В оковах льда - Карен Монинг

— Дэни, прекрати, — предупреждает Джо.

— Да ни фига не прекращу! — Я так злюсь, что начинаю вибрировать. — Он тебя не заслуживает, ты достойна гораздо лучшего! — Никак не помогает делу то, что за спиной Риодана ребята у костров опять поменяли песню и теперь дружно накручивают громкость, исполняя композицию «Приветствуем тебя, наш славный святой Патрик». Они хлопают в ладоши и, барабаня по бочкам обломками дерева, поднимают зверский шум. Чем громче они поют, тем сильнее я сержусь. — Он всегда на всех напирает, и никто не может заставить его отвечать. Так вот, я говорю, что это время прошло. Либо ты для него важна, либо нет, и ему нужно сказать, какой из этих вариантов правда. Я хочу знать, какой из них.

— Она важна, — говорит Риодан.

Джо выглядит ошеломленной.

И это бесит меня еще больше. У нее опять мечтательные глаза, и она снова вся такая влюбленная. Да всем же видно, что она не в его вкусе.

— Ты врешь, она тебе не важна.

— Дэни, придержи язык, — говорит Джо.

Я знаю его. Я знаю, как он меня обманывает. Он просто играет словами. Конечно, она важна. Но он же не добавил «мне». Она важна для клуба, по меркантильным причинам, потому что она официантка.

— Она для тебя важна в эмоциональном смысле? Ты ее любишь?

— Дэни, прекрати немедленно! — говорит Джо в ужасе. И Риодану: — Не отвечай ей. Прости. Не обращай на нее внимания. Все это просто неприлично.

— Ответь мне, — требую я у Риодана. Народ с песнями уже реально зажигает, они танцуют и покачиваются, и мне приходится почти кричать, чтобы меня услышали. Но это неплохо. Я как раз в настроении поорать.

— Хрена ради, — рычит Риодан, оборачиваясь через плечо. — Им что, больше петь негде.

— Они хотят войти, — говорю я. — И они умрут у тебя на пороге, потому что ты слишком большая сволочь, чтобы их спасти.

— Мир не моя зона ответственности.

— Ну конечно. — Я вкладываю в это слово двадцать слоев осуждения.

— Она всего лишь хотела найти Танцора, — говорит Джо. — Я думаю, это важно. Иногда ей нужно просто доверять.

— Ты ее любишь? — напираю я.

Джо издает такой стон, словно сейчас умрет от стыда.

— Господи, Дэни, заткнись!

Я думала, он будет надо мной насмехаться, скажет что-то мерзкое, оскорбит меня в ответ, но он говорит только:

— Дай определение любви.

Я смотрю прямо в его прозрачные спокойные глаза. И вижу в них нечто вроде вызова. Не понимаю я этого чувака. Но определение, которого он хочет, простое. В клетке у меня было много времени, чтобы над ним подумать. Однажды я видела телешоу, в котором дали отличное определение, и теперь я его повторяю:

— Активное беспокойство и забота о здоровье и благосостоянии тела и души другого человека. Активное. Не пассивное.

Короче говоря, ты все время помнишь об этом человеке. Никогда его не забываешь. И каждую минуту каждого дня учитываешь его существование, планируя свои действия. Вне зависимости от собственных дел. И ты не оставляешь его запертым умирать.

— Давай подумаем, что входит в это понятие, — говорит он. — Предоставление еды. Убежища. Защиты от врагов. Места, где можно отдохнуть и вылечиться.

— Ты забыл про душу. Но я ничего другого и не ожидала. Потому что у тебя ее нет. У тебя есть только правила. Ах да, и еще правила.

Джо говорит:

— Дэни, можем мы просто…

Риодан ее перебивает.

— Эти правила сохраняют людям жизнь.

Джо пробует снова:

— Слушайте, ребята, я думаю…

— Эти правила душат людей, которым нужно дышать, — говорю я, заглушая ее слова. Все равно никто ее не слушает.

Внезапно я оказываюсь в воздухе, он держит меня за воротник, наши носы соприкасаются, а мои ноги болтаются над землей.

— Согласно твоему же определению, — говорит он, — ты тоже никого не любишь. Можно сказать, что к людям, которые тебе близки, у тебя есть три подхода: ты превращаешь их в своих врагов, убиваешь тех, кого любят они, или становишься причиной их собственной смерти. Осторожнее. Сейчас, со мной, ты шагаешь по очень тонкому льду.

— Потому что спросила, любишь ли ты Джо? — холодно интересуюсь я, словно и не болтаюсь беспомощно, поднятая за шиворот. Словно он только что своими словами не врезал мне ниже пояса.

— Дэни, тебя это не касается, — говорит Джо. — Я могу сама о…

— Вытащи голову из задницы и посмотри на реальность, — предлагает мне Риодан.

— Я вижу реальность, — говорю я. — Я вижу ее лучше, чем ты и еще уйма народу. Поставь меня.

— … себе позаботиться, — заканчивает Джо, и теперь она тоже злится.

— Именно эта уверенность ослепляет тебя больше всего, — говорит Риодан.

— Это уже бессмысленно. Чувак, я все еще тут болтаюсь — Я пробую достать до земли носком сапога, но, кажется, он поднял меня на несколько футов.

— Ты за деревьями не видишь леса.

— Нет больше леса. Тени его съели. Отпусти меня. Нельзя вздергивать людей в воздух, когда тебе хочется.

Он роняет меня так резко, что я поскальзываюсь на льду и чуть не падаю, но он ловит меня и ставит на ноги. Я сбрасываю его руку с плеча.

— Любовь тут необязательна, — говорит Джо. — Иногда дело не в ней.

— Тогда тебе не нужно с ним спать!

— Я сама решаю, с кем сплю, — возражает Джо.

— Я ни с кем не «сплю». Я трахаю, — говорит Риодан.

— Вот спасибо за офигенно нужное уточнение, — замечаю я с сахарной язвительностью. — Ты это слышала, Джо? Он тебя трахает. Никаких смягчающих терминов. Имеет. Тупо и просто. — Я не то что зла. У меня перед глазами красная пелена. А чертов народ возле горящих бочек поет так громко, что убивает мою способность связно мыслить. Мне нужен Танцор. Риодан сводит меня с ума. Джо — безнадежный случай. Дублин погибает.

Я не могу больше всего этого выносить и бью Риодана в нос.

И все мы замираем там на мгновение, потому что даже я не могу поверить, что только что с размаху двинула Риодана, без предупреждения и явной провокации с его стороны. По крайней мере, более явной, чем обычное его поведение.

А потом Риодан хватает меня за руку мертвой хваткой и начинает тащить обратно к Честерсу, и выглядит он злее, чем мне доводилось его видеть, но Джо хватает меня за другую руку и пытается заставить его остановиться, кричит на него и на меня. Я оступаюсь и оскальзываюсь на льду, пытаясь стряхнуть обоих.

Мы бредем по снежным заносам, пытаясь друг друга перебороть, и тут внезапно день становится туманным, и я уже не слышу от нас ни единого звука. У меня двигаются губы, но слова не звучат. Ребят у костров в бочках я тоже не слышу. Не слышу даже собственного дыхания. От паники сжимается грудь.