересидела в лесах нашествие Чингисханово и Мамаево, но хан Тохтамыш решил отомстить русскому Северу за участие в Куликовской битве. Известно сожжение им Москвы и других среднерусских городов.

Уничтожение Вятки было поручено отрядам царевича Бектута — племянника Тохтамыша. Что Бектут и исполнил. Цитирую:

«Само уже понятие о свирепом враге, соединенное с именем тогдашнего Монгола, может нам объяснить, как кровожадно выполнил полководец Тохтамыша волю своего хана.

Множество вятского народа погибло в ужасных муках. Попавшиеся в плен и не заплатившие за себя откупа разделены были между воинами Бектута и уведены на вечное рабство.

Вятчане, по примеру туземных дикарей укрывшиеся от преследования татар в глуши лесов страны, остались не истребленными единственно лишь потому, что войска Бектутовы вскоре отозваны были Тохтамышем обратно за надобностью их в войне его с Тамерланом.

(Страшно думать, что б было для России, если бы эти два варвара согласились меж собой и соединились на нас. Цитирую далее.)

Но как только миновала эта страшная гроза, то разбредшиеся по лесам республиканцы, непривычные безнаказанно сносить обиды, снова собрались на пепелищах городов своих и решили во что бы то ни стало отмстить врагам за посрамление земли своей».

Налет Тохтамышева полчища был в 1391 году, и в этом же году вятичи, собрав под свои стяги большое войско, спустились Вяткой и Камой на Волгу и разорили города кипчаковской орды, в том числе Казань и значительный тогда Жукотин.

«Следствием этого было то, что татары вторично прибыли на Вятку, и вятская республика, бывшая до тех пор более двух веков грозною и самостоятельною, сделалась данницею татарской. С этого времени татары, не доверяя более неугомонному духу вятчан, в предупреждение набегов их на волжские жилища, начали заводить на Вятке свои поселения. Князьям этих татарских селений поручено было ханами собирание дани с вятчан.

Это было уже как бы предвестием скорого падения республики. Бродяжничья же и разбойничья жизнь вятчан с этого времени принимает более широкие размеры. Истинными варварами является потомство древних вятчан на страницах русской истории 15-го века».

Ходил смотреть, примерзла ли отколотая мною льдина. И думал, чего и смотреть, конечно, примерзла, ведь зима. Но льдины… не было. Уплыть она никак не могла, такая огромная, а незамерзшее пространство узенькое, куда делась? Пригляделся, понял, что течение реки истончило лед и меньше чем за сутки наморозило на прежнем месте нового льда. Я сел и силился уловить те мгновения, в которые нарастает новый лед и убывает старый. И сидел долго-долго, замерз, но не уловил. Так и история, думал я, как бы ни всматриваться в какой-то ее отрезок, ее трудно понять, нужна протяженность во времени.

Вполне сознательно отделяю я вятичей от вятчан. Первые коренные, вторые пришлые. «Утеклецы», как писали в розыскных грамотах. Всякие были — и лучшей доли искали, и лучших земель, и от несправедливостей уходили, всяко. Чтобы крестьянину сняться с земли, ему надо для этого решения все переворотить в сознании. Крестьяне по своей воле уходили с земли редко. Насильно выселяли и переселяли, это было в русской истории. Но больше всего пришлых людей в других местах является из людей отпетых, из тех, кому терять нечего, кроме своих голов.

Наиболее знаменитые разбойники, позорившие Вятку, были, как пишет «История», «новгородские крамольники знатного происхождения, укрывшиеся на Вятке от кары закона». Это Айфал Никитин и брат его Герасим, расстрига,