Башни земли Ад - Владимир Свержин

— С новосельем! По ночам, если прислушаться, сюда доносятся вопли и стоны грешников из преисподней, конвульсии их сотрясают порою стены. Солому для лежанки тебе сейчас принесут. Еда раз в день. Привыкай. Здесь жизнь уже заканчивается, а смерть еще не наступает.

— Наши судьбы в руке Аллаха, милостивого, милосердного. — Хасан сложил перед грудью руки.

— Иди-иди. Мекка вот в той стороне. Можешь, когда пожелаешь, молиться.

Дверь захлопнулась, оставляя дервиша в темноте. Он сделал несколько шагов, стараясь освоиться на новом месте. Вокруг все рокотало, точно в полковом барабане в час атаки. Хасан обхватил голову руками, затыкая уши, но вдруг услышал совсем рядом чей-то встревоженный голос:

— Кто здесь?

— Я Хасан Галаади, дервиш.

— Дервиш? Неужели император смилостивился и решил перед смертью прислать мне единоверца для утешения истерзанной души? Когда же он назначил мою казнь?

— Кто бы ты ни был, император не назначал твоей казни, и не он послал меня сюда.

— Не Мануил? Тогда кто же?

— Тимур из Самарканда. Быть может, слышал о таком?

— Тимур?! Так, значит, ты пришел убить меня? Выходит, и здесь, у порога бездны, он отыскал несчастного Али, сына Аллаэддина? Что же, убивай. Я здесь в цепях, безоружен. Я в твоей власти. Убивай. Все равно и тогда, представ пред троном отца небесного, я прокричу о гнусной тайне этого проклятого рода.

— Не кричи так, Али, сын Аллаэддина, — взмолился Хасан. — И без того голова разрывается от грохота.

— Грохот? А, грохот. Я уже и забыл о нем.

— Я сам жертва Хромого Тимура. А император, если Господь не вознес его живым на небо, был предан сегодня ужасной смерти.

— Ты хочешь обмануть меня?

— Зачем? То, что знаешь ты, знает и Тамерлан. К чему ему еще кто-либо, посвященный в тайну?

— Да, это верно, — произнес невидимый в потемках сосед и сильно закашлялся. — Я не подумал об этом. Так, стало быть, Тамерлан захватил город и убил императора?

— Когда меня уводили, чтобы бросить сюда, руки и ноги Мануила Палеолога привязывали к хвостам четырех необъезженных скакунов, а под животом императора на земле палачи ставили жаровню с раскаленными углями.

— А потом Хромец велел отрубить императору голову?

— Да, он вообще любит рубить головы. Но откуда ты узнал об этом?

— Сам шайтан шепчет ему на ухо свое повеление: «Руби, руби, руби!» Об этом знал мой отец, теперь знаю я. — Он снова тяжело закашлялся. — Но мне недолго осталось знать, как и жить. Больше всего на свете я бы хотел покинуть это затхлое подземелье, взять в руки меч и схватиться в смертельном бою с одним, тремя, пятью, с дюжиной врагов, захлебнуться своей и чужой кровью, а не выплевывать ее вместе с нутром. Пятнадцать лет имя мое наводило ужас на пограничье земель ромеев и персов…

Тебе не понять, дервиш, каково это — умирать, подобно псу на цепи. О, Аллах Великий, дай мне силы выйти отсюда, дай умереть, как подобает воину, и, клянусь славою твоею, я буду, даже умирая, кричать о милосердии твоем и проклинать род Тимура с его гнусной тайной.

— Послушай, Али, сын Аллаэддина, если Аллаху будет угодно, я помогу тебе исполнить то, что ты желаешь. Но только, будь любезен, объясни, о какой тайне Великого амира ты все время твердишь?

Ночь была безлунна и темна. Гарнизон крепости, только днем захвативший ее стены, выстраивался на боевых галереях с мечами, копьями и арбалетами на изготовку.

