ГОРСТЬ СВЕТА. Роман-хроника. Части третья, четвертая - РОБЕРТ ШТИЛЬМАРК

...Удар молотка нарядчика по подвешенному обрезку рельса (эрзац колокола) будит все шесть-семь сотен обитателей штабной колонны. Шесть утра! Белой ли северной ночью, черными ли зимними потемками.

Женский барак отгорожен от мужской зоны дощатым забором. От вахты ведут две калитки: правая — в женский барак, левая — в зону мужскую. Но все лагерные учреждения — УРЧ[49], санчасть, начальница, клуб-столовая, баня — находятся на мужской территории. Женщины имеют туда официальный доступ трижды в день для посещения столовой и в особо установленные часы для прочих надобностей, в том числе банной! Попутный визит дамы в мужской барак карается, но... дочери Евы подчас пренебрегают опасностью, особенно те, кто на работе не имеет возможности повидаться с избранником.

С ударом в рельсу пробуждаются в женском бараке от утренних грез и приступают к таинствам дамского туалета портнихи, обшивающие всех вольных граждан Абези, медсестры, уборщицы абезьских учреждений и предприятий, продавщцы-ларечницы, санитарки, экономистки, бухгалтерши, балерины, драматические инженю и комические старухи, телеграфистки, секретарши, чертежницы, поварихи, инженеры-конструкторы, труженицы подсобного хозяйства.

А в шести мужских бараках штабной потягиваются сумрачные бригадиры, механики авторемзавода, шоферы, крановщики, инженеры всех профилей, железнодорожные проектанты, геодезисты, референты, актеры всех жанров и положений, музыканты, машинисты сложных агрегатов, рабочие аэропорта, короче, заключенные люди всех профессий, имеющих первостепенное значение для строительства и занимающие среди контингента вторых привилегированное положение придурков. Стоит ли добавлять, что их «привилегии» шатки и временны, не гарантированы от любых потрясений и начальственных капризов...

Два барака, ближайшие к вахте, расположенные параллельно друг другу вдоль лагерного плаца, имеют самых избранных придурков колонны.

В правом бараке живет инженерно-технический персонал Северного управления строительства, в том числе и герой повести. В левом бараке квартируют участники ансамбля КВО, проще говоря — здешнего крепостного театра (КВО — Культурно-воспитательный отдел).

Уникальный этот театр имел две труппы — драматическую и музкомедии с полный комплектом актеров, певцов, музыкантов, художников и рабочих сцены. Были среди них величины крупные. К примеру — известный сценарист и кинорежиссер Леонид Леонидович Оболенский, главный дирижер Одесского оперного театра Н. Н. Чернятинский, пианист-концертмейстер скрипача Ойстраха Всеволод Топилин, зам. главного художника Мариинского и Александрийского театра Дмитрий Зеленков, знаменитый украинский баянист Балицкий, режиссер Радловского театра в Ленинграде Владимир Иогельсон, солист-премьер Киевского оперного театра Федя Ревин[50]...И таких — полторы сотни вторых. Крепостной привесок к двух-трем вольнонаемным халтурщикам, специально приглашенным ГУЛАГом для «руководства» ансамблем. Естественно, что это «руководство» сводилось к ежемесячному получению тысячерублевых зарплат, посильному издевательству над заключенными работниками искусства и, по мере способностей, перениманию их знаний, умения и сценического опыта.

Инженеры-управленцы в своем бараке и артисты ансамбля в своем обычно вставали с нар-вагонок получасом позже соседей и сидели за завтраком, пока перед вахтой шел ежеутренний развод производственных бригад и работяг-бесконвойников. Постепенно плац пустел, бригады в сопровождении вохры расходились по жалким кустарным заводишкам и мастерский поселка. Развод заканчивался построением спаренной бригады работников управления и театра, им полагался один общий конвой, поскольку здания Северного управления и Абезьского храма муз отделялись друг от друга сотней метров обледенелой или раскисшей грязи.

Начальник конвоя, пересчитав «по пятеркам» весь инженерно-театральный строй, поправлял револьвер на поясе и строгим голосом провозглашал:

— Заключенные! Внимание! Колонна следует к месту работы. Разговоры в строю запрещены! Предупреждаю: выход из строя, шаг в сторону, прыжок вверх, отставание от строя считаются побегом. И тогда конвой применяет оружие БЕЗ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ! Всем ясно?

После глухого ответного бормотания: «понятно, гражданин начальник» вохровец бодро командует: — Направляющий! Шагом — ы-ы-ыр-ш! И понурая толпа трогается с места.

Немногочисленное вольное население Абези глядит из окон или даже делает приветственные жесты с пешеходных тропок, ибо среди этих зеков, одетых в бушлаты, куртки и брюки «улучшенного пошива», есть «любимцы публики», вроде тенора Аксенова или опереточной солистки Доры Петровой, недосягаемо высоких на сцене и столь осязаемо близких (и зримо несчастных!) в этом строю, медленно шествующем мимо проволочных зон и пирамидальных смотровых вышек с попками.

И вот он — знакомый торец двухэтажного Дома связи (строил заключенный архитектор Янис Аманис) и — во всю ширь стены снежно белеет навстречу зекам строгий китель товарища Сталина, окруженного ликующим народом с поднятыми над толпой детками и букетами (расписывал торец заключенный художник Зеленков). И сияет голубыми тонами надпись, читаемая еще издали сквозь шесть или восемь ниток колючки:

Я другой такой страны не знаю,

Где так вольно дышит человек!

Текст надписи (из «Песни о Родине») лично утвердил начальник Политотдела. Иные зеки полагали, что товарищ начальник все-таки не был начисто лишен чувства юмора... Однако Рональд, не раз видавший и слыхавший начальника, твердо убежден, что товарищ был элементарно правильным коммунистом и верил этой надписи. А что до проволочных зон, то... разве же они вмещали людей? А ВРАГАМ и вовсе не положено дышать в нашем царстве свободы и права!

Политотдел и пресловутый Первый отдел размещались невдалеке от технических служб. Даже в этих высоких политических органах дело не обходилось без применения труда зеков: они тут функционировали как уборщины, домработницы в начальственных семьях, служители канцелярий, художники-плакатисты.

...Заключенным инженерам-правленцам, отнюдь не склонным к бутылочным утехам, но любящим свое родное дело, вовсе не приходилось прибегать к аферам и совершать обманные рейсы, чтобы действительно забывать подчас о своем подневольном положении и чувствовать себя как бы в своей привычной рабочей стихии.

Иной забывался, разрабатывая оптимальный вариант какого-нибудь особенно выгодного спрямления пути, другой самозабвенно рассчитывал переходные кривые, третий прикидывал, сколько, по местным условиям, дать строителям на усадку дорожного полотна. А перед иным строгим специалистом-зеком кое-кому из вольняшек приходилось держать ответ, зачем мол нарушил проектные условия или график организации работ.