Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2 - Гэв Торп

Каслэйн слышал множество жалких и отвратительных деяний, поведанных ему таким способом, но они редко производили впечатление на стареющего священника. В его собственной жизни было слишком много подобных историй, чтобы его могли впечатлить мелкие проступки какого-нибудь грязного фермера или окровавленного солдата.

Однако человек, которого он приготовился встретить, был не из таких. Какие счёты у него с Зигмаром? Каслэйн, одетый в церемониальные одеяния и готовый принять своего умирающего посетителя, рассмотрел, что он знал об этом человеке.

Тилейская Оса, это прозвище он получил потому, что якобы владел мастерством мерзкого искусства приготовления и применения ядов. Волк в Овчарне или Тысячеликий из Магритты — эти прозвища видимо из-за непревзойдённого мастерства маскировки и проникновения в лагерь своей жертвы.

За это он, пожалуй, был наиболее известен, и имелось множество историй о том, как он так дурачил стражу или чиновных лиц. Истории часто рассказывали как юмористические вирши, праздное развлечение, и каждая заканчивалась тучным чиновником, остававшимся с взрезанным горлом или вскрытым брюхом. Можно было шутить о смерти откормленных чинуш, что так мало заботились о них, но Каслэйн знал, что правда была намного более ужасной, чем говорилось в подобных россказнях.

Другое прозвище, которое приобрёл этот человек, было Грободел, из-за огромного количества убийств, приписываемых ему за годы его карьеры, которая охватывала почти двадцать лет. Всё известное об этом убийце говорилось с использованием словечек «возможно» или «предположительно», и почти ничего не было подтверждено до такого состояния, чтобы считаться бесспорным фактом. Никто не знал его настоящего имени, и никто не мог опознать его в лицо, каким бы оно ни было.

«Этому, — подумал священник, — предстояло измениться».

Отроки внесли человека в личные покои Каслэйна и положили его на диван. Диван был покрыт плотным холстом, чтобы защитить от крови, которая щедрыми мазками пятнала голые руки и белые одежды отроков.

Каслэйн, как правило, не делавший юмористических замечаний, был чрезвычайно возбуждён, отметив, что два парня, возможно, были единственными, кто был ранен Тилейской Осой и остался в живых, чтобы поведать об этом. Немного посмеявшись, юноши ушли, и Каслэйн толкнул тяжёлую дверь, закрывая за ними.

Человек заговорил ещё до того, как последнее эхо железа и дерева было проглочено шерстяными коврами и бархатными шторами.

— Отец, я пришёл, чтобы обрести покой, — голос напоминал шелест покидающего ножны лезвия.

Каслэйн успокоил свой собственный голос.

— Вы сможете обрести здесь то, что ищете.

— Я знаю, что это должно быть правдой. Он не может быть дарован любым человеком. Ты единственный, отец, кто может даровать мне покой, — слова мужчины были тщательно подобраны.

— Вы человек, которого окружает много зла, но, возможно, нам не стоит говорить обо всём этом. Что бы вы хотели, чтобы услышали мои уши, и освободило моё сердце? — Каслэйн повторил ритуальные слова не с большей убежденностью, чем обычно, но его тело напряглось.

— Отец, я хочу поведать вам, как я пришёл, чтобы убить священника.

Послышался вдох Каслэйна и резкий дополнительный воздух вонзился в его лёгкие. Священник! Ему стоило крайне осторожно обращаться с умирающей легендой на своём диване.

Легенда закашлялась и открыла глаза. Кровь, окрашивавшая подбородок, подчёркивала его глаза, которые посмотрели на Каслэйна. Так пусты они были от всяких чувств, что Каслэйн на мгновение подумал, что человек уже мёртв. Жест священника застыл на середине, как будто малейшее движение могло спровоцировать убийцу уйти за край до отпущения всех грехов.

Человек, прозванный Тысячеликим из Магритты, изо всех сил приподнялся на локте и посмотрел прямо на свою аудиторию.

— Меня зовут Адриан Самораччи.

Каслэйн приподнял бровь. Если человек действительно был тем, кем назвался, то его имя делало его наследником одной из мощнейших торгово-дворянских семей северной Тилеи.

— Меня зовут Адриан Самораччи, и я был дважды ограблен. Первый раз произошёл давно и не касается вопроса, по которому я жажду отпущения, за исключением того, что именно он сделал меня тем, кем я являюсь ныне. Второй раз, однако, второй раз произошёл осенью, которая сейчас только умирает. Умирает, как и я.

Сначала я думал, что она была дочерью фермера. Простая дочь фермера, покрытая землёй, свидетельством её ежедневных трудов в поле. Её волосы были цвета мякины, которую она раскидывала на земле перед свиньями в барском имении человека, который владел ею. Я увидел её, стоявшую рядом с дорогой, когда впервые подъехал к усадьбе, и она впилась в меня взглядом, который я не понимал — хотя понимаю теперь. Подобное узнаёт подобное. Подобное узнаёт подобное, и теперь она мертва. Таков путь вещей и немногие серьёзно задумываются об этом. Так же как ястреб охотится на зайца и никогда наоборот, так и крестьянин должен работать на господина…

Но я пришёл сюда не затем, чтобы тратить своё последнее дыхание на споры о мироустройстве, да и на самом деле, она не была зайцем. Я пришёл сюда, чтобы использовать свой последний вздох на более значимые вещи, по крайней мере, для меня. Я пришёл сюда, чтобы потратить свой последний вздох на разговор о любви и смерти.

Я продавец смерти, почти купец, могли бы вы сказать, или ремесленник, или шлюха, чьё тело является всего лишь товаром. Я — всё это. Моя работа приводит меня в странные места, и я часто имею шанс прикоснуться к жизни, к жизни благородной, богатой и удачливой. Немногие люди платят золотом за жизнь сапожника или серебром, чтобы подмастерье кузнеца тихо утонул в Рейке.

Граф Пфайльдорф, подобный хорьку человек, содержал усадьбу за пределами одноимённого города, за который он нёс номинальную ответственность. Человек нашёл меня, найдя одного из моих людей в Нульне, и поручил передать мне: двенадцать слитков золота Чёрных гор за смерть графа. Когда золото благополучно оказалось на хранении в моём сейфе (ибо я никогда не предоставлял такую привилегию, как кредит), я поехал в Пфайльдорф, приняв обличье охотника на волков (субъект о котором я знал очень мало, хотя мне и предстояло узнать больше).

Прибыв в Пфайльдорф, я поселился в комнатах с тараканами и девками и отправился на работу. Это стало достаточно простым делом: украсть лошадь и каждую ночь ездить к усадьбе. Личная охрана графа была достаточно мощной: может, он и был хорьком, но хорьком-параноиком. Однако его подчинённые были более доступными.

Главным человеком графа, его кастеляном и егерем, был жирный пудинг по имени Хуго. Графские стада разбредались по склону холма, пока Хуго готовился к поглощению бретоннских пирожных или занимался какими-либо иными подобными делами.