— Ускорить, ускорить погрузку! — неистовствовал Андреа де Монтоне, прозванный Браччо, пожалуй, единственный, чья слава могла соперничать в италийских землях со славой Муцио Сфорца. — Держать стены! Отступать только по моей команде!

В непроглядной тьме по обе стороны крепостных стен алыми звездами пылали смоляные факелы, едва-едва освещая место вокруг себя. В этом зыбком свете порой были заметны перебежки неведомых смельчаков. То один, то другой с вязанкой хвороста в руках и щитом на спине устремлялся ко рву, чтобы кинуть туда свою поклажу. Вслед храбрецам щелкали тетивы арбалетов. В ответ неслась турецкая брань. Засевшим в цитадели было ясно, что осаждающие в обмен на свободу подрядили янычар-пленников забрасывать фашинником ров, а потому не станут всерьез заботиться о потерях. То и дело во тьме слышался холодящий кровь рев Сфорца:

— Мантелеты ставить здесь! Преграждайте дорогу рогатками! Ровняйте землю! Идиоты, башню вам самим катить придется! Не жалейте фашинника, черти б вас подрали!

— Быстрее грузите! — в свою очередь, орал Браччо. — Ищите лодки по дворам! Здесь должны быть еще лодки.

Море тихое и теплое, как парное молоко. Шестеро гребцов налегают на весла, спеша доставить пару сундуков с драгоценной поклажей на борт «Святого Климента».

— Осторожнее, — послышалось впереди, — смотрите, куда гребете. Табань! — прямо из темноты перед носом лодки появился борт рыбацкой спинеллы.

— Черти бы морские вас разодрали! — неслось оттуда. Высоченный бородач, потрясая мечом, костерил гребцов в хвост и в гриву, отвечая изысканной бранью на любое слово оппонента. Наконец спинелла скользнула во тьму, и гребцы снова было собрались приналечь на весла. Но тут из воды показалась рука, грозящая перстом. За рукой появилось лицо с носом в виде латинской буквы S.

— Должо-ок! — драматическим баритоном возгласила голова.

Глава 26

«— Что вы чувствовали, стреляя в президента Соединенных Штатов?

— Отдачу».

Когда римский император Диоклетиан присматривал место для своего дворца, он никак не мог подумать, что совсем рядом с последним его пристанищем произойдет битва, в которой потомки гонимых им христиан сойдутся насмерть с адептами иной версии единобожия, от которой у него, божественного цезаря, и в то же время августа, и вовсе бы произошло разлитие желчи.

Сейчас в бывшем мавзолее яростного гонителя христиан располагалась церковь, с колокольни которой Андреа де Монтоне разглядывал копошащихся в ночной тьме под стенами солдат противника.

Он уже и сам был не рад, что ввязался в эту авантюру, но когда он, бесшабашный кондотьер из Перуджи, увидел этакие горы сокровищ, разум его будто помутился. Теперь ситуация представлялась безвыходной. Даже сюда, на колокольню, доносились полные ярости крики недавнего закадычного друга, Джиакомо Сфорца, содержавшие подробное описание, что именно он намерен сделать с гнусным выродком Монтоне, когда войдет в город.

Шансов долго удерживать старую крепость не было. Опасаясь восстания, хозяйничавшие в этих местах османы потребовали у кроатов, населявших округу, уничтожить все баллисты и тяжелые арбалеты, прежде установленные на стенах. А с тем, что имелось под рукой, удержать целую армию не представлялось возможным. Тем более подмоги ждать было неоткуда, а завтра или послезавтра, никто толком не мог сказать когда, должны были появиться корабли Венецианского флота. Если не поспешить, они запрут эскадру, и тогда вовсе не останется ни единого шанса. Следовало бежать как можно скорее, но вместе с тем предварительно создав у осаждающих впечатление, что крепость готова обороняться до последнего.