В исключительных обстоятельствах 1986 - сборник

Что мог возразить на это японский посол, оказавшийся в положении человека, положенного на обе лопатки?

Сигемицу откланялся. В Москве было еще утро. В Харбине — солнце клонилось к закату.

ПЕШКА, КОТОРАЯ ДОЛЖНА ПРЕВРАТИТЬСЯ В ФИГУРУ

Ночь опустились быстро. Полковник Унагами стоял у окна, вы ходящего в сад, и думал о том, что план, который он разработал, кое в чем напоминает шахматную партию. Но в партии, которую предстоит разыграть ему, в отличие от шахматной, все фигуры — главные. Да и правила игры совершенно другие. В шахматах ходы делаются в строгом соответствии с правилами, установленными раз и навсегда, а в его игре правила будут меняться по ходу дела…

От размышлений полковника отвлек шум подъехавшего автомобиля.

“Без четверти десять”, — отметил он про себя, бросив взгляд на часы.

Еще раз затянувшись, полковник опустил папироску на край фарфоровой пепельницы, прислушался.

Минуты через три внизу, под окнами, раздались шаги. Шли двое. Один ступал твердо, у другого походка была такая, словно он крался на носках.

Унагами обнажил в улыбке длинные зубы, мимо окон двигалась пешка — та самая, которой, по его замыслам, в дебютной стадии предстоящей игры отводилась роль главной фигуры.

Подтянув обшитый крученым шнуром пояс кимоно, полковник быстро прошел в свой рабочий кабинет. Здесь обстановка была европейская: письменный стол, пара плетеных кресел, узкий диван на гнутых ножках. На стенах, несколько скрашивая канцелярскую скуку, висели длинные узкие какемоне. На одном была изображена святая гора Фудзияма, на втором — голенастый журавль, глядящий на цветущую сакуру, а на третьем — одинокая сосна, склонившаяся над ущельем.

Половник погасил верхний свет, включил настольную лампу и поставил ее так, чтобы свет падал на одно из кресел. В ту же минуту в дверь постучались.

— Входите! — пригласил Унагами.

Дверь открылась так быстро, что даже не успела скрипнуть. Вошел крепкий, полногрудый, коротко постриженный человек в роговых очках и с усиками щеткой. Это быт майор Яманаси из Харбинской контрразведки.

— Привели? — спросил Унагами.

Майор молча указал глазами на дверь и опустился на диван.

— Что сказал начальник разведшколы?

— Прочел ваше письмо, уточнил детали и выбрал самого лучшего. Майор Оноуци заверил, что этот тип по части слежки — настоящий артист…

— А если без преувеличений?

— Я верю майору Оноуци.

— Языки знает?

— Знает. Японский, русский, ну и китайский, само собой…

— Внешность?

— Самая заурядная.

— Интеллектуальный уровень?

— Ниже среднего.

— Проверенный?

— В спецотделе школы уверяют: ни в чем предосудительном не замечен и предан как собака.

— Это хорошо, что как собака… Поговорю с ним…

— Мне подождать?

— Не смею вас больше утруждать, господин Яманаси. Спасибо за труды и поезжайте домой, а собака… собака до своей конуры и сама добежит.

— Воля ваша, господин Унагами!

Майор Яманаси вышел и через минуту вернулся вместе с китайцем средних лет, одетым просто, почти бедно, как миллионы его соплеменников: куртка из синей дабы, такие же синие штаны, обернутые над ступнями белыми обмотками, войлочные туфли.

Полковник Унагами окинул китайца тем оценивающим взглядом, каким начальник призывной комиссии ощупывает новобранцев.

— Еще раз большое спасибо! — улыбнулся он майору Яманаси, а китайцу указал рукой на кресло: — Садись!

Когда за майором с мягким скрипом закрылась дверь, полковник присел к столу.

— Куришь? — пододвинул он китайцу раскрытый портсигар.

Китаец кивнул и взял папиросу.

Полковник протянул ему зажженную спичку:

— Твоя кличка и номер?

— “Синдо — пятьдесят два”.

— Когда тебя завербовали?

— Летом тридцать шестого года работал на строительстве аэродрома в Чахаре. Вот там-то как раз со мною и вступили в контакт.

— Кто?

— Агент по кличке Даймио. Фамилии не знаю.

— Военная разведка?

— Да, “гокума кикан” — военная разведка. Даймио работал на Доктора, а Доктор — это кличка японского офицера по фамилии Морисима.

— Откуда тебе известны такие тонкости? — разволновался Унагами.

— Морисима возглавлял японскую военную миссию в Калгане, — как ни в чем не бывало продолжал Синдо. — А знаю я это потому, что ваши люди порой забывают, что разведка — дело тонкое, и слишком распускают языки. Это нехорошо…

— Продолжай.

— Когда строительство аэродрома закончилось, переехал в Харбин. Здесь меня разыскал какой-то майор по кличке Шимоза и направил в разведшколу.

— Решил специализироваться на слежке?

— К диверсиям у меня не лежит душа. Мне больше нравится сыскное дело.

— Знаешь, где ты находишься?

— В военной миссии.

— Хочешь поработать на меня?

— На кого бы ни работать, лишь бы заработать. Это мой главный жизненный принцип.

— Заработаешь.

Полковник поднялся из-за стола, подошел к агенту и, запахнув широкие косые полы кимоно, сел против него.

— Тебе придется иметь дело с людьми очень изворотливыми.

— Понимаю, — задумчиво протянул агент.

— Но у тебя одно дело — слежка, — успокоил его полковник. — Установишь, с кем шпионы поддерживают контакты, дома и квартиры, в которые заходят, направления, по которым ездят поездами…

— Это несложно, — шевельнулся агент, судя по всему, крайне довольный тем, что, кроме слежки, ему больше ничем не нужно будет заниматься.

— Мой тебе совет, не преувеличивай своих возможностей и не преуменьшай опасности, — похлопал его по плечу полковник. — Наблюдение начнешь, когда я тебе прикажу.

Глядя мимо агента на какемоне с изображением божественной горы Фудзи, Унагами отчеканил:

— А пока иди! Сейчас ты направишься на улицу Модягоу, в ночлежный дом Шикая. Дун Шикай наш человек. Скажешь ему, что тебя прислали из коммерческой конторы “Ва Ю и сыновья”. Шикай поймет, что это значит. У него ты поселишься. Связь со мной будешь поддерживать через Шикая. Он тебя известит, когда ты мне понадобишься. И еще одно… — Голос Унагами зазвучал угрожающе: — Не пытайся нас обмануть. Ты ведь знаешь — у нас все по таксе: за верную службу — много иен, за нерадивость — бамбуки и хомут на шею, а за обман…

— Мне все понятно, — отозвался агент, вставая с кресла. — Время уже позднее. Так что я, пожалуй, пойду.

Оказавшись за чугунной решеткой, ограждающей территорию японской военной миссии, Синдо осторожно огляделся. Улица была пустынна. Несколько минут он стоял неподвижно, прислушиваясь к тишине, потом протяжно вздохнул и, держась в тени узорной решетки, пошел к перекрестку. Здесь он чуть было не столкнулся носом к носу с каким-то запоздалым рикшей, неожиданно выскочившим из-за угла Синдо отпрянул в тень. Выждав, когда рикша скроется из глаз, он пересек улицу и через секунду нырнул в зловонную темноту проходного двора. Ему и в голову не пришло, что кто-нибудь может идти по его следам. Идти точно так же, как он: осторожно ступая, останавливаясь и прислушиваясь к звукам и голосам ночного Харбина.