Подлинная история носа Пиноккио - Лейф Перссон

Причиной, почему граф и капитан первого ранга Арчи Хамильтон выторговал себе в аукционе в Лондоне творение Верщагина, изображавшее святого Феодора, стало явное сходство Феодора с церковным пастором в той деревне в Вестергётланде, где находилось его родовое имение. Граф и капитан первого ранга не особенно ладил с приходским священником в своем родном краю, тот был лицемером и ханжой, если верить папе Арчи. Охотиться он также не умел, что являлось чуть ли необязательным требованием, если человек сейчас хотел разместить свои церкви и места для захоронения среди земель Хамильтонов, а сто фунтов выглядели вполне доступной ценой для графа, пожелавшего подшутить над слугой Божьим в день его пятидесятилетия.

Пастор не слишком обрадовался. Он сразу вернул подарок дарителю вместе с возмущенным письмом, где призывал отца Клуши безотлагательно созвать церковный совет с целью изучения его деятельности. Если его действительно подозревали в краже пожертвований.

– И он действительно занимался такими делишками, приворовывал? – спросил Бекстрём.

– Я целиком и полностью убеждена в этом, – ухмыльнулась Клуша. – Это делают ведь все такие, как он. А на ста фунтах свет клином не сошелся. Картину он ведь получил назад, а письмо пастора обычно читал нам вслух, когда пребывал в соответствующем настроении. Это была одна из самых любимых историй отца.

– Я сейчас подумал совсем о другом деле, – сказал Бекстрём, которому в голову внезапно пришла одна мысль. – Наверное, твой отец попадал под бомбежки, когда находился в Лондоне?

– Наверняка, – подтвердила Клуша. – Это же случалось со всеми, кто жил там. Но вряд ли ведь о таких вещах рассказывают своим детям.

– Я подумал, возможно, именно там досталось охотничьему сервизу, – сказал Бекстрём, увидев, как еще один кусочек мозаики встает на свое место.

Жалкие остатки того, что некогда было охотничьим сервизом для морского обихода из 148 предметов, изготовленным на императорском фарфоровом заводе в Санкт-Петербурге и который в исходном состоянии стоил бы более десяти миллионов.

– Гитлер сделал очень много плохого, – сказала Клуша и покачала головой, – но что касается сервиза, здесь он абсолютно невиновен. Боюсь, все обстояло гораздо хуже. Если комиссару надо найти злодея, я думаю, ты должен начать с моего брата Иана.

Охотничий сервиз хранился в четырех больших деревянных ларях, украшенных гербом рода Романовых. Покинув принца Вильгельма и Оакхилл, он сразу же оказался в подвале родовой усадьбы в Вестергётланде и там стоял постоянно запакованный до тех пор, пока не случился пожар.

Брат Клуши находился дома, приехав на Пасху из Лундсберга. Он позаимствовал самогонный аппарат у кого-то из их скотников и занялся самогоноварением в подвале дома, где они жили. Результат своей деятельности он собирался взять с собой, возвращаясь в школу, но в связи с производственным процессом возник небольшой пожар, в результате которого большинство из 148 предметов оказались утерянными.

Папа Арчи отнесся ко всему этому с пониманием. Дом и его винный погреб не пострадали, а сам он предпочитал есть с семейного фарфора. Остатки подарка принца оказались в игровом домике детей, где они использовали их для собственных развлечений. Клуша обычно купала своих кукол в одной из супниц, а однажды ее братья устроили соревнования по разбиванию фарфора.

В связи с описью имущества после смерти папы Арчи все оставшееся собрали вместе и упаковали в один из исходных четырех ларей. Клуша получила его от своего брата. Тот отказался от него. Считал, что он приносит неудачу, после потери отца навевал ему грустные воспоминания.

– Грустная история, – вздохнула Клуша и пожала плечами. – Насколько я поняла со слов Марио, какой-то новый русский купил его. Возможно, он для него что-то значил. Здесь, в Швеции, с ним ничего не удалось бы сделать, если комиссара сейчас интересует мое мнение. Как отнесется комиссар к предложению выпить, кстати? Насколько я вижу, обеденное время прошло, и сама не отказалась бы от маленького бокала шампанского.

– Да я не против, – сказал Бекстрём, стремясь не потерять расположение Клуши, даже если ради этого приходилось выпить бокал «шипучки» в десять часов утра.

«Она, наверное, ставит часы на глазок», – подумал он.

Ввиду отсутствия прислуги, о которой Марио обещал позаботиться, как только они устроятся по-настоящему, ее гостю пришлось подождать, пока Клуша сама все организовала. Через четверть часа она вернулась с несколькими бутылками в ведерке со льдом и бокалами разного вида.

