Маркиз де Сад - Елена Морозова

Самого де Сада тоже ждала дорога в Историю. Но, не зная, когда настанет час отправляться в путь, маркиз не пожелал, чтобы его застали врасплох, и заранее — 30 января 1806 года — написал завещание. Этот документ явился ярким свидетельством благодарных чувств де Сада к Мари-Констанс Кене, чувств, которыми де Сад до своего знакомства с этой удивительной женщиной был обделен полностью.

Завещание, составленное «Донасьеном Альфонсом Франсуа Садом, литератором», гласило: «Поручаю исполнение нижеуказанных условий сыновним заботам детей моих, в надежде, что их дети поступят по отношению к ним так же, как они поступят по отношению ко мне». Прервав чтение последней воли де Сада, напомним, что древний принцип: «Поступай по отношению к другому так, как тебе хочется, чтобы поступали по отношению к тебе» у либертенов де Сада подразумевал право каждого обокрасть своего ближнего или убить его, одновременно предоставляя ближнему право обойтись точно так же с самим либертеном. Выигрывал в этом случае сильнейший. Но в завещании де Сад вряд ли хотел, чтобы его поняли как философа либертина-жа. И еще: хотя завещание составлено «на всякий случай», де Сад уверен, что, когда бы оно ни вступило в действие, чувства Констанс к нему останутся неизменными.

Итак, первый пункт: «Желая по мере своих слабых возможностей засвидетельствовать даме Мари-Констанс Ренель, жене Бальтазара Кене, полагаемого скончавшимся, свое величайшее почтение за ту заботу и искреннюю дружбу, кои она питала ко мне начиная с двадцать пятого августа тысяча семьсот девяностого года и до дня моей кончины, за ее деликатные и бескорыстные чувства, равно как и за ее мужество и энергию, ибо именно она, как это всем известно, спасла меня во времена Террора от нависшей над моей головой национальной бритвы, я, на основании вышеперечисленного, дарю и завещаю вышеуказанной Мари-Констанс Ренель, в супружестве Кене, сумму в двадцать четыре тысячи турских ливров в звонкой монете, имеющей хождение во Франции в день моей кончины. Также желаю и повелеваю, чтобы сумма эта была выделена из полностью свободных и очищенных от долгов средств, которые я оставляю после себя, и поручаю детям моим вручить ее в течение месяца, считая со дня моей кончины, господину Фино, нотариусу в Шарантонсен-Морис, коего я назначаю исполнителем моего посмертного волеизъявления, с тем чтобы он по своему усмотрению поместил эту сумму в верное место с наибольшей выгодой для мадам Кене, дабы обеспечить ей доход, достаточный для пропитания и существования. Доход сей должен ей выплачиваться поквартально, то есть каждые три месяца, а также должен быть оформлен таким образом, чтобы никто не смог его у нее отобрать, а также чтобы потом и сумма, и доход с нее перешли бы к Шарлю Кене, сыну вышеуказанной госпожи Кене, который станет их владельцем на тех же условиях, но только после кончины своей почтенной матушки. В случае, если несмотря на выраженную мною волю относительно имущества, оставленного мною по завещанию мадам Кене, дети мои попытаются совершить обман или же уклониться от исполнения моей воли, я прошу их вспомнить, что примерно такая же сумма была обещана ими вышеозначенной даме Кене в знак признательности за ее заботы об их отце и что данный акт совершается в согласии с их изначальным намерением и предваряет его; а потому не сомневаюсь ни на минуту в их согласии с моими последними распоряжениями, особенно когда думаю о сыновних добродетелях, которыми они всегда отличались, чем и заслужили мои отцовские чувства.

Второй пункт. Я отдаю и завещаю означенной даме Кене всю мебель, вещи, белье, одежду, книги и бумаги, которые будут обнаружены у меня в день моей кончины, за исключением бумаг моего отца, которые легко узнать по наклеенным на связки ярлычкам; эти бумаги следует передать моим детям.

Третий пункт. В согласии с моей последней волей настоящее завещательное распоряжение дозволяет мадам Мари-Констанс Ренель, в супружестве Кене, на любом основании предъявлять любые права, претензии и требования относительно моего наследственного имущества.

Четвертый пункт. Передаю и завещаю господину Фино, исполнителю моего завещания, кольцо стоимостью тысяча двести ливров за труды и старания, кои он приложит для исполнения сего завещания.

Пятый пункт. Категорически запрещаю подвергать вскрытию мое тело, под каким бы предлогом ни захотели это сделать; также я настоятельно прошу, чтобы в той комнате, где я встречу свой последний час, тело мое пробыло бы ровно двое суток, положенное в деревянный гроб, который бы заколотили только по истечении указанных выше двух суток. За это время следует сообщить о смерти моей Ленорману, лесоторговцу, проживающему в Версале, на бульваре Эгалите, в доме номер сто один, и попросить его прибыть лично вместе с телегой, дабы он сам на этой телеге отвез мое тело в лес, расположенный в моем поместье в Мальмезоне, в коммуне Эмансе, что близ Эпернона. Там я хочу, чтобы гроб мой без всяких церемоний выгрузили в первом же густом пролеске, который встретится, когда подъезжаешь к лесу со стороны бывшего замка по большой аллее, делящей лес этот пополам. Могилу в этом пролеске под присмотром Ленормана выроет арендатор Мальмезона, а искомый Ленорман проследит, чтобы гроб с телом моим был опущен именно в эту яму; если ему будет угодно, он может найти себе сопровождающих среди моих родственников или друзей, тех, кто без всякой помпы пожелают в последний раз выразить мне свою привязанность. Когда могила будет засыпана, поверх следует посеять желуди, чтобы со временем сей клочок земли вновь покрылся растительностью и пролесок снова стал бы таким же густым, как был прежде, а следы моей могилы исчезли бы с лица земли, как, смею надеяться, и воспоминания обо мне изгладятся из памяти людей, кроме, быть может, тех немногих, которые любили меня вплоть до последних дней моих и нежные воспоминания о которых и я уношу с собой в могилу».

Составитель завещания Д. А. Ф. Сад подтверждал, что тридцатого января тысяча восемьсот шестого года пребывал в здравом уме и твердой памяти.

Каков он все же, этот ум, остававшийся до последнего мгновения абсолютно ясным, острым и конфликтным? Ум, безгранично стремившийся к свободе, не признававший никаких запретов — и сосредоточившийся на сексуальной сфере, эротических чувствах, превратив их в инструмент для сооружения величественного здания философии порока, или философии Природы, как иначе именует ее де Сад, превращая Природу в равнодушное провидение, чьи пути также неисповедимы, как промысел Господа. Но, говоря о равнодушии Природы, де Сад лукавит, ибо за этим равнодушием у него непременно таится зло и разрушение. В садическом мире нет животворящего начала: удовольствие как единственная цель жизни достигается либертеном через слово и умертвие. Слово освящает умертвие, превращает убийство в жертвоприношение, совершаемое на алтаре законов природы. Слово и тело — две вещи, без которых не может существовать либертен. Главное различие между либертеном и жертвой — владение словом. Философия позволяет либертену воспринимать действия, доставляющие страдания жертве, как наслаждение. Факел философии, рожденной Разумом и воплотившейся в слове, освещает будуар, наполненный обнаженными телами, из которых составлены причудливые композиции. Где здесь либертен, а где жертва? На помощь приходит слово — тот, кто им обладает, принадлежит к тем, у кого власть, кто распоряжается оргией. Тот, кому скучна философия, кто не владеет словом, кому недоступны доводы либертенов, — тот жертва, покорная своей участи.