Шаг третий. Ключи и калитки - Антон Витальевич Демченко

— Тебе туда рано! Домой иди, к деве своей. Соскучусь, позову! — вылетевшая из тьмы ладошка больно бьёт в грудь и я падаю, размахивая руками, заваливаюсь на спину под смех черноволосой девчонки с синими… зелёными? Да какого ж цвета её клятые глаза⁈

Голова с размаху бьётся о твёрдую мёрзлую землю, и я шиплю от боли, ещё успевая заметить, как бледнеет тьма в проломе. И исчезает вместе с ним. По глазам бьёт свет. Мать! Больно-то как!

— Ероша… — шёпот у уха. — Ера, ну! Открой глаза, пожалуйста!

Пытаюсь, открываю… Кровать… Квартира… Света. Дома… Точно! У неё глаза, как у Светы. Или у Светы, как у неё?

— У кого это, у неё? — с подозрением в голосе говорит она. Сопит.

Э-э, кажется, я что-то не то? Или не так?

— Ерофей Хабаров, не смей изображать тут умирающего лебедя! Я тебя спрашиваю! У кого, «у неё»?

Хотите рецепт приведения себя в порядок после встречи и прощания с богами-неудачниками? Хороший скандал от любимой женщины и все глюки как рукой снимет! Проверено.

Сидим за столом в моей квартирке над «Вечерней Лавкой», уплетаем блины с мёдом, сметаной и черничным вареньем, а мой взгляд, нет-нет да соскальзывает на затейливую вязь чёрной обережной вязи, охватившей запястье. Потираю…

— Ой, да не ломай ты голову, Ерош! Сказала же, соскучится — позовёт. Ешь, давай! Блины-то стынут! — отмахивается Света, и под задравшимся в полёте рукавом рубахи, мелькает такая же вязь, кажущаяся ещё более яркой на фоне белоснежного тонкого запястья подруги.

И куда ж мы опять вляпались, а?