100 волшебных сказок мира (сборник) - Афанасий Фрезер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, ребята, мертвое тело оттуль завтра уберем. А теперь на боковую. Боле некого ждать.
Только они восвояси утянулись, Шиш через забор да в поварню. Стряпки спят. На печи в горшке тесто подымается, пузырится. Шиш с этой опарой да в царскую спальню окном.
Царь с царицей на перине почивают. Царь нетолста храпит, царица тихонько носом выводит…
Шиш на перстышках подкрался да как ухнет им опару ту под бок…
Сам с подоконника – ив кусты…
Вот царица прохватилась:
– О-о, тошнехонько! Вставай-ка ты, омморок!.. Эво как обделался! Меня-то всю умарал!
– Нет, гангрена! Это ты настряпала!..
До третьих петухов содомили. Тут царица одумалась:
– Давай лучше выкинем перину-то на подоконник, на ветерок, а сами соснем еще часиков восемь.
Только они музыку свою завели – захрапели, Шиш перину в охапку да со двора. На извозчика да домой.
Навстречу бабы-молочницы:
– Шиш, куда полетел?
– У нас дома не здорово! Таракан с печи свалился.
Царица рано вскочила:
– Что я, одичала – сплю! Министры перину увидят – по всей империи ославят… На!!! Где перина-та???
Фрелины Машки, Дашки забегали, заискали.
Царя разбудили… Его и горе берет и смех долит.
– Полковник! Запрягай коня, скачи к Шишу. Он меня в дураках оставил… Ох, в землю бы я лег да укрылся!..
Полковник на добра коня – да пулей в деревню, к Шишову дому. Не поспел наш Шишанушко увернуться. Начальство на дворе.
Людей бы на ум, а Шиша на дело. Он в клеть, достал бабкин наряд: сарафан, жемчужную повязку, ленты – накрутился и – в горницы. Полковник там. Видит – девица заходит, личиком бела и с очей весела.
Шпорами брякнул:
– Вы… видно, сестра?
– Да… сестра Шишова…
Забыл полковник, зачем приехал. Около этой сестры похаживает, похохатывает. Шиш думает – пронеси бог тучу мороком…
– Вы бы по лесу его, прохвоста, искали…
– Хе-хе-хе! Мне и тут приятно-с!
Шиш бутылку откупорил: «Напьется пьян – убежу…»
А тот охмелел, хуже стал припадать:
– Желаю с вами немедленно законным браком.
О, куда от этого жениха деться?..
На шаг не отпускает. Сиди рядом. Стемнело.
Полковник велит постель стлать. Попал гвоздь под молот. Над другими Шиш шуточки шутит, а над собой их не любит.
Только у Шиша уверток – что в лесу поверток. Он давай руками сарафан ухлапывать.
– О, живот схватило! О, беда! На минутку выпустите меня…
– Убежишь?
– Что вы, у нас рядом! Вы даже для верности подол в дверях зажмите.
Полковник выпустил эту невесту в сени, а подолешко в притвор. Сидит ждет.
Шиш того разу из сарафана вывернулся да вместо себя козу и впряг в эти наряды. Сам шубенку на плечи, шапку на голову, котомку в руки – да и… поминай как звали.
Полковник слышит – коза у дверей топчется, думает – невеста:
– Милочка, ты что долго?
– Б-э-э-э!
…Двери размахнул, а в избе коза в сарафане. Полковник через нее кубарем – да на коня, да в город. Потом год на теплых водах от родимца лечился.
Праздник Окатка
Смолоду-то не все же гладко было у Шиша. Ну, беды мучат, да уму учат. Годов-то двадцати пришвартовался он к некоторой мужней жене. Муж из дома – Шишанко в дом. Собрался этот муж в лес по бревна.
– Жена, с собой чего перекусить нет ли?
Она сунула корок сухих.
– Жена, неужели хлеба нету помягче, с маслицем бы?
– Ладно и так. Не маслена неделя.
Муж уехал, а к ней Шишанушко в гости. Засуетилась, блинов напекла гору, масла налила море, щей сварила.
А у мужа колесо по дороге лопнуло, он сторопился домой. Жена видит в окно:
– О, беда! Мой-то хрен без беды не ездит. Ягодка, ты залезь в кадку, она пустая… Он скоро колесо сменит…
Муж заходит:
– Колесо сменить вернулся… Ишь как у тебя дородно пахнет. Дай закусить.
Жена плеснула щей.
– Я блинка любил бы…
– Блины к празднику.
Взяла миску с блинами и выпружила в кадку спрятанному Шишу.
– Жена! Ты что?!
– Сегодня праздник Окатка – валят блины в кадку…
Муж и догадался. Схватил чугун со щами:
– Жена, ты блины, а я для праздника, для Окатка, щей не пожалею.
И чохнул горячими щами в кадку. Шишанко выгалил оттуда на сажень кверху – да из избы…
Шиш складывает рифмы
Тащился Шиш пустынной дорогой. Устал… И вот обгоняет его в тарантасе незнакомый мужичок. Шишу охота на лошадке подъехать, он и крикнул:
– Здорово, Какойто Какойтович!
