Китайская империя. От Сына Неба до Мао Цзэдуна - Алексей Дельнов

Президент организовал также «петиционную кампанию», в ходе которой на его имя подавались прошения с настоятельной просьбой – занять престол. С той же целью по всей стране устраивались «референдумы». Чтобы окружить свою личность неким монархическим ореолом, Юань Шикай выдал свою дочь замуж за свернутого цинского императора Пу И.

Но президент, несмотря на все свои оправдания и пропагандистские кампании, существенно повредил своей репутации, пойдя навстречу японским притязаниям. С другой стороны, против его милитаристских амбиций решительно выступали милитаристы, которые в ходе революции еще крепче утвердились в своих владениях, отладили систему власти, включив в нее и провинциальные собрания (в Юньнани генерал Цай Э даже провозгласил независимость своей провинции). Государь император, тем более такой напористый и даровитый, был им совсем ни к чему.

Претендент на престол вынужден был публично заявить об отказе от своих намерений. Неизвестно, насколько он был при этом искренен – 6 июня 1916 г. Юань Шикай неожиданно скончался в возрасте 57 лет.

С его смертью пекинская власть значительно ослабла – к выгоде милитаристов. Монархическая идея, правда, вскоре опять стала знаменосной. Губернатор провинции Анхой, он же генерал-инспектор войск долины Янцзы – Чжан Сюнь был последним активным приверженцем свергнутой династии: он и его подчиненные и после победы революции продолжали носить косу. 1 июля 1917 г. он ввел войска в Пекин, провозгласил восстановление монархии и вернул на престол проживавшего в Запретом городе экс-императора Пу И. Но лидер бэйянской милитаристской группировки Дуань Цижуй сумел собрать достаточные силы, чтобы подавить этот путч – при этом на Пекин были сброшены с аэроплана две бомбы.

Дуань Цижуй вернул себе пост премьер-министра, который он занимал уже некоторое время сразу после смерти Юань Шикая, и объявил об основании «второй республики». Он настоял и на эффектном внешнеполитическом жесте – 14 августа 1917 г. Китай выступил на стороне Антанты, объявив войну Германии. Но все попытки премьера централизовать страну оказались безуспешны: значительная часть Китая как была, так и оставалась под властью милитаристов. Которые то объединялись в более-менее устойчивые группировки, то начинали вновь враждовать между собой.

Политическая карта Китая становилась все более пестрой. «Бэйянские милитаристы» разогнали в Пекине парламент, и многие его депутаты перебрались на Юг. Там образовался новый центр власти – Военное правительство. Номинально его возглавил Сунь Ятсен, ему было присвоено звание генералиссимуса – но на самом деле он, со всем своим авторитетом, служил лишь ширмой для южных милитаристских группировок. Северное и южное правительства развязали даже между собой боевые действия, но ситуация вскоре стала патовой. Ни в одном, ни в другом лагере не было единства – каждый генерал больше всего думал о своих местнических интересах. В феврале 1919 г. представители двух правительств встретились в Шанхае, но через три месяца разъехались, не подписав никакого документа.

Появлялось множество политических партий, большинство которых опять же старалось заручиться генеральской поддержкой. В то же время возникло множество газет и журналов, для передачи информации и пропаганды широко использовалась телеграфная и радиосвязь, политики активно общались непосредственно с избирателями – люди, не только горожане, но и крестьянские массы, оказывались в совершенно непривычной для них информационной среде, политизировались. От этого была, конечно, немалая польза – в плане общего развития. Но в реальной политике господствовала грубая сила.

Хотя, оговоримся, деятельность милитаристов нельзя характеризовать преимущественно в отрицательном смысле. Несмотря на то, что из-за их местничества затруднялись хозяйственные связи между различными частями страны, а население облагалось высокими налогами, страдало от постоянных усобиц, нередко принимавших форму военных конфликтов – большинство генералов немало делало для всестороннего развития своих владений.

Первая четверть ХХ в. в целом оказалась для страны периодом довольно успешного развития промышленности и культуры. Особенно быстро развивались приморские провинции. Так, население Шанхая с 1910 по 1920 гг. утроилось и достигло 2,5 млн. человек. Китай, несмотря ни на что, модернизировался, втягивался и в мировые экономические отношения, и в мировую цивилизацию.

