Охота за атомной бомбой: Досье КГБ №13 676 - Владимир Чиков

Жили Крогеры на Арбате, в красивом доме. Их соседями были космонавты, знаменитые артисты, другие выдающиеся личности. Крогерам не разрешали рассказывать о прошлой жизни, да они и сами не стремились завести новых друзей. Приходили к ним в основном сотрудники КГБ, и жильцы дома быстро подметили это. Когда Крогеров кто-либо навещал, для них наступал настоящий праздник. Хелен заваривала чай, хлопотала, без умолку говорила по-русски и по-английски. В эти минуты Крогеры чувствовали, что в Москве они действительно у себя дома. Сотрудники спецслужб относились к ним с глубочайшим уважением.

Квартира Крогеров состояла из трех просторных комнат. Она включала в себя холл, где висели книжные полки, гостиную, а также буквально заставленный английскими книгами рабочий кабинет Питера, кухню, спальню и ванную комнату. Квартира выглядела по американским меркам очень скромно, несмотря на то что была обставлена импортной мебелью. На стенах и шторах висели фотографии Крогеров в разные периоды их совместной 50-летней жизни, Юрия Андропова, Молодого-Конона (Гордона Лонсдейла), но самое почетное место занимала фотография Рудольфа Абеля.

7. Владимир Чиков беседует с Крогерами

Как явствует из Введения, я начал изучать досье № 13 676 в 1989 году. Мои вопросы, которые я задавал Анатолию Яцкову, Леониду Квасникову, Юрию Пермогорову, Владимиру Барковскому, Юрию Соколову и другим ветеранам КГБ, постоянно вызывали у них неподдельное изумление: «Но разве мы можем открыто говорить о таких конфиденциальных вещах? — восклицали они. — Нет, это невозможно!» Тогда я напоминал им, что получил разрешение от самого Владимира Крючкова, возглавлявшего в то время КГБ. Сначала они пытались удостовериться, действительно ли я имею санкцию председателя КГБ на рассекречивание материалов дела № 13 676, затем все более и более раскованно стали отвечать на мои вопросы и рассказывать все, что они знали, позволяя мне тем самым проникнуть в запретную до тех пор операцию «Энормоз».

Крогеры тоже отреагировали на мои просьбы сначала очень сдержанно, но потом сохраняли полное спокойствие и безмятежность, словно бы книга, посвященная их подвигу, была просто-напросто очередной главой их удивительной одиссеи. При каждом новом визите к ним я ощущал, что они испытывали от общения со мной все возрастающее удовлетворение. В то же самое время Питер, как и я, работал над книгой. Он проводил историческое расследование, прочитывая фолианты с помощью лупы. В одних очках ему уже было трудно работать. Его книга, основанная на секретных архивных данных, возможно, будет еще опубликована в недалеком будущем. Однако с моей помощью он уже смог сказать всему миру, что он и его жена работали во славу Советского Союза, а также раскрыть причины, по которым они это делали.

Отвечая на мои вопросы, Питер и Хелен вспоминали о Нью-Йорке, Варшаве, Париже, Лондоне. Повесив на стене огромную карту Нью-Йорка, Питер, вооружившись длинной указкой, прочерчивал путь, по которому он и Хелен обычно приходили на Манхэттен.

По всей видимости, Питер все еще испытывал чувство глубокой ностальгии по Америке и продолжал страдать от потери родителей.

Мой пример с написанием вместе с Г. Керном книги об атомном шпионаже и об участии в нем Коэнов-Крогеров вдохновил и многих других зарубежных и советских журналистов. Они тоже захотели рассказать общественности о подвиге Крогеров. В последующие несколько лет супруги неоднократно давали интервью, главным образом работникам телевидения. 25 октября 1989 года была записана на пленку первая их беседа, происходившая на английском языке.

Давая интервью, Крогеры порой перескакивали с пятого на десятое, как свойственно всем людям, имеющим огромный опыт разведывательной работы. Иногда они теряли мысль и начинали говорить совсем о другом. Однако после определенной редакторской обработки их повествование приобрело законченную целостность. Оказалось, что достаточно вставить отсутствующие слова, заполнить пробелы и расставить события в хронологическом порядке. Подобная работа придала рассказу о жизни двух супершпионов из первых уст необыкновенную живость.

Я считаю вполне оправданным посвятить часть заключительной главы краткому резюме того, что мы исследовали. Пусть Крогеры теперь сами расскажут о том, что было в их жизни…

Начало. 1931–1936 годы

Хелен. Я была революционеркой уже в молодости. Мне исполнилось 14 лет, когда я вступила в Социалистическую партию. Однако вскоре покинула ее ряды, поскольку в них состояли одни старики, которые просто хотели попользоваться мной. Я сказала себе: «Разве это социалисты?» — и ушла. Затем вступила в Коммунистическую партию. Коммунисты отправили меня учиться в лицей. О! Это долгая история…

Питер. Я получил диплом бакалавра в колледже штата Миссури, который посещал в течение четырех лет. Летом возвращался в Нью-Йорк, чтобы заработать немного денег, нанимался официантом в рестораны бальнеологических курортов или, как вы сказали бы, домов отдыха, куда приезжали рабочие, представители среднего класса — учителя, интеллигенция. Разумеется, в те времена все говорили о политике. 20 миллионов человек потеряли тогда работу. Фермеры выливали молоко на землю. Они отказывались продавать его по два цента за галлон или, например, арбузы по пять центов за фунт. Они выбрасывали их в реки. Многие разорившиеся владельцы заводов прыгали с крыш… Это… Короче говоря, это было реальностью той эпохи.

Хелен. Прибавьте к этому еще одну вещь — кризис 1929 года.

Питер. Да, нужно исходить из этого… По моему личному мнению, в Соединенных Штатах почти все читали социалистические газеты и в принципе хорошо относились к социализму. Просто они не так глубоко изучили проблему, как я или Лона. Понимаете? Но так было.

Итак, я хотел завершить образование в штате Иллинойс. В университете Иллинойса я вступил в члены Молодежной коммунистической лиги. Я стал ее активистом, своего рода организатором. В те времена мы говорили не «секретарь», а «организатор». В университете существовала также подпольная партийная организация. В нее входили преподаватели. Был среди них и один студент — Моррис Коэн, то есть я. К тому времени я тоже вступил в их ряды. Мы, молодые коммунисты, установили тогда хорошие отношения со студенческим братством. Наша политическая деятельность продолжалась вплоть до лета.

Однажды нам, помню, пришлось работать всю ночь на гектографе, чтобы отпечатать листовки. В шесть часов утра я начал их расклеивать на стенах. За мной по пятам шла полиция и срывала их. Я расклеивал, а они срывали.