Взрослая жизнь для начинающих - Виктория Рутледж

Снова оба долго молчали. Казалось, Ангус тщательно подбирает слова, стараясь пробраться через нагромождение слов, которые она наговорила. От вина, неловкости и потрясения Мэри и сама потеряла нить своих рассуждений, и ей совсем не хотелось, чтобы Ангус, юрист, логично указал ей на все несоответствия. Пару раз он открывал было рот, чтобы что-то сказать, потом останавливался. Но когда наконец заговорил, оказалось, что он вовсе не собирается кратко изложить все сказанное ею; голос был тихий и обеспокоенный.

— Ты откажешься дать ему развод, если поймешь, что будешь очень несчастна?

Мэри горестно кивнула.

— Вот чего я боюсь. Коленный рефлекс. Сама не знала, что могу быть такой дурой. Сегодня утром я только и желала, чтобы он исчез, я молилась, чтобы последние пять лет можно было просто забыть и не выносить всего того, что я сейчас чувствую. А теперь он заставляет меня что-то сделать, и я просто выхожу из себя от злости. — Она горько засмеялась. — Знаешь, я же молилась, чтобы это произошло — чтобы он, как по волшебству, исчез из моей жизни! Ну и смотри, как я на это отреагировала! Наверное, я схожу с ума!

Ангус вздохнул. Что он мог ей ответить? Все могло быть гораздо хуже?

— Ты не сходишь с ума, Мэри. Это самое тяжелое испытание из всех, что до сих пор выпадали на твою долю. Бедная, бедная. Иди сюда.

Ангус обхватил ее крепче и обнимал, невероятно благодарный судьбе, что на ее месте не оказалась Айона, — и еще он очень боялся, что когда-нибудь в будущем, которое он не в силах будет предугадать и предотвратить, и с Айоной может случиться то же самое.

Мэри зарылась головой ему под мышку — там было темно и мягко. Как бы ей сейчас было плохо, не будь у нее таких друзей? Как бы она справилась со всем этим, если бы было не с кем поделиться своей болью? Если бы у нее не было друзей, не было бы и ее. Ее накрыла волна теплых чувств, а снизу приливной волной поднималось горе, и, когда два этих потока встретились, она разразилась слезами.

Столько времени, столько уступок, и все впустую.

— Ну что ты, — сказал Ангус, гладя ее по всей спине. Мэри понимала, что он чувствует, как ее сотрясают детские всхлипы, но она слишком давно знала Ангуса, чтобы стыдиться этого, и плакала так, как никогда не смогла бы плакать при Айоне. Айона. Господи! От одной мысли о ее глазах, полных сострадания и тревоги, Мэри устыдилась самой себя, почувствовала себя глупой и униженной, но в глубине души она понимала, что в этом виновата никак не Айона, а она сама.

— Ну что ты. — Рука Ангуса лежала у нее между лопаток, и он погладил ее по волоскам на задней стороне шеи. — Мэри, пусть я и не знаток в таких делах, но ведь иногда все складывается не так, как надо, как бы мы ни старались. Случается, что выходит сплошная дрянь. И это не твоя вина. Это ничья вина. Но возможно, потом окажется, что ты за все это будешь благодарить судьбу. На это были свои причины. М-м?

«Я знала, что ты это скажешь, — подумала Мэри. — Никаких ложных обещаний, никаких сказок о том, что на следующее утро все будет хорошо, — только чисто практические доводы».

Она искала слова, чтобы выразить свои чувства, то, как она благодарна ему за утешение, но думать могла только о том, как хорошо было бы остаться в этой безмятежной темноте как можно дольше. Не отрываться от него.

Но Ангус уже взял ее за подбородок и повернул к себе, возможно, чтобы убедиться, что она не потеряла сознание, и, когда она увидела выражение сочувствия на его усталом лице, сердце ее сжалось от мысли о том, чего ей не посчастливилось иметь, и она закрыла глаза, сдерживая слезы, но чувствовала, что они все равно катятся из-под сомкнутых век.

— Ох, бедняжка Мэри, — пробормотал он.

Сама не понимая, что делает, Мэри подняла голову и, все еще слегка икая от слез, поцеловала Ангуса в губы. В закрытых глазах стояла бархатная темнота, и ей казалось, что единственным органом восприятия стали ее губы; дотянувшись, ничего не видя, до его лица, она провела губами по подбородку и только потом нащупала мягкий и уверенный рот. Кожа была колючей — к ночи уже отросла заметная щетина, а губы, которые оказались мягче, чем она представляла

— когда это она представляла, какие у Ангуса губы? —

разжались от удивления и поцеловали ее в ответ. В голове у нее все перестало плыть, когда она прикоснулась к нему, и Мэри отключила все остальные ощущения, чувствуя, как ее окутывает слабость и податливость. Было приятно тонуть и понимать, что не она одна совершает ошибку, и она с готовностью тонула в Ангусе, и все ее чувства сосредоточились на его губах; он был единственным, что она чувствовала, вдыхала и ощущала на вкус. От нее самой ничего не осталось. Она хотела скрыться внутри него, — пусть он положит ее в карман или спрячет в ладони.

Но при этом совершенно ясно Мэри понимала — она знала это с того самого момента, как почувствовала его влажный и мягкий рот, — что этот момент обязательно закончится, и, пусть сейчас ей в миллион раз лучше, когда все закончится, ей станет намного хуже.

Мэри не знала, сколько длился их поцелуй, — она печально подумала, что ее уже давно не целовал никто, хоть сколько-нибудь прилично это умеющий, — а потом она все оборвала, еще не успев подумать, что надо остановиться. Когда она оторвалась от его губ, ее охватило такое же леденящее чувство утраты, как утром, когда она шагнула из-под горячего душа в холодную ванную комнату.

Мэри не открывала глаз.

— Господи, мне так неловко, Ангус, — искренне сказала она. — Я просто не представляю, что со мной…

Это клише вызвало у нее улыбку, хотя улыбаться вовсе не тянуло.

— Нет, не беспокойся, — услышала она голос Ангуса, как будто издалека. — Это… Я бы не стал об этом беспокоиться.

А случалось ли с ним такое раньше? Может быть, у практичного и ответственного Ангуса были и такие стороны, о которых никто из них не знал?

Мэри от любопытства открыла глаза и тут же пожалела об этом. Он смотрел на стоявшую на книжной полке фотографию Айоны в день вручения дипломов. Выражение его лица снова напоминало большую добрую собаку. И хотя он не оттолкнул ее — для такого Ангус был слишком вежлив, — она решила больше не компрометировать его и села, под предлогом того, что решила поднять платок с пола.

Они молчали, и она заметила, что дождь стал сильнее, и в потолочное окно ударялись капли, тяжелые, как шарики из подшипников.

— Хм-м, — начала было она, чувствуя, что должна что-то сказать, но потом замолчала, не находя слов. Она не хотела возвращаться домой, хотя понимала, что должна это предложить. Она знала, что не стоит здесь оставаться, хотя Ангус наверняка чувствует, что должен ее пригласить. Куда она еще могла бы пойти, но не объяснять при этом, почему не может вернуться домой? Внутри у нее закружилось отчаянное чувство, и она вспомнила, что в этом-то и состоит весь ужас расставаний — ты больше не можешь спокойно оставаться дома одна.