Догра Магра - Юмэно Кюсаку

Вероятно, пребывая в каменоломне Мэйнохамы, Итиро Курэ внимательно рассматривал белую часть свитка. Более того, раз уж доказано, что тогда Итиро Курэ наполовину был своим предком, У Циньсю, трудно сказать, что он ощущал. Но очевидно, что свиток он просмотрел до последнего знака и что-то в самом конце обнаружил.

Разве Итиро Курэ не сказал Сэнгоро «Я знаю, у кого был этот свиток»? Почему же я не обратил на это внимания?

Снова ощутив, будто меня кто-то преследует, я сверил наручные часы с электрическими: и те и другие показывали без четырех двенадцать.

Я опять принялся разворачивать свиток и дошел до белой бумаги. Целую минуту я внимательно разглядывал ее, стараясь сохранять хладнокровие. Но, когда осознал, что придется скрупулезно изучать пустые пространства китайской бумаги, почувствовал досаду и раздражение. Казалось, я бесцельно брожу в одиночку по бескрайней белой пустыне. Я почувствовал, что лишь притворяюсь великим детективом, и мне сделалось неловко. Всего три сяку спустя я выдохся.

По мере того как я двигался дальше, недавние измышления стали казаться мне смехотворными. Да мог ли У Циньсю нарисовать белый скелет в конце свитка?!

Уж если он и сошел с ума, то это случилось не раньше, чем барышня Фэнь открыла ему правду и У Циньсю понял, каким был дураком, когда убил жену ради ненужной верности императору и родине! Так что за несколько минут и даже за несколько секунд до этого он определенно пребывал в себе и не стал бы скрывать от барышни Фэнь, что нарисовал скелет в самом конце. Более, того, если даже я, человек посторонний, задался этим вопросом, то уж барышня Фэнь, которая потеряла свою дорогую сестру и видела труды любимого мужчины, уж точно бы подумала об этом…

Подобные рассуждения привели меня в уныние, однако, повинуясь чувству долга и монотонной инерции, я продолжал разворачивать свиток. На меня навалилась усталость, копившаяся с самого утра, и я был вынужден бороться со сном. Но еще через два-три дзё, в самом конце белых листов бумаги, я заметил черные пятнышки и мигом взбодрился. Оказалось, это пять строк, начертанные красивейшим женским почерком на краю темно-фиолетовой бумаги, чуть поодаль от золоченых разводов. Возможно, это был стиль Оно Гадо.

Пусть свет мирового знания разгонит мрак, царящий в душе материнской, полной тяжких дум о сыне.

Волосы на моей голове встали дыбом!

Я хотел как можно скорее свернуть свиток, но руки тряслись и не слушались. Будто живой, он скатился со стола и протянулся по линолеуму.

Не помня себя, я в ужасе распахнул дверь, понесся по коридору, спустился с лестницы и стремглав выбежал наружу… В сосновой роще, окружавшей университет Кюсю, раздался грохот — выстрел полуденной пушки.

В этот момент случилось то, что я не могу назвать иначе как чудо. Мною овладела какая-то невидимая сила и стала вертеть, будто марионеткой. Вот какие странные дела творились!

Не помню, где я оказался, выбежав за главные ворота Императорского университета Кюсю, и куда отправился потом. Зачем я вернулся на кафедру психиатрии, тоже не могу сказать…

Автомобильные гудки, доносящиеся из-за спины; угрожающий лязг трамвая, резко затормозившего прямо передо мной; звонки велосипедистов… Кругом бранились люди и лаяли собаки. Солнце описывало круги в небе, ветер дул со всех сторон, песчаные тучи проносились одна за другой, словно состязаясь. С облаков свисали телеграфные столбы. Магазинные вывески под крышами истекали кровью. Передо мной раскинулась бескрайняя равнина, на горизонте которой виднелись прозрачные горы. Я потерялся среди сотен, тысяч, миллионов красных кирпичей… В их фиолетовой тени появился призрачный ребенок, конечности его дрожали и корчились. В голубом небе пролетел желтый самолет, и вслед за ним плавно проплыли шесть картин, изображающих стадии разложения трупа красавицы. Белые, черные, желтые тучи тянулись, как человеческие головы, глаза, носы и губы, а в просветах сияло отвратительное небо, ясное и синее, будто медный купорос.

