Последние узы смерти - Брайан Стейвли

Адер почесала в затылке. Ее ноги еще не забыли подъема, а ведь из всех дел в этот день подъем был самым легким. Стоило закрыть глаза, пред внутренним взором вставала Майли – вцепившаяся в ее колени, отчаянно глотающая яд, корчащаяся от отравы. На спуске из башни, под лязг открывающихся и закрывающихся дверей Адер чудились крики за спиной. И уже спустившись на землю, покинув Копье, она все ждала, что следом хлынут тюремщики Симита, закричат об измене, потребуют, чтобы Тристе откинула капюшон. Только шагнув в ворота особняка Кегеллен – другого, не того, где встречалась с Дхати и Майли, – Адер позволила себе чуточку расслабиться. И только тогда поняла, как измучалась.

– Хорошо, – тихо согласилась она. – Ты не свободна. Я не для того вытащила тебя из Рассветного дворца, чтобы оставить в ближайшей таверне, отсыпав горсть монет. Мне от тебя кое-что нужно. Ради этого умерла та девушка. И пока я этого не получу, ты никуда не уйдешь и не увидишь ничего, кроме этих стен, поцелуй их Кент!

Тристе поджала губы, но Адер было уже все равно.

– Я тебе не доверяю, – говорила она. – Ты лич и убийца. Я читала донесения о твоих проделках в Жасминовом дворце; о том, как ты прокладывала дорогу к возвращению Кадена…

– Я не…

– Не важно, – оборвала ее Адер. – Может, потом мне захочется узнать, зачем ты это сделала. Какой только херни мне ни захочется узнать – потом. А пока мне нужно одно: чтобы ты осушила этот стакан. Сама или так, как я сказала. Позову кого-нибудь, кто вольет адаманф тебе в глотку. Решай сама.

Тристе встретила ее взгляд. Лицо ее осталось неподвижным, но в прекрасных глазах Адер разглядела новый огонек – может быть, гнева. Или ненависти.

«Хорошо хоть она не таращится больше на Кентов светильник».

Лич, не отводя глаз, поднесла адаманф к губам, выпила одним глотком и так ударила стаканом по столу, что стекло треснуло.

Тристе поморщилась, передернулась и снова покачала головой:

– Хоть одно мне ясно – вы совсем не похожи на брата.

Адер чуть не расхохоталась:

– Нет. Разве что глазами.

– И даже глазами. У вас они тоже горят, но… холоднее.

Тристе открылась совсем немного, но и такая щель была лучше, чем ничего.

– Откуда ты знаешь моего брата? – спросила Адер. – Где он тебя нашел?

Она не позволила себе добавить: «И не знаешь ли, куда он, ради Хала, делся?»

Незачем девочке давать больше сведений, чем у нее уже есть.

– Это не Каден меня нашел, а я его, – фыркнула Тристе. – Меня ему подарили.

– Подарили? – Адер повертела в уме это слово, не в силах найти ему правдоподобного объяснения. – Кто?

– Тарик Адив.

Произнося его имя, Тристе смотрела куда-то вдаль, и слоги в ее устах звучали странно, как если бы это были не просто слова, а загадочное заклинание, какие часто приписывают личам в детских сказках. Девушка произнесла их с особым нажимом, словно молитву или проклятие. Еще одна тайна, которую Адер не сумела разгадать.

– Так, – задумчиво протянула она. – Тебя привез в Ашк-лан мизран-советник моего отца. Зачем?

– В качестве наживки. – Фиалковые глаза Тристе блеснули и потемнели, словно под последним вечерним лучом. – Я должна была… занимать его сияние, чтобы он не заметил, как захлопывается ловушка.

– Какая ловушка? Каден говорил, там была сотня эдолийцев. А он беззащитен. Если Адив так желал его смерти, что мешало воткнуть ему меч в живот при первой же встрече? – Адер всмотрелась в лицо сидящей напротив девушки. – И почему ты сама этого не сделала?

– Думаете, я знала? – возмутилась Тристе. – Думаете, понимала, зачем о… зачем Адив меня туда притащил?

– А ты не знала? – развела руками Адер.

– Я вам сказала, что я знала, – прорычала Тристе, нависнув над столом так, что руки, на которые она опиралась, задрожали. – Мне полагалось переспать с вашим братом. «Будешь делать все, что ему захочется». Так мне сказал Адив. «Понравишься ему и будешь ублажать. Если не сумеешь, твоя мать умрет». Вот что он мне сказал. Я только это и знала.

Адер изучала ее лицо. Напиток оказал свое действие. Тристе теперь отвечала быстрее, слова лились из нее все более невнятным потоком. Если она лгала, она была блестящей лгуньей, ничуть не хуже ил Торньи. В такое верилось с трудом, но что еще оставалось думать? Если Тристе говорит правду, она просто шлюшка – использовать и выбросить. Тогда зачем ил Торнья так рискует ради никчемной пешки? Нет, тут кроется что-то еще, просто Адер этого пока не видит.

– А твоя семья? – спросила она, решив зайти с другой стороны. – Где твои родные?

Девушка тупо кивнула:

– Моя мать – Луетта Морьета. Она была лейной в храме Сьены.

– Была?

Тристе помахала рукой, будто разгоняла дым:

– Она умерла.

Кажется, на ее глазах показались слезы. Трудно было сказать наверняка в неверном свете лампы. Тристе моргнула раз, другой, и слезы ушли.

– Что с ней случилось?

– Каден уверял, что она покончила с собой. После… Жасминового двора.

– Уверял? – прищурилась Адер. – Как видно, ты ему не поверила?

Тристе пожала плечами – сонно, лениво:

– Я к тому времени была в тюрьме. Может, и покончила. Причины у нее, надо думать, были.

– Какие?

– Она продала меня отцу. Изменила императору. Узнала, что ее дочь лич и убийца. Выбирай.

– Кто твой отец?

– Каден вам не сказал? – сдавленно хихикнула Тристе.

Сердце у Адер забилось чуть быстрее.

– Чего не сказал?

– Святой Хал, – покачала головой девушка. – Ради света Интарры, вы хоть говорили с Каденом после возвращения?

– Говорили, – осторожно подтвердила Адер.

– Значит, он вам не доверяет. Хоть и позволил вернуться, а ничего не сказал.

– Почему бы не сказать тебе?

Тристе взглянула ей в глаза. Ее взгляд стал мутноватым от адаманфа, но не дрогнул.

– А то что? Будете меня бить, пока не откроюсь?

Адер захотелось ее ударить – вскочить с места, перегнуться через стол и залепить пощечину, прорычав, что во всей долбаной столице одна она, Адер, готова ей помочь. «Каден тебя заточил, – сказала бы она, – а сам пропал. Совет готов осудить тебя на смерть, ил Торнья хочет убить без суда. Во всем Аннуре я одна готова тебе помочь».

Вместо того она глубоко вздохнула и не разжимала губ, пока не совладала с гневом.

– Вопрос, – наконец заговорила она, срезая с голоса заусенцы, пока он не зазвучал ровно, идеально гладко, – не в моих отношениях с Каденом. Речь о наших с тобой отношениях. Мой брат посадил