Люйши чуньцю (Весны и осени господина Люя) - Бувэй Люй
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При управлении царством Вэй Хуэй-цзы руководствовался своим учением, и правление его было беспорядочным. Ко времени Хуэй-вана царство из пятидесяти сражений потерпело поражение в двадцати, убитых было несчетно. Среди полководцев, сыновей правителя, некоторые были захвачены в плен. Глупость «великого учения» Хуэй Ши вызывала смех по всей Поднебесной: достаточно было любого примера, чтобы убедиться в его неразумности. И все же Вэй-ван просил чжоуского правителя поручить тайши изменить его имя на титул «второго отца».
При Хуэй-цзы Ханьдань держали в осаде три года и не могли взять, мужи и народ обнищали и были истощены до крайности, страна пришла в запустение, со всех сторон Поднебесной наступали вражеские войска, толпы черни сеяли крамолу, чжухоу не оказывали должного уважения, хорошо еще, что благодаря Ди Цзяню дальнейших планов Хуэй Ши не приняли, а то пропало бы государство. Сокровищами казны откупались направо и налево, земли со всех сторон отрезали себе соседи — с этого времени и начался упадок царства Вэй. Звание «второго отца» — высокое звание; передача власти в государстве — великое событие. Хуэй-цзы рекомендовал использовать «невнушаемость» и «недоверчивость». Однако слушать его и поступать соответствующим образом — никак не назовешь это искусством. Без искусности же браться за управление — тягчайшее преступление. Хорошо еще, что учению его последовали только в Вэй. Плодом этого было злодейство над Поднебесной, которое называли порядком, так что Куан Чжан, нападая на Хуэй Ши, был, по-видимому, прав.
Бо Гуй впервые встретился с Хуэй-цзы. Тот заговорил с обычным искусством, но Бо Гуй ему не отвечал. Хуэй-цзы ушел. Бо Гуй, обратившись к стоявшим там людям, сказал: «Один человек женился, а когда новобрачная прибывает на новое место, она, как известно, ведет себя скромно, ступает маленькими шажками, глаз не поднимает. А тут, когда слуга зажег пучок полыни, чтобы отогнать злых духов, молодая заявила: «Пучок слишком большой — дымит». Когда она проходила в ворота, заметила выбоину и сказала: «Засыпьте, а то еще кто-нибудь ногу сломает». Эти ее слова нельзя сказать, чтобы не пошли на пользу семье, в которую она вступала, но тем не менее было в них нечто такое, что показывало, что она как бы слишком много на себя берет. Вот и Хуэй-цзы сегодня увидел меня, можно сказать, первый раз в жизни, а сколько сил положил на то, чтобы убедить меня в своей правоте. Что-то он уж слишком суетится».
Услышав про это, Хуэй-цзы сказал: «Это не так. В «Песнях» говорится: «Высокий муж — отец и мать народу». Большой — это крупный, высокий — это старший. Здесь речь идет о внутренней силе княжича — она больше, чем у других, почему он и может быть отцом и матерью народу. Когда же отец и мать поучают дитя, разве должны они для этого специально готовить почву?
К чему же это уподобление меня молодой жене? Разве в «Песнях» сказано: «Большая-высокая молодая жена?» Кто критикует излишество, сам излишествует; тому, кто критикует недостаточность, самому недостает. Тут дело в том, что тот, кто критикует, уподобляется тому, кого критикует».
Когда Бо Гуй сказал: «Хуэй-цзы еще не знает меня, а уже проявляет обо мне непомерную заботу», сам Хуэй-цзы, критически воспринявший его слова из-за того, что в них содержался намек на то, что он считает себя матерью-отцом, в действительности доказал тем самым, что его отрицание намерения выказать свое превосходство над Бо Гуем в действительности содержало свидетельство наличия у него высокомерного взгляда на Бо Гуя сверху вниз. Так что стремясь доказать, что у него нет такого намерения, он лишь доказал, что оно у него есть.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Речи в ответ / Ин янь
Бо Гуй обратился к Вэй-вану: «Если варить курицу в треножнике Шицю, то станешь кипятить слишком долго — она станет пресной и невкусной, а если слишком мало — грубой и непроваренной. Если с этой точки зрения взирать на красоту треножника — она бесполезна. То же самое можно сказать и о красноречии Хуэй-цзы». Услышав про это, Хуэй-цзы сказал: «Да нет. Если представить, что войско, проголодавшись, остановится рядом с этим треножником, ему он покажется самым подходящим из всех мыслимых сосудов, когда станет нужно сварить похлебку!» В свою очередь, прослышав об этом, Бо Гуй сказал: «Когда мы говорили о бесполезном, мы как раз и имели в виду, что, кроме риса, в таком треножнике ничего не сваришь». Речь Бо Гуя, скромная с виду, оказала на Вэй-вана большое воздействие. Он [сумел показать], что речи Хуэй-цзы, хотя они действительно изящны и прекрасны, ни на что не годны, показав Вэй-вану, что тот, сделав «вторым отцом» человека бесполезных речей, продемонстрировал тем самым, что прекрасным он считает бесполезное.
Гунсунь Лун убеждал яньского Чжао-вана, чтобы тот принял идею разоружения. Чжао-ван сказал на это: «Отлично! Мне, несчастному, хотелось бы разработать с вами такой план». Гунсунь Лун тогда сказал: «Мне только кажется, простите, что вы, великий государь, этого не сделаете». «Отчего же?» — спросил Чжао-ван. Гунсунь Лун сказал: «В свое время, когда великий ван вознамерился сокрушить Ци, он собрал мужей по всей Поднебесной. Тогда достаточно было желания сокрушить Ци, чтобы получить место у великого вана; достаточно было знания географии-рельефа царства Ци, его важнейших укреплений и обстановки внутри правящего слоя, чтобы великий ван принял на службу. Но если даже при наличии таких знаний отсутствовало желание разгромить Ци, вы, великий ван, были как будто не склонны таких кормить. Из этого можно сделать вывод, что определяющим критерием оценки для вас было стремление сокрушить Ци — это в ваших глазах было высшей заслугой. И вот ныне вы, великий ван, говорите: «Искренне стремлюсь к разоружению». А среди мужей из чжухоу, которые состоят при собственном дворе великого вана и пользуются наибольшим расположением, сплошь бравые вояки. Исходя из этих фактов, я и
