Нравственный образ истории - Георгий Михайлов

После этого, пользуясь взаимной враждой опекунов, сославших царевича-наследника, думу возглавил Борис Годунов. На троне сидел Феодор Иоаннович, а «царский шурин» (новое звание в государстве) за три с половиною года сумел забрать в свои руки всю власть. Английский посол Флетчер, прибывший в Москву в начале 1589 г., был крайне удивлён тем, что «правят почти всем Государством Годуновы и их приспешники».

Убирая с дороги людей, близких покойному Иоанну Грозному, Борис Годунов расчищал себе путь к престолу, о котором вожделенно мечтал и которым бредил во сне. Уже лежали в могилах казнённые: князь Тулупов, казначей П.Головин (добившийся ссылки Б.Бельского), разбитый параличом князь Никита Романович и скончавшийся в заточении И.Ф.Мстиславский. По разным городам были сосланы бояре Воротынские, Головины, Колычевы. Приближалась очередь Романовых и Шуйских. Из четверых опекунов, назначенных Грозным, в живых остался один лишь Иван Петрович Шуйский, герой обороны Пскова. Годунов его не трогал, опасаясь народа. Шуйские вообще были популярны. Тем паче, что Ивана Петровича поддерживал митрополит Дионисий. Владыка присутствовал при кончине государя Иоанна и постригал его в схиму. Про Дионисия А.Д.Нечволодов говорит, что он был «человек тонкого ума и сладкоречивый, но достойный и добрый пастырь, искренно служивший делу умиротворения».

Во время расправ Годунова над боярами Шуйские сумели «поладить» с правителем и тем самым надеялись себя спасти. Однако ненадолго. Как-то по выходе Ивана Петровича из Грановитой палаты два купца от народа подошли к нему и сказали: «Помирились вы нашими головами, и вам от Бориса пропасть, да и нам погибнуть». Тех купцов тотчас схватили и отправили неизвестно куда. Годунов не казнил людей публично. Осуждённые обычно умирали по дороге в ссылку или просто исчезали. Это тоже была иезуитская новация.

Очередь Шуйских настала скоро. Царь Феодор Иоаннович не имел детей от Ирины Годуновой и не развёлся с ней по совету отца. Когда же Шуйские подбили бояр повторить этот совет «от имени народа», их участь была решена. На челобитную Московских бояр Царю Годунов ответил тем, что не только отговорил Феодора I, но и честного митрополита Дионисия убедил не начинать дела о разводе. Он мотивировал тем, что Царь с Царицею ещё молоды, а на крайний случай в Угличе здравствует и растёт царевич Димитрий. Растёт под присмотром матери, «мамок» и, конечно же, соглядатаев Годунова. Последнего Борис никому не объявлял. Наконец, вопрос о разводе был снят. И тогда Годунов начал мстить зачинщикам интриги. Первой (по сути невинной) жертвой его мести стала княжна Мстиславская, которую сначала прочили в «царские невесты» взамен Царицы Ирины, а потом силою постригли в монахини. Следующий удар обрушился на Шуйских. Оклеветанный доносом своих дворовых (подкупленных «царским шурином»), князь Иван Петрович оказался в ссылке и там был удавлен.

Именно при Борисе Годунове (особенно в пору его собственного царствования) доносы сделались народным бедствием. До появления в Москве иезуитов доносительство всеми презиралось и считалось тяжким «Иудиным» грехом. Борис же сумел привить его на русской почве.

Вместе с Шуйскими, обвинёнными в измене, по вине доносчиков под стражу пошли князья Татевы, Урусовы, Баскаковы и многие другие. «Лилась кровь на пытках, на плахе; лилась кровь в усобице боярской, - пишет С.М.Соловьёв, - и вот митрополит Дионисий вспомнил свою обязанность печалования; видя многое убийство и кровопролитие неповинных, он вместе с Крутицким архиепископом Варлаамом начал говорить Царю о многих неправдах Годунова». «Но что могли сделать эти пастыри, - добавляет А.Д.Нечволодов, - когда на стороне Бориса была его сестра и Государь, во всём доверившийся своему шурину? Доблестно исполнив долг свой - печалования за невинных, Дионисий и Варлаам были свергнуты, обнесённые Годуновым, и заточены в Новгородские монастыри. Вместо же Дионисия был поставлен Ростовский епископ Иов, человек, всецело преданный Борису». Эту преданность Иов сохранил и в сане патриарха, когда беззаконное царствование Годунова потерпело крах.

