Том I: Пропавшая рукопись - Мэри Джентл

В лицо ей ударили ледяные брызги.

Раньше, когда у нее были волосы, она не отдавала себе отчета, какую тяжесть таскала на голове каждый день, каждую минуту, и насколько с ними было теплее. Теперь голове было легко, но шея мерзла, и Аш горевала. Солдаты короля-калифа оставили ей ровно столько волос, чтобы были закрыты уши. Весь серебряный покров расстелили ковром на палубе и где-то — не то в Генуе, не то в Марселе — отрезали и втоптали в грязь, когда ее в полубессознательном состоянии тащили на корабль.

Аш незаметно согнула левое колено. Сустав сразу пронзила острая боль. Она прикусила губу, чтобы не заорать, и продолжала свое обследование.

Судно накренилось и носом зачерпнуло холодную воду Средиземного моря. Соль коркой покрыла ее губы, сделала жесткими коротко остриженные волосы. Аш схватилась за поручень кормы, ее болтало во все стороны, она смотрела назад, на север, в сторону, противоположную землям калифа. Чем дальше они уплывали, тем меньше становилось серебряное отражение полумесяца на поверхности моря.

Мимо нее на нос корабля пробежали два матроса. Аш отодвинулась, освобождая им дорогу. Ее левая нога уже выдерживала вес тела.

Что же там произошло?

Она вцепилась ногтями в деревянные поручни корабля.

Что случилось с Робертом, Гереном, Анжелотти? Что с Флорианом? А Годфри где — в Дижоне? И существует ли еще Дижон? Вот хреново-то!

С ощущением безысходности она ударила рукой по раскрашенному под мрамор дереву. Над ее головой ветер развернул паруса. Подступала тошнота. До чего осточертело блевать каждый день!

В животе было пусто, в голове легкость, рана на голове заново открылась, но она по опыту знала: в прошлом ей и ребра ломали, и ключицу, и почти все пальцы левой руки по очереди, но самое опасное в ее жизни ранение ей нанес назир, врезав булавой по колену. И самое опасное потому, что она, скорее всего, будет хромать. Коленные суставы должны двигаться совсем по-другому.

Но все же несколько дней назад было хуже…

Да, — в первом приближении. Да…

Аш повернула голову, посмотрела поверх голов гребцов вниз, в трюм корабля. Оттуда, ухмыляясь, глядел на нее некий Тиудиберт, назир, тот самый, который нанес ей удар. Получив резкий выговор от арифа Альдерика, командира эскадрона, сопровождающего пленников, он вернулся к своим обязанностям; насколько она сообразила, от Тиудиберта требовалось немногое: наблюдать, чтобы она не бросилась за борт или не позволила бы пароходной команде изнасиловать себя или убить («впрочем, — подумала она, — „изнасиловать“, вероятно, можно, а вот „убить“ — навлечет неприятности на Тиудиберта»), и развлекать себя любыми способами, пока корабль не пристанет к земле.

Кроме того, этот солдат — визигот не давал ей общаться с другими пленниками корабля. Аш едва перекинулась словом с несколькими — их было четыре женщины и шестнадцать мужчин, почти все, судя по одежде, купцы из Оксона, только один был, похоже, солдатом; а еще тут были две старухи, с виду свинарки или собирательницы камыша: ни один из пленников не стоил расходов на перевозку через Средиземное море даже в качестве раба.

Везут, не иначе, в Карфаген. note 112

Я никогда не слышала никакого Голоса. Я не знаю, что это такое. Я не слышу Голосов!

Впереди что-то мелькнуло, между носом и треугольным парусом, но в темноте было не рассмотреть, земля это или снова облака. Судя по созвездиям, они плывут на юго-восток.

Десять дней? Нет, четырнадцать, пятнадцать, если не больше. Боже милостивый, из бездны взываю, что же случилось после того, как меня схватили? Кто победил?

Шаги на палубе заставили ее встрепенуться. Она подняла голову. К ней шли ариф Альдерик, командир, и его подчиненный, тот нес чашу с чем-то вязким, белым, похожим на овсяную кашу-размазню.

— Ешь, — приказал бородатый темноволосый визигот ариф. Крупный мужчина лет сорока.

Только через пять дней после боя к ней вернулся голос — резкий, неприятный, и она смогла говорить шепотом. Теперь она уже говорила нормально, только зубы стучали от холода.

