Клан Пещерного Медведя - Джин Мари Ауэл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Эйла! Ты ранена? Что произошло? – спросила перепуганная Иза.
– Меня избил Бруд, – с каменным лицом ответила Эйла.
– Но за что?
– Я не хотела ему подчиниться.
И, явно не желая дальнейших расспросов, молодая женщина вошла в пещеру и направилась прямиком к очагу Креба.
«Что же случилось? – терялась в догадках Иза. – Эйла вела себя так благоразумно, беспрекословно выполняла все приказания Бруда. С чего ей вздумалось ослушаться его? И почему Бруд не сказал мне, что встретил ее в лесу? Он же видел, что я места себе не нахожу. Бруд вернулся давно, солнце было еще высоко. Почему же Эйла так запозднилась?» Украдкой бросив взгляд через разграничительные камни в сторону очага Бруда, Иза увидела, что вопреки всем правилам поведения он в упор смотрит на Эйлу и на лице его застыла довольная ухмылка.
Креб тоже понял: что-то неладно. От него не ускользнуло ни разбитое лицо Эйлы, ни ее безнадежный взгляд, ни высокомерное выражение Бруда. Старый шаман знал, что с годами ненависть Бруда к Эйле разгоралась все жарче, что непроницаемая покорность молодой женщины раздражала Бруда сильнее, чем ее по-детски беспомощный протест. Но то, что произошло между ними сегодня, вселило в Бруда уверенность в своем превосходстве над Эйлой. При всей своей проницательности Креб не догадывался, в чем тут дело.
На следующее утро Эйла, боясь покинуть свой очаг, долго тянула с завтраком. Но все же ей пришлось выйти. Бруд уже поджидал ее. Воспоминание о вчерашнем случае возбуждало его – Бруд был полон желания и жаждал удовлетворения. Когда он подал Эйле знак, ей захотелось броситься прочь сломя голову. Но все же она пересилила себя и приняла нужную позу. Напрасно молодая женщина пыталась сдержать крики – боль была такой острой, что они сами срывались с ее губ. Люди, оказавшиеся поблизости, бросали на странную пару удивленные взгляды: они не могли понять, с какой стати Эйла кричит и с какой стати Бруда вдруг потянуло на нее.
Бруд упивался вновь обретенным господством над Эйлой. Он каждый день принуждал ее к соитию, хотя все вокруг поражались, зачем ему некрасивая женщина, к которой он всегда питал неприязнь, когда у него есть собственная миловидная подруга. Со временем близость с Брудом перестала причинять Эйле телесную боль, но ее отвращение не ослабевало. Ради этого очевидного отвращения Бруд и преследовал ее. «Наконец-то я поставил ее на место, – думал он с гордостью. – Теперь она узнала, что такое мужчина. Больше она не сможет сделать вид, что ей нет до меня дела». То, что Эйла ненавидела и боялась его, отнюдь не огорчало Бруда. Так было даже лучше. Он с удовольствием наблюдал, как она сжимается от страха, как пересиливает себя, чтобы ему подчиниться. Даже воспоминание об этом зрелище возбуждало в нем желание. Бруд всегда отличался недюжинной мужской силой, теперь же она возросла как никогда. Каждое утро, если Бруд не отправлялся в дальний охотничий поход, он совокуплялся с Эйлой. Иногда то же самое повторялось и днем, и по вечерам. Иногда надобность возникала у него и по ночам, но тогда он утолял ее со своей женщиной. Бруд был в самом расцвете молодости и здоровья, и чем противнее он был Эйле, тем большее удовлетворение он испытывал во время близости с ней.
Эйла потускнела, пала духом, лишилась прежней живости. Угрюмая, понурая, она ни в чем не находила радости. Ненависть к Бруду вытравила в ее душе все прочие чувства. Подобно огромному леднику, который впитывает в себя всю влагу с окружающих его земель, ненависть эта иссушила Эйлу.
Она всегда содержала себя в чистоте, часто купалась в ручье и мыла волосы, следила, чтобы в них не завелись вши. Зимой она даже растапливала в большом сосуде снег для мытья. Теперь Эйла стала неопрятной: волосы ее висели безжизненными сальными прядями, она подолгу носила одну и ту же накидку, не обращая внимания на грязь и пятна. Даже к урокам Изы Эйла утратила интерес – искусство исцеления больше не привлекало ее. Она почти не разговаривала, неохотно отвечала на вопросы, редко охотилась, а если все же отправлялась в лес, возвращалась с пустыми руками. У очага Креба поселилось уныние.
Иза вся извелась, глядя на свою приемную дочь. Она не понимала, в чем причина столь разительной перемены. Ясно было, что горе Эйлы связано с Брудом. Но в конце концов, он мужчина, он оказал ей внимание, и странно, что оно подействовало на нее так ужасно, удивлялась Иза. Она старалась держаться к ней поближе, не сводила с нее глаз. Увидев, что дочь тошнит по утрам, Иза испугалась, вообразив, что в Эйлу вселился дух зла. Но не зря Иза слыла опытной целительницей. Она первой заметила, что Эйла давно не скрывалась в уединении, предписанном законом для женщины, чей покровитель вступает в битву. С этого времени она стала наблюдать за дочерью еще внимательнее. Ей и самой не верилось, что ее опасения справедливы. Однако к тому времени, как народилась новая луна и лето вступило в пору расцвета, у Изы не осталось больше сомнений. Однажды вечером, когда Креба не было у очага, целительница сделала Эйле знак подойти поближе:
– Нам с тобой надо поговорить.
– Да, Иза. – Эйла послушно поднялась со своей меховой подстилки и опустилась на землю рядом с Изой.
– Когда твой покровитель в последний раз вступал в битву, Эйла?
– Не помню.
– Вспомни, Эйла. Это очень важно. Сражались духи с тех пор, как отцвели деревья?
Молодая женщина задумалась:
– Не знаю точно. Может, один только раз.
– Так я и думала. И по утрам тебя тошнит?
– Да, – кивнула Эйла. Она полагала, что причина этой тошноты – отвращение, которое вызывал у нее Бруд. При мысли о совокуплении с ним ей становилось так мерзко, что она не могла удержать в себе завтрак.
– А груди у тебя болят?
– Немного.
– И соски твои в последнее время припухли, да?
– Вроде припухли. Но почему ты спрашиваешь?
Целительница устремила на дочь пристальный, серьезный
