Пират ее величества. Как Фрэнсис Дрейк помог Елизавете I создать Британскую империю - Лоуренс Бергрин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Там его настигла болезнь, которую Шекспир называл болотной лихорадкой, – малярия. Это была одна из самых серьезных и широко распространенных болезней той эпохи – ее переносили комары, во множестве водившиеся в болотистых районах вдоль Темзы. Малярия вызывала лихорадку, озноб, рвоту, судороги, кому и, в конечном итоге, смерть. Она служила одной из главных причин смертности в Лондоне. Средняя продолжительность жизни тогда составляла всего 35 лет – Лестеру насчитывалось уже 55 лет. В присутствии своей жены Летиции Роберт Дадли, 1-й граф Лестер, умер 4 сентября 1588 г., оставив после себя долги свыше 20 000 фунтов стерлингов.
Узнав о кончине Лестера, Елизавета заперлась в своих покоях и оставалась там, «пока казначей и другие советники не взломали двери и не вошли, чтобы увидеть ее». Она, конечно, питала склонность к театральным жестам и порой вела себя с Лестером так же высокомерно и жестоко, как со всеми остальными, но в то же время она была глубоко привязана к нему. В мире предателей, убийц и посредственностей он был рядом с ней и неизменно поддерживал ее правление с тех самых пор, когда еще юношей появился при дворе. Всю оставшуюся жизнь она хранила в запертой шкатулке рядом с кроватью сентиментальное письмо, которое он написал ей незадолго до своей смерти.
Я смиренно молю Ваше Величество простить вашего бедного старого слугу за дерзость и осмеливаюсь спросить, как поживает моя милостивая госпожа и стало ли ей в последнее время легче. Ибо главнейший в этом мире предмет моих молитв – ваше крепкое здоровье и долгая жизнь. Что касается моего бедственного случая, я все еще продолжаю принимать ваше лекарство и нахожу, что [оно] помогает гораздо лучше, чем любое другое средство, которое мне давали прежде. Таким образом, надеясь найти совершенное исцеление на водах и не переставая молиться о счастье и благополучии Вашего Величества, смиренно целую ваши стопы.
Написано в вашем старом доме в Райкоте, в утро четверга, готовым отправиться в путь самым верным и покорным слугой Вашего Величества,
Р. Лестером
На нем она написала: «Его последнее письмо».
В похоронном кортеже графа Лестера, проследовавшем из Кенилворта в Уорик, не хватало двух человек: его жены Летиции, которая прислала вместо себя письмо, в котором называла его «лучшим и самым дорогим из мужей», и Елизаветы, которая по традиции никогда не присутствовала на похоронах. Она отказалась простить огромный долг, который Лестер накопил за всю жизнь на службе у королевы, и выплачивать его пришлось Летиции. Положение усугубилось тем, что Елизавета конфисковала все его земли, Лестер-хаус с видом на Темзу и всю хранившуюся в нем коллекцию произведений искусства. Обремененная по причине мстительности Елизаветы долгами на 50 000 фунтов стерлингов, Летиция много лет не могла выпутаться из судебных тяжб. В отчаянии она вышла замуж за простолюдина, чтобы избежать долгового иска.
С этих пор Елизавете предстояло вести дела в одиночку, без советов Дадли – еще один близкий человек навсегда покинул ее. Эта потеря нанесла ей тяжелый удар. Она заперлась в своей спальне и долго отказывалась выходить. Через два месяца, в ноябре 1588 г., Елизавета выглядела «сильно постаревшей и измученной, и в глубокой меланхолии».
Пытаясь отвлечься от смерти Лестера, она приняла участие в праздновании победы над испанской Армадой. В этом же месяце, одетая в белое с серебром, словно воплощение вечной королевской власти, она вышла из своей спальни и села в колесницу, запряженную парой белых лошадей. Впереди шли королевские трубачи, а сзади следовали дворяне и слуги из ее свиты.
Среди прочих в этой привилегированной группе был тщеславный, честолюбивый и вспыльчивый Роберт Деверо, 2-й граф Эссекс, которому вскоре должно было исполниться 24 года, – новый фаворит королевы (которая, кстати, была старше его более чем на 30 лет). Говорили, что граф стремился занять место Лестера, и тогда у него, пожалуй, были все шансы этого добиться. Королева уже отдала юноше ранее принадлежавшее Лестеру звание королевского шталмейстера, и его постоянно видели рядом с ней. Они часто играли в карты по ночам, и ходили слухи, что он возвращался в свои покои «лишь под утро, когда запевали птицы». Елизавета уговорила его переехать в апартаменты Лестера в Сент-Джеймсском дворце, откуда могла вызвать его в любое мгновение.
Впрочем, появлялись и тревожные признаки. Граф нарушил этикет, осмелившись в одном споре пожаловаться на Елизавету за то, что она встала на сторону Уолтера Рэли, простолюдина, и повернулся спиной к королеве, прежде чем в раздражении выйти из комнаты. Никто не смел поворачиваться спиной к королеве, и она не преминула высказать ему свое возмущение. Но, несмотря на все это, молодой граф упивался своим положением. Он заказал Николасу Хиллиарду свой портрет: на картине «Юноша среди роз» Деверо стоит скрестив ноги, беззаботно прислонившись к дереву, увитому белыми розами. Десять лет спустя его надменность стала причиной его гибели.
В сражениях с испанцами англичане потеряли всего сотню человек, но после битвы на них обрушились другие напасти – сыпной тиф, пищевые отравления, цинга. Говард наблюдал за гибелью своих людей с чувством фатализма. «Таков неизменно печальный исход великих деяний во славу отечества», – сокрушался он.
Испанские моряки, оказавшиеся в отчаянном положении вдали от дома, несли еще более тяжелые потери. Многие корабли Непобедимой армады, спасаясь бегством, обогнули Шотландию с севера и были вынуждены плыть на запад, чтобы войти в Атлантику и взять курс на Испанию. Припасов оставалось в обрез, а сознание унизительного поражения только усугубляло их бедствия. Герцог Медина-Сидония сообщал королю Филиппу II: «Я не возьмусь описать Вашему Величеству все беды и тяготы, которые мы пережили. Их было больше, чем когда-либо прежде».
Лоялисты не посмели передать королю катастрофические новости, поэтому поначалу сообщения о великой битве, доходившие до ушей Филиппа II, звучали в триумфальном ключе: Испания победила, а Эль Драке взят в плен. Когда стали ясны истинные масштабы разгрома Испании, Филипп II воспринял известие с пугающим стоицизмом: «В деяниях Господа нет ни потерь, ни приобретений, и нет бесчестья; об этом больше не следует говорить». Однако наедине он признавался, что предпочел бы никогда не рождаться на свет, и говорил, что избавить его от страданий может лишь чудо. Но чуда не произошло. Со временем у Филиппа II выработалась иррациональная, но стойкая модель поведения: он стал
