Том 8. Дживс и Вустер - Пэлем Вудхауз

— От него же рожки да ножки останутся!

— Надеюсь, — злорадно сказал Рокки. Кажется, все эти передряги дурно повлияли на его характер. — Хоть отыграюсь на нем. Я из-за него совсем извелся. Он же мне мал, наверное, размера на три, в любой момент по швам полезет. Молю Бога, чтобы скорее, по крайней мере, хоть вздохну свободно. С половины восьмого не могу толком дух перевести. Спасибо хоть Дживс ухитрился, купил мне подходящие воротнички, а то бы я давно от удушья скончался. Можно сказать, жизнью рисковал, пока пуговица на воротнике не отлетела. Берти, это же сущий ад! Да еще тетя Изабель танцевать заставляет. А как же мне танцевать, если я здесь никого не знаю. Но даже если бы и знал кого из тутошних девиц, все равно не смог бы. В этих брюках, пропади они пропадом, я и хожу-то с трудом. Пришлось сказать тетушке, что подвернул ногу. Она мне покою не дает, все спрашивает, когда явятся Коуэн и Стоун. Боюсь, вот-вот обнаружится, что Стоун сидит через два столика от нас. Берти, надо что-то предпринять! Ты должен придумать, как расхлебать эту кашу. Ведь это ты ее заварил.

— Я? В каком смысле?

— Ну, не ты, так Дживс. Какая разница. Это же ты предложил довериться Дживсу. А всё эти письма, которые я сочинял по его шпаргалкам, это всё они виноваты. Видно, я с ними перестарался. Тетушка сама только что об этом говорила. Она, по ее словам, так и просидела бы до конца дней у себя дома. Но письма до такой степени ее потрясли, что она собралась с силами и прикатила сюда. Она считает, что с ней случилось чудо и она исцелилась. Берти, я больше не выдержу! Это конец!

— А Дживс не может что-нибудь придумать?

— Нет. Он ходит с потерянным видом и приговаривает: «Весьма огорчительно, сэр!». Хороша помощь!

— Послушай, старик, в конце концов мне еще хуже. Ты все-таки живешь в удобной квартире, и Дживс при тебе. А потом, ты же экономишь кучу денег.

— Какие деньги? В каком смысле «экономлю»?

— Ну как же, а содержание, которое тетушка тебе отстегивает? Полагаю, все расходы она берет на себя, разве нет?

— Конечно, берет. Но содержания больше не выдает. Сегодня написала поверенным. Говорит, раз она сама теперь в Нью-Йорке, то в этом нет необходимости, мы же везде будем ходить вместе, и ей проще самой платить по счетам. Послушай, Берти, не будем лукавить, в этой навозной куче — а я ее чуть ли не под микроскопом рассмотрел — нет жемчужного зерна.

— Но, Рокки, дружище, это уж слишком, черт побери! Ты и не представляешь, каково мне приходится в этой мерзкой гостинице, да еще и без Дживса.'Я должен вернуться в квартиру.

— Даже не думай!

— Но это же моя квартира!

— Ничего не поделаешь. Тетя Изабель тебя терпеть не может. Она спрашивала, чем ты зарабатываешь на жизнь, и когда я сказал, что ты ничего не делаешь, она заявила, что так и думала и что ты типичный представитель никчемной вырождающейся аристократии. Поэтому если ты думаешь, что имел у нее успех, то глубоко ошибаешься. Ладно, мне пора, не то она пойдет меня искать. Прощай!

На следующее утро ко мне заглянул Дживс. Бесшумно вплыл в комнату, совсем как дома, я чуть слезу не пустил.

— Доброе утро, сэр, — сказал он. — Я тут принес кое-что из ваших вещей.

И он начал расстегивать ремни на чемодане, который принес с собой.

— Наверное, нелегко было все это стянуть?

— Нелегко, сэр. Пришлось ждать удобного случая. Мисс Рокметеллер на редкость бдительная леди.

— Знаете, Дживс, как ни говори, а дело зашло слишком далеко.

— Положение в настоящее время таково, что могу определенно утверждать — ни с чем подобным мне прежде не приходилось сталкиваться, сэр. Я принес твидовый костюм, как того требуют погодные условия. Завтра, если ничего не помешает, постараюсь доставить пиджачную пару, коричневую в блекло-зеленую крапинку.

— Я больше не в состоянии выносить… все это, Дживс.

— Мы должны надеяться на лучшее, сэр.

— Может, все-таки вы что-нибудь придумаете?

— Я чрезвычайно много думал о создавшемся положении, сэр, но пока без особого успеха. Кладу три шелковые рубашки — темно-серую с синим отливом, светло-синюю и светло-лиловую — в нижний ящик, сэр.

— Неужели вы совсем ничего не можете придумать, Дживс?

— На данный момент ничего, сэр. Дюжина носовых платков и носки цвета загара будут лежать в левом верхнем ящике.

Он застегнул ремни на чемодане и поставил его на стул.

— Мисс Рокметеллер весьма занятная леди, сэр.

— Не то слово.

Дживс задумчиво посмотрел в окно.