Чтобы представить себе, какою властью обладал «царский шурин и правитель, конюший боярин и дворцовый воевода, и содержатель великих государств, царства Казанского и Астраханского», достаточно осмыслить приведённый здесь громкий титул его. Доходы Годунова (более 93 тысяч рублей в год) в ту пору были столь велики, что, вместе со своими щедро наделёнными родственниками, Борис мог выставить в поле до 100000 вооружённых людей. Двор его сделался подобием двора царского. И он принимал иноземных послов точно царь, с той же пышностью и с теми же обрядами. В Посольском приказе завелись особые книги, в коих были «писаны ссылки царского величества шурина» с правительствами зарубежных держав. И, разумеется, ловкие иностранцы при Московском дворе быстро сообразили, с кем имеют дело. По словам А.Д.Нечволодова, они «рассыпались» перед Годуновым в льстивых выражениях, величали его «пресветлейшим вельможеством» и «пресветлым величеством», и «получали от восхищённого этим Бориса огромные льготы, зачастую прямо в ущерб Русским выгодам». Причём ответы на их челобитные писались не от имени Государя, а «по приказу царского величества шурина».

Вот к этому-то самозванному «величеству» и должен был прибыть Вселенский патриарх Иеремия II (Транос).

В мае 1588 года канцлер Польши Ян Замойский получил с турецко-валашской границы ходатайство о «транзитной визе» для Константинопольского предстоятеля. Приняв гостя с подобающим почётом, Замойский испросил у короля свободный проезд патриарху через Брест и Вильно в Московию.

Когда Иеремия II прибыл в Литовскую столицу, православные граждане Литвы задержали его для решения своих неотложных дел. Мы уже говорили, что оторванный от Москвы Западно-Русский (украинский) епископат, подчинённый греческому патриарху, ослабел духовно и морально. В среде священноначалия Киевской митрополии уже не скрывались пролатинские настроения (дело шло к Брест-Литовской унии), и православные миряне им сопротивлялись. Они создали Свято-Троицкое Братство ради спасения веры и верующих. Это не было отвержением церковной каноничности. Это был «способ её восстановления, - пишет А.В.Карташев, - через временное преобладание голоса мирян в идеальном хоре соборности, в предположении необходимости исправления самой иерархии». Патриарх Константинопольский оправдал активность Православного народа. «Иеремия одобрил перередактированный устав Свято-Троицкого братства с приложением к уставу своей патриаршей печати. В своей благословенной грамоте братству он утвердил, чтобы в дальнейшем не было ограничений со стороны иерархии уже создавшихся форм автономной деятельности братств». Для поднятия их авторитета Иеремия II ввёл в текст грамоты своё осуждение всем разорителям братства, не только из мирян, иереев, но и из епископов. И в заключение грамоты, предназначенной для прочтения во всех церквах, патриарх призвал верующих ни в чём не отступать от праведного пути.

В поездке по Литве Иеремия II действовал сознательно. От горького опыта уний у самих греков выработалось стойкое антилатинское воззрение, что истину Православия хранит весь Божий народ, а не одна иерархия, могущая изменить ей в угоду своих политических и иных интересов. Так что Святителя Иеремию есть за что прославлять. Грекам - за восстановление святынь, поруганных турками; Украинцам - за основание Православного братства мирян, устоявшего в истине при отпадении епископов-униатов; Русским - за установление патриаршества в Москве.

По прибытии в русскую столицу в июле 1588 года Иеремия II в сопровождении митрополита Монемвасийского (Мальвазийского) Иерофея и архиепископа Елассонского Арсения торжественно проследовал в Московский Кремль. За 600 лет, прошедших со дня Крещения Руси, это было первое посещение Константинопольского патриарха. Царь Феодор Иоаннович с трепетом набожного человека ожидал прибытия Вселенского Святителя, а столичный люд толпился на улицах. Патриарх ехал, как было принято, на осляти, митрополиты греческие - на лошадях, и все умилялись. Иеремия посылал благословения встречным, народ шумно приветствовал его, желая здравия, спасения, долголетия, пономари звонили во все колокола. Греки дивились многолюдству и радушию Русских, восхищались красотою храмов, золотом куполов и самим числом церквей, соборов, белокаменных палат. Богатство и могущество Третьего Рима ощущалось явственно и потрясало воображение гостей.