Невроз и личностный рост. Борьба за самоосуществление - Карен Хорни

В результате такой работы пациент может почувствовать облегчение, и чувство унижения может уменьшиться. Этот отрезок анализа отчасти оказался ему полезен. Он узнал о себе кое-что и понял, что его чувство унижения иррационально. Но без работы с его гордыней глубоких перемен вряд ли можно достичь. Напротив, весьма вероятно, что поверхностные улучшения во многом обязаны тому факту, что его гордыня не потерпит, чтобы он был иррационален, и в особенности, «инфантилен». И есть вероятность, что он лишь выработал у себя новые Надо и Нельзя. Ему Нельзя быть инфантильным и Надо быть взрослым. Ему Нельзя чувствовать себя униженным, потому что это инфантильно; и он больше не чувствует унижения. Таким образом, видимый прогресс на самом деле может быть новым препятствием для роста пациента. Его чувство унижения ушло в глубину, и возможность честно взглянуть на него значительно уменьшилась. Терапия пошла на пользу гордыне пациента, вместо того, чтобы работать против нее.

По всем этим причинам теоретического характера Фрейд не имел возможности увидеть влияние погони за славой во всей полноте. Те факторы захватнических влечений, которые он наблюдал, были для него не тем, чем они представляются нам, а дериватами инфантильных либидинозных влечений. Его образ мысли не позволял ему принять захватнические влечения в качестве самостоятельных сил, обладающих собственной величиной и чреватых последствиями.

Это утверждение становится яснее, когда мы сравниваем Фрейда и Адлера. Адлер внес громадный вклад в осознание важности влечений к власти и превосходству при неврозе. Однако Адлер был слишком занят механизмами достижения власти и утверждения превосходства, чтобы увидеть всю глубину личностного расстройства, которое они приносят, и, следовательно, во многом скользнул по поверхности затронутых проблем.

Нас тотчас поражает гораздо большее сходство моей концепции ненависти к себе и постулата Фрейда об инстинкте саморазрушения или инстинкте смерти. По крайней мере, здесь мы находим одинаковую оценку силы и значения саморазрушительных влечений. Похожими выглядят и такие детали, как саморазрушительный характер внутренних табу, самообвинений и порожденного ими чувства вины. Тем не менее, и в этой области есть значительные расхождения. Инстинктивный характер саморазрушительных влечений, как полагал Фрейд, ставит на них клеймо окончательности, фундаментальности. Если считать их инстинктивными, то они, конечно, не вырастают при определенных психических условиях и не могут быть преодолены при изменении этих условий. Их существование и действие тогда составляют атрибут человеческой природы. У человека остается, по сути, единственный выбор: страдать самому и разрушать себя или заставлять страдать других и разрушать их. Эти влечения можно смягчить, поставить под контроль, но в конечном счете они непременны. Более того, когда мы вместе с Фрейдом принимаем инстинктивное влечение к самоуничтожению, саморазрушению или смерти, мы должны рассматривать ненависть к себе, со всеми ее последствиями, лишь как выражение этого влечения. Та идея, что человек может ненавидеть или презирать себя за то, что он такой, какой есть, абсолютно чужда мышлению Фрейда.

Конечно, Фрейд (как и остальные, кто разделяет его основные положения) наблюдал ненависть к себе, но не осознавал ее многосложных скрытых форм и следствий. Как он интерпретировал, то, что кажется ненавистью к себе, «на самом деле» – выражение чего-то другого. Это может быть бессознательная ненависть к кому-то еще. И действительно случается, что при депрессии пациент обвиняет себя в том, что причинил зло другому человеку, которого он бессознательно ненавидит, поскольку ощущает фрустрацию своей потребности в «нарциссических поставках». Хотя так бывает не всегда, это стало основным клиническим базисом теории депрессии Фрейда.* Излагая ее вкратце, депрессант сознательно ненавидит и обвиняет себя, но фактически, бессознательно ненавидит и обвиняет интроецированного врага. («Враждебность к фрустрирующему объекту оборачивается враждебностью к собственному Эго».**) Или же, то, что кажется ненавистью к себе, «на самом деле» процесс наказания со стороны Супер-Эго, а оно является интернализованым авторитетом. И здесь тоже ненависть к себе превращается в межличностный феномен: в ненависть к другому или в страх перед его ненавистью. Наконец, ненависть к себе рассматривается как садизм Супер-Эго, в результате регресса к анально-садистской фазе инфантильного либидо. Ненависть к себе, таким образом, объясняется не только совершенно иначе, но и природа явления считается совершенно иной, чем изложено выше.***

* З.Фрейд. «Скорбь и меланхолия».

