В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945 - Юрий Владимиров

Вторым взял слово также немолодой и высокий, но брюнет и с явным украинским выговором – секретарь партийной организации ВКП(б) на шахте. Он сразу предупредил, что нам, бывшим военнопленным, всегда следует помнить, что на прошедшей войне миллионы наших сверстников и отцов – советских солдат и офицеров – сложили на фронте свои головы и получили увечья, а мы благодаря плену, хотя, наверное, и много в нем выстрадали, остались живы. Поэтому нам необходимо самым эффективным, высокопроизводительным и, может оказаться, даже многолетним трудом в шахте хотя бы частично отплатить павшим и калекам и всему советскому обществу за то, что будем жить дальше. И лишь тогда можем со спокойной совестью вернуться домой на родину к своим семьям и близким. Или можем сделать иначе – привезти их сюда, построить самим жилье и жить с ними вместе здесь. Шахта окажет при этом посильную помощь. Конечно, работа в шахте очень тяжелая, но, к счастью, хорошо оплачиваемая – голодать, как в немецком плену, не придется.

Парторг одновременно напомнил, что тот, кто из нас самовольно покинет шахту и поселок хотя бы на несколько суток, будет считаться дезертиром и наказан еще по действующим в стране законам военного времени.

Затем выступил начальник отдела кадров. Он сказал, что будем работать не только в самой шахте 3/4, но и в ее недавно открытом филиале – шахте № 48, расположенной на территории, называемой Вторая колонна, – в полутора-двух километрах восточнее шахты 3/4. В перспективе шахта № 48 будет главной в поселке. Поэтому и шахтоуправлению дан этот номер. Жить будем в общежитиях и питаться по желанию каждого из нас в основном в буфете при обеих шахтах за свои заработанные деньги. Нормы на основные продукты определены продовольственными карточками, хлеба нам, как выполняющим очень тяжелую работу, полагается 1,1 килограмма в сутки. Поскольку сейчас мы не имеем никаких денег, то завтра получим в кассе шахты аванс по 500 рублей.

Работу начинаем с 0 часов 13 сентября. Она происходит по непрерывному графику, то есть без остановок на выходные дни. Продолжительность работы 8 часов в сутки. Обеденного перерыва нет, и перекусить захваченной с собой едой можно лишь на рабочем месте. Так же и с курением. Работа посменная: утренняя (дневная) смена длится с 8 до 16, вечерняя – с 16 до 24 и ночная с 0 до 8 часов. Все смены меняются только через месяц. Выходные дни для всех работающих один раз в неделю по установленному начальником смены графику. И в эти дни, которые будут в основном будничными, за отдыхающих будут работать подменные рабочие. За опоздание на работу и прогул каждый будет крепко наказан. Свободно перемещаться имеем право только в пределах Свердловского района области. В случае болезни или ранения лечение предоставляется шахтной медсанчастью, которая может освободить больного от работы до выздоровления, выписав оплачиваемый по закону больничный лист. Работа оплачивается в зависимости от выработки, а зарплата выдается два раза в месяц в виде аванса и подсчета.

Получим спецодежду: брезентовые куртки, брюки и рукавицы, портянки, а также ботинки (все на полгода) и специальные шахтерские твердые картонные каски типа фуражки из твердого картона, защищающие голову при неизбежных ударах ею об «потолок» угольной лавы или падении сверху куска породы или угля. Выдадут, кроме того, банное полотенце и на месяц 500-граммовые куски банного и хозяйственного мыла.

Я вместе с Иваном Утюком и Зиновием Филиппенко вместе с 18 товарищами попал в шахту № 48. После всего происшедшего оба этих представителя в сопровождении двух помощников и милиционеров повели своих людей к соответствующим общежитиям.

Наш дом оказался коридорного типа, с коридором сбоку – с западной стороны. Дом имел два входа и выхода – спереди и сзади. Несколько комнат в нем располагались окнами и дверью на восток. Посредине дома находились общие кухня с большой печкой, отапливаемой углем, умывальник и место для мелких стирок. В комнатах подальше от кухни – к заднему торцу дома жили в основном несколько женщин – работниц шахты. Во всех жилых комнатах были установлены самые простые деревянные койки с тумбочкой перед изголовьем. Все койки уже были с матрацем и застелены простыней, тонким одеялом и белой подушкой. В середине комнаты стояли большой стол и табуретки на каждого жильца. У двери в комнату была прибита к стене длинная вешалка для одежды. Каждая комната отапливалась изнутри своей печкой-голландкой, одна широкая стенка которой находилась в коридоре, а остальные три стенки – внутри самой комнаты.

Меня поселили впереди дома в крайней пятиместной комнате с двумя окнами вместе с давним (еще с Цшорнау) товарищем – украинцем Иваном Утюком и новыми – русскими Силаевым и Юровым и татарином Галиевым, имена которых не помню. Силаев и Юров были родом из Пензенской области. Первый из них быт высок ростом, молод, красив, холост и имел среднее образование, а второй – среднего роста, пожилой, достаточно образован, женат и многодетен. Оба были очень порядочными людьми и больше других коллег тосковали по родине, семье и другим родным. Поэтому, наверное, имея при себе лишь полученный осенью временный военный билет, убежали в начале мая 1946 года на пару суток домой и были за это сурово наказаны судом, о чем расскажу позже. Галиев же быт небольшого роста, почти неграмотен, малоэрудирован, плохо говорил по-русски и отличался большой скупостью.

Вселяясь в отведенную нашей пятерке комнату, я выбрал себе место с койкой, стоящей вплотную к широкой стенке упомянутой печки-голландки. Думал, что зимою мне рядом с печкой не будет холодно спать. Но вскоре оказалось, что я сильно ошибся: вследствие большего тепла от печки на моей койке развелось великое множество клопов, из-за которых мне приходилось испытывать во время сна страшные муки. А у товарищей, у которых такие же, как у меня, койки находились вдали у печки, клопов было значительно меньше. Естественно, клопы ползали не только по койкам и тумбочкам, но и по стенкам печи и стенам самого помещения. И мы давили их и тем образовывали везде противные красно-бурые пятна, которые уборщица ежедневно, сильно ругая нас, пыталась удалять мокрой тряпкой с мылом, но получалось это у нее не всегда хорошо. Других успешных средств борьбы с клопами, к сожалению, ни мы, ни уборщица тогда не имели…

По-видимому, я вызывал у многих местных жителей, особенно у начальства, раздражение, так как в такой фуражке сильно напоминал человека, преклоняющегося перед еще ненавистными им бывшими оккупантами – немцами. К сожалению, тогда, будучи молодым, я не очень разбирался в том, как мой внешний вид отражался на чувствах других людей.