Мужичок не расчухал в точности, как его назвали, но только лестно ему, что и по отчеству взвеличили. Тотчас попридержал конька и поздоровался.
– Что, – спрашивает Шиш, – аль не признали?
Мужичок говорит:
– Лицо будто знакомое, а не могу вспомнить…
– Да мы тот год на даче в вашей деревне жили.
– А-а-а!.. Извиняюсь!.. Очень приятно-с!
– Как супруга ваша? – продолжает Шиш.
– Мерси. С коровами все… Да вы присядьте ко мне, молодой человек. Подвезу вас.
Шишу то и надо. Забрался в тарантас, давай болтать. Обо всем переговорил, а молча сидеть неохота. И говорит Шиш спутнику:
– Хозяин, давай рифмы говорить!
– Это что значит рихмы?
– Да так, чтобы было складно.
– Ну, давай.
– Вот, например, как звали твоего деда?
– Кузьма.
– Я твоего Кузьму за бороду возьму!..
– Ну, уж это довольно напрасно! Моего дедушку каждый знал да уважал. Не приходится его за бороду брать.
– Чудак, ведь это для рифмы. Ну, а как твоего дядю звали?
– Наш дядюшка тоже были почтенные, звали Иван.
– Твой Иван был большой болван!
Шишов возница рассвирепел:
– Я тебя везу на своем коне, а ты ругаться!.. Тебя как зовут?
– Леонтий.
– А Леонтий, так иди пешком!
– Дяденька, это не рифма…
– Хоть не рихма, да слезай с коня!
Дядька с бранью уехал, а Шишу остаток пути пришлось пройти пешком. И смешно, и досадно.
Аветик Исаакян
К солнцу
Давным-давно в подворотне богатого дома жил мальчик сирота. Опираясь на стену в своем рубище, он просил подаяния у прохожих.
Весна только-только вступила в свои права, а горные склоны утопали в зелени, и приветливое весеннее солнце лучилось на всю округу.
Прохожие шли своей дорогой, избегая взгляда маленького нищего.
Стоило солнцу поравняться с вершиной изумрудной горы, как поднялся промозглый ветер и бездомного паренька зазнобило.
– О, красно солнышко, лишь ты по доброте своей согревало меня, почему ты покидаешь меня в морозном сумраке? Нет у меня ни матери, ни крыши над головой. У чьего порога мне злосчастному искать приюта? Вернись за мной, солнышко!..
Мальчишка тихо проливал слезы – влажными потоками струились они по его впалым щекам. А люди шли каждый к своему дому, не замечая его. Не желая замечать…
И солнце спряталось за гору и скрылось из виду.
– Солнышко, мне известно, ты ушло к своей матери. Вы живете за горою. Я найду тебя. Ей-богу, найду…
И бедняга, дрожа как осиновый листок, цепляясь за стены роскошных домов, продвигался вперед, оставляя город далеко позади.
Вот он у подножия горы. Нелегко дается ему каменистый подъем. Стирая ноги о камни, преодолевая нечеловеческую боль, мальчик без остановок взбирался вверх.
Непроглядная тьма окутала изумрудную гору. Звезды с вершины так и манили. А промозглый ветер все не утихал, отдаваясь в каньонах и утесах.
Сновали-охотились на черных крыльях филины.
Мальчик, забыв страх, поднимался выше и выше.
Внезапно он услышал собачий лай, а через миг ночь разорвал человеческий голос:
– Кто ты и куда направляешься?
– Я мальчик. Иду к солнцу. Подскажи, добрый человек, где его дом, близко ли, далеко ли?
Незнакомец приблизился с лучиной в руках и ласково обратился к ребенку:
– Ты, должно быть, устал? И когда ел в последний раз? Следуй за мной. И как только отец с матерью отпустили тебя одного среди ночи да среди стужи?
– Нет у меня отца-матери. Сирота я…
– Следуй, сыночек, за мной, – снова позвал участливый незнакомец и за руку повел малыша в свой дом.
Дом его оказался небольшой избушкой, семья – жена и трое детишек – расселись вокруг стола.
В просторном дворе за избушкой блеяли овцы. Незнакомец был пастухом.
– Дорогие дети, я вам братишку привел. Теперь вас не трое, а четверо. Где на троих хлеба хватает, и для четвертого кусок найдется. Обнимайте родного, что стоите?
Жена пастуха первая заключила сироту в свои объятия, ласково, по-матерински, расцеловала. Дети за ней следом – по-братски обняли.
Мальчик не смог сдержать слезы счастья.
За стол все садились, светясь от радости. Мать приготовила постель и всех уложила рядом с собой. Изможденный мальчик вскоре забылся сном.
Во сне он улыбался. Ему грезилось, что он нашел, в конце концов, солнце, разнеженный и обогретый, он спит теперь в его теплых объятиях.