Звероловы. Сборник - Карл Гагенбек

Я показал ему на карте Нью-Йорк и пробовал объяснить ему, как он далеко. Рассказал ему о задачах промышленного транспорта и его способах. Рисовал ему, как поезда отправляются один за другим. Он схватился за голову в недоумении:

— Не хватит людей во всем мире для этих поездов! — воскликнул он.

В государстве Тренгана было приблизительно полтораста тысяч населения. Я показал ему на карте точку, изображавшую Лондон, и пытался дать ему понятие о количестве населения в Лондоне. Но он покачал головой, схватился за лоб и произнес слово, которое, как я уже знал, всегда означало конец аудиенции: «Союза…» (Беда). Ему хотелось вернуться к своим арабским фолиантам и к тому миру, который он знал…

Когда он уже выходил и дошел до занавеси, закрывавшей выход в другие покои (всегда он уходил первым, я первый не вставал), он обернулся и задал мне вопрос:

— Туан, если англичане начнут копать олово в Тренгане, что они дадут тебе?

— Денег, — ответил я просто. — Для тебя, Ку, будет куча долларов, как гора, для них как холм, а для меня как небольшая насыпь. Даром человеку не стоит работать.

— Достаточно, — сказал он и задернул занавес.

Сейчас же после этого я отправился навестить Петри Тимар, сестру султана и первую жену Тунку-Безара. В ее покоях я всегда был желанным гостем. Я решил и ее ознакомить с западными обычаями и вообще добиться популярности среди местных дам.

Я застал старую даму расположившейся в уютном кресле с откидной спинкой посреди массы подушек. Большая красивая комната была перегорожена на две части — приблизительно двадцать пять на двадцать пять футов — большой занавесью. Потолок и стены в ней были из тикового дерева. Рабыни окружали Тимар. Некоторые из них шили, другие ткали саронги на простых ручных станках.

Я полагаю, что эту часть султанских покоев американцы назвали бы гаремом. Из этих девушек время от времени кого-нибудь отдают в наложницы младшим принцам. До тех пор они находятся под строгим надзором.

Всякая распущенность, всякий безнравственный проступок, если они только становятся известны, сурово наказываются. Виновных сажают в тюрьму, пока султан не соблаговолит выпустить их. Иногда они остаются в заключении месяц и даже два.

Около Тимар была одна рабыня, сиамская девушка, умевшая ткать очень красивые саронги, вплетая в узор золотую нить. Это был настоящий дьяволенок: полиции не раз случалось ловить ее ночью. Но запереть ее в тюрьму не решались, потому что ее работа слишком ценилась. Поэтому ей к ноге прикрепили тяжелую цепь с деревянным ядром, как каторжнице, и при ходьбе она обыкновенно закидывала цепь за плечо.

Другая рабыня, сидевшая рядом с Петри Тимар, приготовляла бетель для принцессы. Она заворачивала орехи бетеля в листья «сери», прибавляла туда кусочки сырого клея и гамбира (вяжущее вещество, приготовляемое из листьев местного кустарника, употребляющееся при окраске и дублении кож). Все это она толкла в ступке, потому что у Тимар были плохие зубы, и иначе ей трудно было бы жевать бетель. Тимар была еще не так стара, но стареющие малайские женщины выглядят всегда лет на десять — пятнадцать старше, чем их ровесницы-американки.

Кроме того, у нее вся левая сторона была парализована после апоплексического удара. Но это, кажется, нисколько не огорчало ее. Она всегда готова была послушать веселый рассказ или шутку: очень любила посмеяться. Я обыкновенно привозил ей какие-нибудь подарки, пустяки: дешевенькие украшения из Европы или несколько ярдов цветного шелку, или раскрашенную картинку, или, наконец, кусок душистого мыла.

Увидев меня, она сразу спросила:

— Что ты принес мне, туан?..

У меня было для нее такое сокровище, которое я показал ей только после того, как все приветствия были окончены. Это был иллюстрированный каталог универсального магазина в Чикаго. Все девушки, неслышно ступая своими босыми ножками, сбежались рассматривать картинки. Они болтали, как попугаи, пока я переворачивал страницы. Дамские башмаки страшно взволновали их. Они были уверены, что у женщин, которые носят такую обувь, ноги должны быть так же изуродованы, как у китаянок. Когда я объяснил им способ употребления корсетов, изображенных на картинках, они почтительно подождали, пока Петри Тимар улыбнется, и тогда все закатились смехом.

— Видно, — воскликнула одна из них, — что женщины за морем очень глупы!

Тимар наказала рабыню за грубость, выслав из комнаты. Когда мы дошли до шляпного отдела и женщины попросили меня, чтобы я сказал им цены, я пожалел, что захватил каталог с собой. Денег, заплаченных за одну шляпу, было бы для любого малайца достаточно, чтобы прожить год. В то время мода была на огромные шляпы, отделанные перьями.

— В Тренгане, — сказала, хмуря брови, Петри Тимар, — даме пришлось бы иметь особую рабыню, которая таскала бы за ней такую огромную вещь.

Потом испугавшись, что она тоже была груба, она любезно попросила меня:

— Может быть, туан оставит мне эту странную книгу, и я тогда хорошенько рассмотрю все картинки сама?

Я, конечно, отдал ей книгу, и она была ей рада больше, чем моим прежним подаркам. Она спрятала ее под подушку и спросила:

— А туан расскажет мне какую-нибудь историю?..

Усевшись с поджатыми ногами на циновку, окруженный сидящими на корточках рабынями, я начал им рассказывать по-малайски сказку о «Принце-лягушке». Я рассказывал им множество сказок и раньше, но ни одна не нравилась им так, как эта. Из принца превратиться в лягушку и обратно — для малайского воображения это кажется совершенно естественным.

Потом сама Тимар начала рассказывать сказку. Сказка была очень страшная: речь шла о кампонге, где дома были сделаны из человеческих костей, а крыши вместо пальмовых листьев были покрыты длинными волосами съеденных женщин. Этот кампонг был построен тиграми, и жили в нем тигры. А старейшина был ночью тигром, а днем человеком. Тимар рассказывала такие ужасающие подробности, которые европейский рассказчик наверное бы опустил. Она двигала здоровой рукой, сопровождая рассказ жестами: половина ее тела оставалась неподвижна. Девушки вздрагивали и восклицали: «Такут!..» (Боюсь) или «Хикмат!» (Чудеса). Я сам дрожал от страха.

Петри Тимар была образованная женщина. Она изучала Коран и могла читать по-арабски со своим братом. Но когда я попробовал рассказать ей о женском движении, она приняла все это за шутку с моей стороны. Она была слишком благовоспитанна, чтобы высказать мне это прямыми словами, но я ясно видел, что она очень неважного мнения о западных женщинах.

Султан считал себя «передовым» человеком. Когда он ездил в Сингапур, он надевал европейский костюм и небольшую круглую шапочку. В таком виде он даже снялся.