** Цитата из работы О.Фенихеля «Психоаналитичекая теория невроза» (Otto Fenichel. «The Psychoanalytic Theory of Neurosis». W.W.Norton, 1948).

*** См. главу 5 «Ненависть и презрение к себе».

Многие аналитики, в иных отношениях мыслящие строго по Фрейду, отвергали инстинкт смерти по причинам, которые кажутся мне вескими.* Но если отбрасывать инстинктивную природу саморазрушения, мне кажется трудно ее вообще объяснить в рамках теории Фрейда. И я задумываюсь, не чувство ли, что иные объяснения неудовлетворительны, заставило Фрейда предположить существование инстинкта саморазрушения.

* Упомяну только работу О.Фенихеля «Психоаналитичекая теория невроза».

Другое отчетливое сходство существует между требованиями и табу, относимыми к Супер-Эго, и тем, что я описала как тиранию Надо. Но как только мы рассмотрим их значения, мы поймем, что и здесь есть расхождения. Начать с того, что для Фрейда Супер-Эго – нормальное явление, представляющее совесть и нравственность; оно невротическое, только если особенно жестоко и садистично. Для меня Надо и Нельзя, любого вида и в любой степени, всецело невротическое явление, противостоящее нравственности и совести. Согласно Фрейду, Супер-Эго – отчасти производная Эдипова комплекса, отчасти инстинктов (разрушения и садизма). С моей точки зрения, внутренние предписания – выражение бессознательного влечения человека переделать себя в того, кем он не является (богоподобным, совершенным существом), и он ненавидит себя за то, что не может быть таким. Среди многих выводов, следующих из этих расхождений, я упомяну только один. Рассматривая Надо и Нельзя, как естественное следствие особого вида гордости, мы можем точнее понять, почему одна и та же вещь может быть яростно желанной при одной структуре характера и строго запретной при другой. Та же возможность точного понимания предоставляется нам и при изучении разнообразных установок личности по отношению к требованиям Супер-Эго (или к внутренним предписаниям). Некоторые из них упомянуты в литературе фрейдистского направления:* это установки на уступки, подчинение, подкуп, бунт. Их или обобщают как присущие всем неврозам (Александер), или относят только к определенным симпатическим состояниям, таким как депрессия или невроз навязчивости. С другой стороны, в рамках моей теории неврозов, качество требований строго определено особенностями целостной структуры характера. Из этих различий следует, что и цель терапии в этом отношении разная. Целью Фрейда могло быть только уменьшение строгости Супер-Эго, тогда как моя цель в том, чтобы человек смог полностью обходиться без внутренних предписаний и обрел направление в жизни согласно его истинным желаниям и убеждениям. Этой возможности просто не существует в рамках мышления Фрейда.

* Ср. О.Фенихель; также у Ф.Александера «Психоанализ личности в целом».

Подводя итог, мы можем сказать, что при данных двух подходах наблюдаются и похоже описываются определенные личностные феномены. Но интерпретации их динамики и значения полностью различны. Если мы теперь оставим частные аспекты и рассмотрим весь комплекс их взаимосвязей, как он представлен в этой книге, мы увидим, что возможности для сравнений истощились.

Наиболее значительная взаимосвязь – это связь между погоней за безграничным совершенством и властью и ненавистью к себе. Еще в древности было понятно, что они неразделимы. Для меня лучше всего ее символизируют истории о договоре с дьяволом, суть которых всегда одна. Вот человек, испытывающий психическое или духовное расстройство.* Вот искушение, представленное в виде символа злого начала: дьявол, колдун, ведьма, змий (история Адама и Евы), антиквар («Шагреневая кожа» Бальзака), циничный лорд Генри Уоттон («Портрет Дориана Грея» Уайльда). Следуют обещания не только чудесного избавления от беды, но и безграничной власти. И об истинном величии свидетельствует то, что человек способен противиться искушению, как в притче о Христе. И наконец, назначается цена – представленная в различной форме утрата души (Адам и Ева утрачивают невинность своих чувств); именно ее предстоит уступить силам зла. «Все это дам Тебе, если падши поклонишься мне», – говорит Сатана Иисусу. Ценой может стать психическое страдание в жизни (как в «Шагреневой коже») или муки ада. В «Дьяволе и Даниэле Уэбстере» мы видим блестяще изображенный символ того, как дьявол собирает грешные души.