Участие страны в мировой войне ограничилось отправкой в воюющие страны неквалифицированной рабочей силы – кули. Немало их оказалось и в России, и во время нашей Гражданской войны десятки тысяч китайских интернационалистов доблестно сражались в рядах Красной Армии (сказано без всякой иронии – тому есть множество свидетельств).

Когда же мировое побоище закончилось и Китай оказался в стане победителей, он не получил практически ничего. Даже Шаньдун в соответствии с Версальским договором так и остался в распоряжении японцев.

Японский капитал, наряду с английским и американским, стал занимать ведущие позиции в экономике Китая.

Китаю пора было привыкать к еще одной особенности заморской цивилизации – к тому, что зачинщиками многих протестов и беспорядков становятся студенты. Тем более, что властители дум этой продвинутой молодежи в своих воззрениях порою уже очень далеко заходили на Запад и ни во что не ставили традиционные нормы. Слова философа и публициста Ху Ши: «Без всякого почтения я осуждаю нашу восточную цивилизацию и горячо воспеваю современную цивилизацию Запада». Звучали даже требования заменить китайский язык на эсперанто, а в качестве официальных божеств признать «господина Науку» и «господина Демократию» (в китайском языке, который не знает родовой принадлежности неодушевленных предметов и абстрактных понятий, перед этими словами в подобных случаях пишется «господин», а не «госпожа»). Справедливости ради – развернутое интеллигенцией движение за «новую культуру» привело к вхождению в широкое употребление письменного языка «байхуа», близкого а разговорному, – это способствовало приобщению к грамоте десятков миллионов простых китайцев.

Однако вспышка студенческого возмущения, ставшая в некотором отношении эпохальной, обращена была отчасти против западных держав. Но в первую очередь против Японии – в связи с ее «Двадцатью одним требованием» и присвоением Шаньдуна, закрепленным Версальским договором. 4 мая 1919 г. тысячи студентов тринадцати высших пекинских учебных заведений вышли на площадь Тяньаньмынь, требуя от правительства не подписывать Версальский договор и вывести из своего состава прояпонски настроенных министров. Словами дело не ограничилось – одного высокопоставленного чиновника-японофила избили, у другого сожгли дом. Правительство было настроено на укрепление отношений с могучим островным соседом, поэтому принялось наводить порядок с явно несоразмерным усердием. Были произведены многочисленные аресты. Но волнения перекинулись на Шанхай, потом на другие вузовские центры. В Шанхае студентов и школьников поддержали сначала торговцы, потом рабочие – одни закрыли свои лавки, другие объявили забастовку. Эти же силы выступили заодно и в некоторых других городах. Правительство наконец поняло, что назревает нечто необычное и серьезное – только в Шанхае бастовало 60 тысяч человек, и решило не идти на обострение. Арестованных (их набралось уже более тысячи) отпустили, неугодных протестантам министров отправили в отставку. Больше того – Китай не стал подписывать Версальского договора. Последовавший за этими событиями общественный подъем получил название «Движения 4 мая».

Большое влияние на общественные настроения в Китае оказывала Великая Октябрьская революция в России. Один из организаторов «Движения 4 мая», вставший впоследствии на марксистские позиции Ли Дачжао, прямо призвал «последовать примеру русских». Освоение марксизма происходило преимущественно на основании переводов трудов Ленина и Троцкого. Мао Цзэдун вспоминал: «Китайцы обрели марксизм в результате применения его русскими. Идти по пути русских – таков был вывод». Привлекало то, что «высшее достижение западной социально-политической мысли» – марксизм (он еще долгое время будет казаться таковым не одним только китайцам) было успешно применено и привело к победе революции, к коренному общественному перевороту именно в России – в стране, далеко не самой промышленно развитой, с абсолютным преобладанием крестьянского населения. Напрашивались аналогии, пример вдохновлял.

Одним рывком – в светлое будущее, в небо, сошедшее на землю, – тысячелетняя утопия всех крестьянских восстаний. Такое же устремление явно присутствовало в душах тех, кто сплотился в коммунистическую партию Китая. Впрочем, нечто подобное двигало и отцами-основателями Гоминьдана, и их приверженцами. Но эта партия по духу своему была слишком конфуцианской, после победы Синьхайской революции она стала скорее реформистской, чем революционной. А многие были настроены кинуться сломя головы за таинственным, манящим своей новизной пророчеством – как это было в страшные годы тайпинского восстания.