Бекстрём хотел помочь ей принести все, но Клуша лишь покачала головой. В ее доме это была прерогатива хозяев.

– Я взяла еще виски и водку для комиссара, – сказала она. – Сама же собиралась выпить шампанского, но комиссар ведь не употребляет подобное.

– Всякое случается, – солгал Бекстрём, – но если у меня есть право выбора, я предпочел бы немного водки.

– Звучит разумно, – кивнула Клуша. – Мой отец пил виски, но, наверное, главным образом, поскольку обожал корабли. У него же вкус свежепросмоленной лодки. За едой он обычно употреблял его в чистом виде.

Клуша налила им сама и не поскупилась, наполняя тару Бек-стрёма. Как говаривал ее отец, настоящий мужчина не разменивается на мелочи, и сама она не видела причины менять что-то на сей счет.

– Ага, да, – сказала Клуша. – Я могу еще чем-то помочь комиссару?

– Да, меня интересует одно дело, – ответил Бекстрём. – В виденном мною списке есть запись о какой-то музыкальной шкатулке. Ты ничего не помнишь об этом?

– Кстати, о деньгах, – встрепенулась вдруг Клуша, чьи мысли явно устремились в другом направлении. – О тех, на которые мошенник Эрикссон, вдобавок еще попытавшийся застрелить Марио, явно обманул меня. Марио пообещал мне позаботиться об этом деле. Как только возникает какая-нибудь практическая проблема, я сразу же обращаюсь к нему.

«Можно представить себе», – подумал Бекстрём.

– Что касается денег, я думаю, тебе не стоит беспокоиться. По данным моих коллег, которые занимаются этим делом, Эрикссон, похоже, обманул тебя на целый миллион.

– Вот как, – сказала Клуша и налила себе еще шампанского. – Миллион. Можно себе представить.

– Тебе не стоит беспокоиться об этих деньгах, – повторил Бекстрём. – Ты получишь их, как только мы определим, сколько тебе причитается.

– Само собой, я и так не пропаду, – сказала Клуша. – Но конечно, смогу ведь в любом случае дать их кому-нибудь, кто в них больше нуждается.

«Как, например, Марио», – подумал Бекстрём.

– О чем ты еще говорил? – спросила Клуша, похоже мысленно еще находясь в другом месте.

– О музыкальной шкатулке, – напомнил Бекстрём. – Ты ничего такого не помнишь? Согласно перечню, который я видел, она, вероятно, не имела никакой особой ценности, но как ты наверняка понимаешь, я хочу навести порядок в наших бумагах.

– Музыкальная шкатулка, музыкальная шкатулка, музыкальная шкатулка… – сказала Клуша. Дойдя до половины второго бокала шампанского, она явно начала думать вслух.

Ничего такого она, честно говоря, не помнила. Зато у нее осталось слабое воспоминание о маленькой эмалированной фигурке с красной шапкой на голове. Конечно, слишком тяжелой, чтобы висеть на елке, но, возможно, принадлежавшей к безделушкам, которые в качестве украшения выставляют на Рождество.

– Но никакой музыкальной шкатулки? – спросил Бекстрём.

– Мой папа имел привычку рассказывать историю о чем-то таком, – сказала Клуша. – Он получил шкатулку от своей матери в раннем детстве. Мне кажется, у него их было несколько. По-моему, он отдал какую-то из них в качестве подарка, когда находился в Лондоне во время войны.

– Ты знаешь, как его звали? Того, кому он ее отдал?

– Имя, имя, имя… – несколько раз повторила Клуша и покачала головой. – Господи, как было бы удобно, если бы все имели одинаковые имена. По-моему, речь шла об известном политике. Шефе всего на свете. Маленьком толстяке, постоянно курившем сигары. Его звали как наши туалеты.

– Туалеты?

– Да, WC то есть.

– Уинстон Черчилль?

– Точно, так его звали. Мы родственники, кстати. Сестра моей бабушки вышла замуж за его кузена. Такие, как мы, всегда в родстве друг с другом.

– Твой отец отдал музыкальную шкатулку Уинстону Черчиллю?

«Скорей всего, это была другая музыкальная шкатулка?» – подумал Бекстрём.

– Да, хотя, возможно, потом Черчилль вернул ее папе. Точно как тот пастор. Комиссар должен извинить меня, но я не помню. Знаю, что папа встречался с Черчиллем несколько раз, когда он жил в Англии. Главным образом, в приватной обстановке, естественно. Он написал об этом в своих дневниках, насколько мне известно. Потом какой-то английский историк издал книгу о Черчилле, где также упомянул папу. Напомни мне, прежде чем уйдешь, я найду их для тебя. Я видела их где-то в ящике в библиотеке, – сказала Клуша. – По-моему, совсем недавно.