Тамбовский волк - Виктор Юнак

Интересно было наблюдать момент встречи Фёдорова с Муравьёвым: первый, выхоленный интеллигент с аккуратно подстриженной бородкой, в хорошо отглаженном чесучовом костюме, напоминал по своему виду дореволюционного барина; второй, как уже отмечалось, был вылитый народник. Тем не менее общий язык они нашли практически сразу. И Фёдоров-Горский не стал таиться перед Муравьёвым-Петровичем, в первой же беседе заявив о своей ненависти к большевикам и советской власти.

— Знаете ли вы, товарищ Горский, что за границей ведутся переговоры между социалистами и кадетами о том, чтобы создать единый антибольшевистский центр в эмиграции?

— Если это так на самом деле, то вы пролили настоящий бальзам на мою душу, голубчик, — Фёдоров засиял от восторга и слегка тронул собеседника за рукав, что должно было означать высокий элемент доверия к нему. — Скажу вам по секрету, что в недавние времена я был не последним деятелем кадетской партии. И рад, что хотя бы сейчас, после большевистского переворота наши две партии нашли общий язык ради общей борьбы.

Муравьёв, естественно, от чекистов знал, о кадетском прошлом Фёдорова-Горского, но не ожидал, что тот сам раскроется перед ним в первой же встрече. Значит, в чека не ошиблись, и с помощью этого человека Муравьёв должен попасть к антоновцам. А поняв это, Муравьёв решил сразу брать быка за рога.

— Это всё, конечно, хорошо. Но все эти заграничные переговоры и объединения абсолютно ни к чему не приведут, если мы здесь, в России, не начнём объединяться. Видите ли, товарищ Горский, членам ЦК нашей партии не нравится то, что антоновцы имеют тенденцию вариться в собственном соку и не хотят налаживать связь с Москвой. Связь с вами, товарищ Горский, это счастливое исключение. При вашем авторитете в Москве, где теперь также наблюдается тяга к объединению всех антибольшевистских организаций, можно добиться многого. И ЦК мне рекомендовало пригласить вас в Москву.

Эти слова польстили Горскому-Фёдорову, как и всякий политик, не чуждому тщеславия. Он понял, к чему его подводил Петрович. И переправил Муравьёва на один из лесных хуторов, вёрстах в двадцати от Кирсанова. Муравьёв взял с собой помощника, чекиста Чеслава Тузинкевича, который должен был выполнять роль связного между ним и чекистами. Вдвоём они прибыли на хутор довольно удачно: там как раз проходило совещание штаба Народной армии, проводил которое Донской. Тот, увидев своего воронежского друга, необычайно этому обрадовался.

— Товарищ Петрович! Как я рад! — Донской стал обниматься, целоваться и пожимать руку Муравьёву. — Как хорошо, что вы прибыли к нам. Я, к сожалению, так и не смог к вам выбраться, как обещал. Задержали непредвиденные обстоятельства. Вот он, тот самый большой друг, — закричал Донской, повернувшись к своим, — председатель Воронежского комитета эсеров, о котором я вам говорил!

— Поднимай выше! — спокойно ответил Муравьёв. — Я теперь и член Центрального комитета.

— Да ты что? Когда же тебя выбрали?

— А помнишь, члены ЦК, приезжавшие в Воронеж, говорили о предстоящем всероссийском съезде? Ну так вот, съезд уже состоялся. Там меня и избрали.

Муравьёв облегчённо вздохнул. Пока всё шло хорошо. И Тузинкевича, которого Муравьёв представил антоновцам как Андреева, также усадили за стол президиума.

— Ну что ж, товарищи, наступил решающий момент, — Муравьёв решил сразу брать быка за рога. — В Москве готовится съезд всех антибольшевистских сил России. И, разумеется, тамбовские товарищи будут в числе наиболее уважаемых делегатов. Однако меня в Москве просили заранее прислать для подготовки съезда кого-нибудь из руководителей партизанского движения Тамбовщины. И мне кажется, что вы, Николай Яковлевич, как нельзя лучше подходите для этих целей. Поэтому, как только мы здесь управимся, я бы хотел, чтобы вы незамедлительно отправились в Москву. Все пароли и явки, соответственно, я вам сообщу.

Донской переглянулся с присутствовавшим здесь Ишиным. С одной стороны, рискованно было покидать родные места. Но, с другой стороны, в Москве возможно наладить какие-то связи и установить непосредственные контакты с нужными людьми. Поэтому и согласился.

— Но сейчас, самое главное, я бы хотел всё-таки повидаться с Александром Степановичем. По всем вопросам, касающимся борьбы с большевиками, ЦК поручил мне переговорить лично с Антоновым, — подчеркнул Муравьёв.

