Досье на звезд: правда, домыслы, сенсации. Их любят, о них говорят - Федор Раззаков

Те несколько лет, когда Зыкина работала в хоре имени Пятницкого, ее учителем был руководитель прославленного коллектива В. Г. Захаров. Певица вспоминает:

«У Захарова я училась постигать «подходы» к песне, отбирать выразительные средства в соответствии с образным строем произведения, серьезно анализировать его, ибо без этого, считал Захаров, исполнитель превратится в бесстрастного илиостратора мелодии и текста. Распадутся внутренние связи, нарушится цельность пения.

Владимир Григорьевич был для нее воистину учителем русской поэзии, в которой он искал и находил множество удивительных примеров значительности слова. Можно сказать, что именно тогда, в годы работы в хоре, я поняла, что такое поэзия и как она необходима певцу. Я стала чувствовать музыку стиха и музыку русской речи вообще. Иногда читала сама для себя вслyx — училась говорить. Выписывала особенно полюбившиеся строчки, повторяла их на память, читала подругам…

По рекомендации Захарова я стала ходить в Третьяковку, смотрела живопись классиков, портреты тех, кто жил в одно время с создателями песен. Училась, как надо носить народную одежду, как убирать волосы, какие искать позы и движения…»

В 1949 году у Зыкиной случилось горе — умерла мать. Эта смерть так ее потрясла, что у нее пропал голос. Она не то чтобы петь, даже говорить громко не могла. Пение пришлось оставить. В течение нескольких месяцев Зыкина работала в Первой Образцовой типографии, почти не надеясь когда-нибудь вновь выйти на сцену. Однако случайная встреча в 1950 году с руководителем хора русской народной песни Всесоюзного радио и телевидения Н. Кутузовым вдохновила Зыкину на возвращение в мир вокального искусства.

В те годы в русской народной песне было всего лишь два признанных исполнителя: Лидия Русланова и Мария Мордасова. Их господство на тогдашней эстраде было безраздельным. Причем у каждой была своя ниша. У Руслановой — в основном старинные песни, она не любила новых песен и не исполняла произведений современных авторов. Она пела то, что пели в ее деревне. Репертуар Мордасовой был шире, но особенно хорошо ей удавались частушки. Здесь ей не было равных. Особенно сильно это проявилось в годы войны, когда Мордасову буквально завалили просьбами с фронта спеть частушки про все рода войск — ей писали танкисты, артиллеристы, летчики, разведчики. В итоге появился целый цикл войсковых частушек. Именно Мордасова сделала частушку достоянием профессионального искусства.

Несмотря на довольно плотный график записей и выступлений Зыкиной, зарплата у нее была маленькой. Чтобы сводить концы с концами, ей приходилось подрабатывать на стороне — мыла кому-то полы, кому-то стирала, кому-то вышивала. Последним делом, благодаря матери, она владела виртуозно. Ее вышивки — специальные дорожки на пианино — пользовались большим спросом в хоре имени Пятницкого. Лишь малаи часть заработанных денег уходила у Зыкиной на питание, остальное — на сценические наряды: туфли, платья, сарафаны.

Между тем в 1951 году Зыкина покинула родительский дом на Канатчиковой даче и переехала к мужу. В те же годы она сменила и место работы — ушла из хора Пятницкого в хор Всесоюзного радио. Там Зыкину выбрали секретарем комсомольской организации, которая насчитывала без малого полторы тысячи комсомольцев. Через несколько лет она решила вступить в ряды КПСС. Однако ее не приняли — подкачали личные обстоятельства. К тому времени Зыкина уже развелась со своим первым мужем, и секретарь партийной организации, хорошо осведомленный в ее личных делах, заявил, что она морально неустойчивый человек. Что он имел в виду, непонятно, потому что со своим мужем Зыкина развелась по-хорошему, без скандала. Чуть позже она предприняла новую попытку иступить в партию, но ей вновь не удалось. Она написала заявление, принесла в партком, но оказалось, что документ оформлен неправильно — она написала его тушью. Предложили переписать. Однако Зыкина отложила это дело на потом и уехала на гастроли. А когда вернулась, желания переписывать заявление у нее уже не возникало.

В хоре Всесоюзного радио Зыкина проработала около семи лет, пока не решила — хватит, надо начинать сольную карьеру на эстраде. Ведь артист, работая в хоре, почти не творец. Ему киот ноты, дают произведение, и он поет. Если не справится, ю коллеги обязательно помогут, подскажут. Зыкиной же хотеюсь испытать свои силы в самостоятельном творческом поиске. Она вообще любила подвергать себя всякого рода испытаниям. Это у нее еще с детства повелось. Было у нее тогда такое мпятие. Она босыми ногами входила в заводь на речке Чуре (река протекала прямо возле ее дома на Канатчиковой даче) и ждала, когда сотни пиявок вопьются в ее ноги. Таким образом она себя испытывала. Чем больше продержится, тем сильнее, значит, у нее сила воли.

Из хора Зыкина ушла в Москонцерт. Было это в 1960 году. Именно там к ней и пришла та слава, которая сделала доселе малоизвестную певицу Зыкину той Людмилой Зыкиной, которую мы знаем сегодня. В чем-то этой громкой славой певица обязана не только своему природному таланту, но и дружбе с сильными мира сего. В частности, с тогдашним министром культуры СССР Екатериной Фурцевой.

Фурцева была уникальным явлением в отечественной истории — член Политбюро, единственная женщина-министр в составе Советского правительства. Она была родом из простой рабочей семьи, до своего взлета «наверх» работала на ткацкой фабрике. О том, каким министром она была, сохранились самые противоречивые мнения. Одни Фурцеву восторженно хвалят, другие, наоборот, столь же яростно ругают. Но одно все же несомненно — личностью она была неординарной и, несмотря на все недостатки, единственным министром культуры в нашей послевоенной истории, который хоть что-то понимал в той области, которой руководила.

С Зыкиной Фурцеву свел случай. Они познакомились во время декады искусства Российской Федерации, которая проходила в Казахстане. В ту встречу Фурцева огорошила певицу неожиданным заявлением: «Так вот вы какая — Людмила Зыкина. Много о вас слышала и очень хотела познакомиться». Очень скоро их деловые отношения переросли в дружеские, да настолько крепкие, что многие наблюдавшие за их тандемом удивлялись. Между тем ничего удивительного в этом не было. Фурцева, которая, даже став министром, так и не сумела приспособиться к царившему среди партаппаратчиков аскетизму, особенно в области человеческих чувств, нуждалась в них как никто другой — ведь она прежде всего была женщиной, а уж потом министром. Но на протяжении нескольких лет работы в Кремле рядом с ней не было людей, которых она могла бы назвать своими друзьями. Видимо, Зыкиной удалось найти подход к душе Фурцевой и занять в ней пустующую нишу.