В поисках Великого хана - Висенте Бласко Ибаньес

В первые же дни плавания Мартин Алонсо убедился в выгодности этого отклонения к северу. Оба судна попали в полосу попутного ветра и безо всяких помех шли вперед по спокойному морю. Эта удача была как нельзя более кстати ввиду плачевного состояния каравелл. Помимо всего прочего, «Пинта», неизменно превосходившая быстроходностью остальные суда флотилии, теперь плохо шла при боковом ветре, так как не могла пользоваться бизанью, потому что эта мачта была у нее расколота.

Последнее обстоятельство было использовано Колоном для новых нападок на Мартина Алонсо. Он мог бы позаботиться о замене мачты еще во время пребывания в Индии, «где в прибрежных рощах строевого леса так много, и притом превосходного; он думал, однако, только о том, как бы покинуть адмирала и отправиться на поиски золота, чтобы наполнить им доверху свой корабль». Но, подвергая суровому осуждению эту непредусмотрительность своего сотоварища — если только и в самом деле тут имела место серьезная непредусмотрительность со стороны Мартина Алонсо: ведь, несмотря на разбитую мачту, он сумел и быстрее и более прямым курсом, чем дон Кристобаль, достигнуть Испании, — он забывал, что и сам как моряк допустил несравненно более значительный промах, явившийся причиной смертельной опасности; которой он подвергся.

Колон отправился в обратное плавание на борту «Ниньи» без достаточного для этой маленькой каравеллы балласта. Команда к этому времени успела съесть и выпить большую часть припасов, вина и воды, так что многие не бочки и глиняные сосуды оставались пустыми. Товары для менового торга с туземцами и прочие вещи, необходимые в обиходе цивилизованной жизни, были равным образом оставлены адмиралом в крепости Навидад. Корабль имел недостаточную осадку.

До самого последнего момента адмирал медлил с погрузкой на «Ниныю» камней в качестве балласта. Он собирался проделать это на острове Матинино. Впоследствии он вынужден был отказаться от посещения земли амазонок и в конце концов так и пустился через океан без балласта.

С 16 января по 12 февраля 1493 года все шло хорошо. В этот последний день, согласно дневнику адмирала, «начался сильный ветер, и поднялось большое волнение iia море, так что если бы каравелла была менее прочной и хуже подготовлена к плаванию, за нее можно было бы опасаться».

В течение четырех недель море было таким же спокойным, как на пути в Новый Свет, и теперь испанцы сталкивались с уже знакомыми им явлениями.

Их взорам снова открылись воды, настолько забитые плакучей травой, что, не знай они тайн океана, им пришлось бы продолжать плавание в страхе перед мелями. Снова потеплело; воздух «был как в апреле в Кастилии, И рыбы, именуемые дорадами, подходили к самым бортам каравелл, легко становясь добычей матросов». Они снова видели птиц, прозванных фаэтонами, и много чаек-сизушек, а в иные дни океан кишел тунцами: именно отсюда, по мнению адмирала, они и шли погибать в сетях, расставленных близ Гибралтара рыбаками из Кадиса или Кониля.

Однако этому благополучному плаванию 12 февраля пришел конец. Начиная с этого дня непрерывная буря не переставала трепать оба судна. Моряки убрали почти все паруса, оставив только самые необходимые, из опасения, как бы порывы ураганного ветра не опрокинули каравелл. Ветер между тем все крепчал и крепчал, и море стало ужасным; сшибались волны, вздымавшиеся с противоположных сторон, и корпуса кораблей, сжимаемые борющимися между собою силами, скрипели так неистово и неумолчно, что казалось: еще немного — и суда распадутся на части.

Обе каравеллы спустили брамсели насколько возможно ниже; отныне от них требовалось только одно — поднимать судно на гребень волны, не давая ему задерживаться между двумя водяными горами, всякий раз все более страшными и готовыми сокрушить его своей тяжестью.

Ночь на 14 февраля была наихудшей за время этого плавания. Буря на море и ураган достигли невиданной силы, и опасность была так велика, что все сочли неблагоразумным придерживаться определенного курса. Поскольку другие средства у них отсутствовали, правильнее всего было отдать себя, во власть океана, куда бы он их нн занес, подставив волнам и ветру корму своего корабля.

«Пинта», находившаяся под командой Мартина Алонсо, поступила соответственно принятому решению и в конце концов скрылась из виду, подавая, впрочем, большую часть ночи световые сигналы, на которые ей отвечали с «Ниньи».

Близкое дыхание смерти смягчает даже самые закосневшие в слепоте души и даже самых ожесточенных врагов заставляет забыть о ненависти Друг к другу. Колон с кормовой башни своей каравеллы напряженно следил за огоньками на «Пинте», то на мгновение поднимавшимися над громадами зыбких гор, то надолго исчезавшими в мрачных провалах между их гребнями. «Пинта» была худшей из двух каравелл. Одна из ее мачт была сломана, и это ограничивало возможности маневрирования парусами. Обшивка корабля во многих местах была оторвана и пробита, и даже достоинства каравеллы — легкость и подвижность — во время этой нескончаемой бури обратились против нее.

Адмирал, в иные минуты чрезмерно чувствительный, как это свойственно людям с безудержным воображением, не сводил глаз, полных слез, с каравеллы Мартина Алонсо, сигнальные фонари которой казались теперь далекими блуждающими огнями. Прощай, Мартин Алонсо! Ведь он пошел на верную смерть! Больше никогда они не увидятся! Дону Кристобалю вспомнились его первые встречи с прославленным моряком из Палоса и их беседы у старого шкипера Перо Васкеса.

Предчувствия не обманули Колона: больше им не пришлось свидеться; Мартин Алонсо и в самом деле пошел умирать, как подобает истинному сыну морей, до последнего вздоха не выпуская из рук руля своей каравеллы, не меняя курса и придя туда, куда он задумал прийти. И, лишь увидев берега родины, он оставил руль, чтобы тут же свалиться на настил палубы и, расставшись со своей земной оболочкой, предстать перед богом, отныне единственным его капитаном.

Несмотря на бурю, «Пинта» направилась к северным берегам Испании, и путь ее был прямым, как стрела; она ни разу не сбилась с курса, ни разу не зашла ни в одну из принадлежащих Португалии гаваней — это было строжайше воспрещено королевским приказом еще при отплытии из Палоса. Что до Колона, распоряжавшегося на борту «Ниньи», то, расставшись с Мартином Алонсо, он дважды подходил к владениям португальской короны, вызвав этим некоторые нежелательные последствия.

Адмирала, впрочем, недолго занимала участь его сотоварища; ему необходимо было подумать о собственной.

— Прощайте, Мартин Алонсо, прощайте, сеньор! — повторил он на рассвете, не находя над гребнями водяных гор, куда бы он ни всматривался, мачт бесследно исчезнувшей каравеллы. — Да поведет вас господь надежным путем и да спасет вас от гибели!