— Увы, это невозможно, — развёл руками Донской.

— Это почему же? — заподозрил что-то неладное Муравьёв.

— Антонова нет. Он в Саратовской губернии наводит порядки, — улыбнулся Донской.

— Очень жаль, — искренне покачал головой Муравьёв. — А я так с нетерпением ожидал нашей с ним встречи.

— Ничего, чем дольше ждёшь, тем желаннее встреча, — произнёс Ишин.

— Действительно, ничего не поделаешь. Придётся подождать, — сокрушённо, но решительно сказал Муравьёв. — Впрочем, у нас с вами пока работы хватит и без Антонова.

Но он понимал, что, в таком случае, ему самому придётся задержаться у антоновцев. А это значит, лишний риск. К тому же, он вдруг заметил на себе косой взгляд Ивана Ишина. Неужели что-то заподозрил?

Дзержинский решил, что достаточно играть с Горским-Фёдоровым в кошки-мышки. Пора его брать. А заодно с ним и одного из руководителей антоновщины — Донского-Герасева. И Муравьёву была дана команда отправить их в Москву под любым благовидным предлогом.

Их арестовали (порознь, конечно) едва они переступили порог якобы конспиративной квартиры антибольшевистской организации. И если с Донским всё было более-менее для чекистов ясно (начальник антоновской контрразведки не стал слишком долго упираться и заговорил почти сразу, надеясь на благосклонность чекистов к нему за то, что решил сотрудничать со следствием), то с Фёдоровым им пришлось поработать. Первое время он либо молчал, либо упорно всё отрицал. Даже факты, предъявленные ему, не могли поколебать его. Пришлось прибегнуть к последнему аргументу: в Воронеже арестовали его жену, которая, под пытками, и показала, что её муж никакой не эсер Горский, а действительно кадет Фёдоров, ярый антикоммунист и враг советской власти. Отпираться дальше было бесполезно. Фёдоров выругался, сознался и, в дальнейшем, начал давать показания о деятельности антибольшевистского подполья, направляемого из-за рубежа эмигрировавшими лидерами партии.

105

Но дальше у Муравьёва работа была более сложная: заставить поехать в Москву самого Антонова, или, если это уж никак невозможно, то ближайших его соратников. Вот в этом направлении он и начал действовать. Его возили по всем районам, где антоновцы установили свою власть. Знакомили с местными командирами, показывали свои силы. Сначала Муравьёва сопровождал Василий Матюхин, начальник антоновской милиции, младший из братьев, затем Матюхина сменил Ишин. Вот этого как раз больше всего и боялся Муравьёв. С первой же встречи, на том самом хуторе, Ишин признал в Муравьёве-Петровиче члена ЦК, имеющим право на руководство партизанским движением, был с ним вежлив и внимателен, однако не единожды пытался поставить гостя в такое положение, при котором человек может смутиться, если он является не тем, за кого себя выдаёт. Муравьёв от этого так издёргался, что боялся сорваться в самый неподходящий момент.

Так, во время одной из поездок, Муравьёву пришлось заночевать с Ишиным в одной крестьянской избе. Утром проснулись, а Ишин смотрит на Муравьёва и ухмыляется:

— А вы, оказывается, во сне гутарите...

Муравьёв едва заметно вздрогнул, но, к счастью, в тёмном углу избы Ишин этого не заметил, а Муравьёв быстро взял себя в руки:

— Мешал спать?

— Да не так уж чтобы...

— Ну, тогда всё в порядке.

Кажется, на сей раз пронесло. Но с тех пор Муравьёв, если приходилось ночевать с кем-то из антоновцев, старался просто не смыкать глаз. И от этого ещё больше нервы расшатывались.

В другой раз Ишин во время ужина начал неторопливо, не упуская подробностей, рассказывать, каким образом антоновцы пытают взятых в плен красноармейцев. Не отрывая взгляда от лица "члена эсеровского ЦК", он говорил о том, что на днях участвовал в особенно интересном деле.

— Наши-то удальцы пилили красноармейцу шею пилой. Кричал он, ох, кричал, мать честная, — не без удовольствия рассказывал Ишин. — И то сказать: пила была тупая да ржавая, ею нешто сразу перепилишь. Да и шея — не дерево, пилить неудобно.

Тем не менее, на лице у Муравьёва не дрогнул ни один мускул. Увидев это, председатель губкома СТК сразу замолчал.

Муравьёв-Петрович продолжал ездить по сёлам и деревням. В одном из сел попали как раз на митинг. Пришлось выступить и Муравьёву по личной просьбе Ишина. Но не успел он разговориться, как вдруг прозвучал удар церковного колокола — знак тревоги для антоновцев. Участников сходки как ветром сдуло.