Я видел все это крайне отчетливо и ясно. Я чесал и рвал свои растрепанные, как фейерверк, волосы, а во лбу пульсировала такая боль, что я чуть не прыгал. Я тер зудевшие от света и пыли глаза и брел куда-то, не разбирая дороги.

Река… мост… железная дорога… красные храмовые ворота… По обе стороны от ворот стояли бледные доктор Масаки и доктор Вакабаяси. Я хотел было подбежать к ним, но сдержался и прошел мимо.

Все это правда! Не ложные теории доктора Масаки, не его фальшивые исповеди! Но все придумал он, один только он!..

Доктор Вакабаяси ничего не знал. Доктор Вакабаяси не сделал ничего плохого. Доктор Вакабаяси не подозревал о том, что стал инструментом доктора Масаки…

Он не сомневался, что сам расследует странное преступление доктора Масаки, но в действительности только играл отведенную ему роль — собирал информацию для научного исследования. Он попал в ловушку доктора Масаки и ходил кругами, не в силах из нее выбраться.

Однако в какой-то момент доктор Вакабаяси обнаружил в конце свитка строки, написанные Тисэко, и, конечно, был удивлен не меньше моего. И ровно так же, как и я, он понял, что все это — дело рук доктора Масаки!

Но как же восхитительна оказалась его реакция! Узнав правду, доктор Вакабаяси решил оказать поддержку доктору Масаки — своему коллеге, земляку и другу. Поэтому он замаскировал важные аспекты своего расследования, вручил доктору Масаки полный рапорт и позволил тому опустить все, что пожелается. А передавая через посыльного чай и сладости, он прозрачно намекнул: «Я далеко, беседуйте сколько хотите». Да и соврал он, что доктор Масаки месяц назад покончил с собой, тоже из дружелюбия, избавляя его таким образом от неловкого положения и страданий. Или же для того, чтобы поберечь мой неокрепший разум. Какое мужество и джентльменское поведение со стороны доктора Вакабаяси!

Но не будет преувеличением сказать, что доктор Масаки пожертвовал ради этого эксперимента своею жизнью и даже душой! Поначалу его интересовала одна легенда, и он соблазнил Тисэко, чтобы та родила ему ребенка и подарила свиток. Так смело, не думая о последствиях, он претворял замысел в жизнь.

Вот только доктор Масаки и представить не мог, что в конце свитка Тисэко указала дату рождения своего сына и имя его отца, связав тем самым ему руки. Конечно, он не предполагал, что разум женщины, подстегиваемый глубокой материнской любовью, способен породить восхитительную идею и продумать все до мельчайших деталей. В гениальном, блистательном, ошеломительном плане профессора обнаружилась роковая брешь! Доктор Масаки попирал ногами божеств и смеялся над буддами. Он презирал кровь и слезы, полагая, что действует ради науки и человечества… беспрестанно терзался муками совести… и продолжал суетиться несмотря на то, что мертвая женщина держала в кулаке его душу. Такова была жизнь доктора Масаки, исполненная грязи и чистоты, величайшей печали и величайшего восторга.

Но когда проклятый эксперимент приближался к финалу, доктор Вакабаяси смешал все карты доктора Масаки собственным расследованием, и тот в ужасе отшатнулся. Проницательный ум оппонента подкрался к нему исподтишка и схватил, не оставив ни шанса улизнуть. Находясь под гнетом этого страшного откровения, доктор Масаки попытался организовать контратаку, действуя крайне запутанными, двусмысленными и коварными методами, то есть привлек меня, третье лицо, с помощью которого рассчитывал во всем признаться.

Доктор Масаки досконально все продумал, главные роли в пьесе были отданы В. и М. Он мастерски нарисовал портрет своего соперника, точно уловив его характер, однако… идея на поверку оказалась наивной. Доктор Масаки решил сыграть двойную роль, чтобы избежать тем самым собственных силков. Весьма искусно и смело он распределил задачи между М. и В., но попался в свою же ловушку. До чего глупо!