— Мисс Рокметеллер, сэр, во многих отношениях напоминает мне мою тетку, которая проживает в Лондоне, в юго-восточной его части. Характеры у них в высшей степени сходные. Моя тетка тоже обожает всяческие столичные увеселения. У нее, например, пристрастие к прогулкам в пролетке. Глаз с нее нельзя спустить — тотчас наутек и целый день катается. До того доходит, что, случается, даже запускает руку в детские сбережения, только чтобы доставить себе удовольствие.

— Право, я не прочь поболтать с вами о ваших тетках, Дживс, — сказал я ледяным тоном. Мне казалось, что он меня подвел, да и вообще я был сыт им по горло. — Однако не вижу, какое отношение они имеют к моим неприятностям.

— Прошу прощения, сэр. Оставляю на каминной полке несколько наших галстуков, сэр, с тем чтобы вы могли выбрать по своему вкусу, сэр. Я бы посоветовал синий в красный ромбик, сэр.

С этими словами он поплыл к дверям и бесшумно скользнул прочь.

Часто слышишь, что люди, которые попали в хорошую передрягу или просто потерпели урон, сначала пребывают как бы в трансе, туго соображая, что к чему, потом вдруг соберут силенки, очухаются и с головой окунутся в новую жизнь. Время — самый лучший лекарь. Природа берет свое, ну и все прочее. Так оно и есть. Знаю, потому что сам день-два спустя после того, что можно назвать состоянием полной прострации, начал приходить в себя. Разумеется, я отнюдь не наслаждался своей теперешней жизнью, смешно даже об этом говорить перед лицом ужасного несчастья — потери Дживса, но тем не менее я вдруг обнаружил, что мало-помалу вновь начинаю вкушать мелкие житейские радости. Иными словами, я взбодрился до такой степени, что стал наведываться в кабаре, где мог хоть ненадолго забыть о своих злоключениях.

Нью-Йорк — тесный городишко, если говорить о той его части, которая только пробуждается, тогда как все остальные отходят ко сну, и вскоре наши со стариной Рокки пути начали пересекаться. Однажды я увидел его у «Пила», потом в «Повеселимся». Всякий раз с ним не было никого, кроме тетки, и хотя Рокки старательно делал вид, что совершенно счастлив, уж кто-кто, а я, зная все обстоятельства дела, понимал, как он, бедолага, мучается. Сердце у меня обливалось кровью. Вообще-то, когда я думал о себе, оно обливалось еще больше, но на долю Рокки тоже хватало. Выглядел несчастный так, что казалось, еще немного, и он отдаст концы. Тетке, по-моему, тоже было слегка не по себе. Видимо, она начала удивляться, почему до сих пор ни разу не нахлынули разные знаменитости, не взыграл дух бесшабашного веселья, которым были проникнуты послания племянника. И я ее понимаю. Сам я прочел всего пару писем, но у меня сложилось впечатление, что вся жизнь ночного Нью-Йорка вращается вокруг Рокки и что если, например, он не появился в кабаре, то представление тут же отменяется.

В следующие два дня я их не встречал, однако, когда вечером третьего дня сидел в «Maison Pierre», кто-то хлопнул меня по плечу. Смотрю — Рокки, во взоре тоска, и вид такой, будто его удар хватил. Удивляюсь, как этот увалень умудряется напяливать мой фрак и при этом не порвать его по швам, загадка, да и только. Позже он признался, что сразу же разрезал жилет на спине, чем весьма облегчил себе жизнь.

Сначала я подумал было, что в этот вечер Рокки удалось улизнуть от тетки, но потом увидел, что она тоже здесь. Сидит за столиком у стены и смотрит в мою сторону так, точно собирается устроить метрдотелю сцену за то, что пускают сюда невесть кого.

— Берти, старина, — говорит Рокки, и голос у него срывается, — мы с тобой всегда были друзьями, правда? В смысле, ты знаешь, я на все готов, если ты попросишь.

— Рокки, старый добрый дружище, — говорю я. Право, он меня растрогал.

— Тогда, ради всего святого, посиди до конца вечера за нашим столиком.

Ну, знаете, дружба, конечно, дело святое, но всему есть предел.

— Послушай, мой дорогой, — говорю ему, — я готов на все в разумных пределах. Однако…

— Берти, ты должен. Ты просто обязан. Надо что-нибудь придумать, как-то ее развлечь. Понимаешь, она чем-то озабочена. Уже два дня в таком состоянии. По-моему, она что-то заподозрила. Наверное, не может понять, почему я не встречаю никого из своих приятелей. На днях столкнулся с двумя газетчиками, с которыми когда-то был хорошо знаком. Благодаря им удалось какое-то время продержаться. Представил их тете Изабель как Дэвида Беласко и Джима Корбетта, — ничего, сошло. Но теперь — конец, они себя исчерпали, и тетушка снова в недоумении. Что-то надо делать, не то все выйдет наружу. Тогда я ни цента от нее не увижу, готов поспорить на что угодно. Ради Бога, Берти, пойдем к нашему столику, поможешь мне.