— Не буду есть, пока не скажешь, куда плывем. И что стало с моим отрядом.

«Нетрудно принять решение о голодной забастовке, — подумала Аш, — когда и так ничего не проглотить. Но есть надо, иначе от слабости я не смогу убежать».

Альдерик нахмурился скорее от удивления, чем от гнева:

— Мне приказано именно этого не говорить тебе. Давай, ешь.

Она увидела себя его глазами — тонкая долговязая женщина, с широкими плечами пловца. note 113 Коротко стриженные серебристые волосы; на голове запекшаяся кровь, там, где десять-пятнадцать дней назад открылась рана. Ничего в ней женского, кроме льняной рубахи и лифчика; дрожащая, грязная, вонючая; вся в красных точках от укусов вшей и блох. Колено и плечо перевязаны. Очень просто недооценить.

— Ты служил у Фарис? — спросила Аш.

Ариф взял деревянную чашу с едой из рук сопровождавшего его солдата и жестом отослал его. Молча решительно протянул ей чашку.

Аш взяла чашку и грязными пальцами сгребла горсть каши из давленого ячменя. Набрала полный рот, проглотила и ждала. Желудок дрогнул, но выдержал. Она с отвращением облизала пальцы — еда оказалась безвкусной.

— Ну?

— Да, я служил у нашей Фарис. — Ариф Альдерик следил, как она ест. На его лице появилась радость от того, что она ела быстро, теперь ее не тошнило. — И в ваших землях, и в Иберии, все последние шесть лет, когда она сражалась при Реконкисте, — забирали Иберию у бретонцев и наваррцев. note 114

— И как она?

— Очень хороший военачальник. — Альдерик все больше наслаждался этим разговором. — Слава Господу и слава ее каменному голему, она действительно отличный полководец.

— Под Оксоном они победили?

«Ага, поймала его! Заговорил», — подумала она. Но в один миг командир опомнился и покачал головой:

— Мне даны строгие инструкции. Тебе не говорить ничего. Пока ты была больна, проблем не было. Теперь ты оклемалась, и я чувствую себя… — ариф Альдерик подыскивал нужное слово, — невежливым.

Ждут, пока я размякну, прежде чем говорить со мной. И я бы поступала так же.

И заметила: он не сделал ошибки, не спросил ее, кого она имеет в виду под словом «они».

— Ладно, сдаюсь, — вздохнула она. — Не собираешься ничего мне рассказывать. Подожду. Сколько нам еще плыть до Карфагена?

У арифа Альдерика брови поползли вверх, он вежливо наклонил голову и промолчал.

Желудок Аш взбунтовался. Она неторопливо перегнулась через поручни подветренного борта, и ее вывернуло, вылетело все, что она только что проглотила. Это она сделала ненамеренно. В душе она ощущала ужас и жалость, боялась услышать о падении Дижона и о смерти Карла — но кому какое дело до этого дурака герцога Бургундского? — и еще хуже, если Лев Лазоревый в передней линии фронта, раздавленный, разбитый, сожженный; все знакомые ей лица — холодные, белые, мертвые валяются на земле в каком-то южном углу герцогства. Она поперхнулась, теперь из нее шла только желчь, и выпрямилась, держась за поручни.

— А ваш генерал мертв? — вдруг спросила она. Альдерик сильно удивился:

— Фарис? Нет.

— Значит, бургундцы проиграли битву. Так? — она пристально смотрела на него, высказывая свои предположения как уверенность: — Если бы победили бургундцы, ее не оставили бы в живых. Уже две недели прошло, что такого, если ты мне скажешь? Что с моими людьми?

— Прошу прощения, — Альдерик схватил ее за руку и столкнул вниз, на палубу, давая дорогу бегущим матросам. Корабль под ними сильно качало, она проглотила слюну. Альдерик смотрел назад, на корму и рулевого, там же был и капитан корабля. Аш услышала крик, но слов не разобрала.

— Прошу прощения, — повторил Альдерик. — Я сам командовал верными людьми, я понимаю, как сильно тебе хочется узнать о своих. Но мне запрещено говорить тебе что-либо под страхом смерти…

— Ну, будь проклят король-калиф Теодорих! — проворчала Аш.

— …Да я все равно не в курсе. — Ариф Альдерик смотрел на нее сверху вниз. Она заметила, как он скосил глаза, проверяя, нет ли поблизости назира Тиудиберта, в пределах слышимости. Того не оказалось. — Я не знаю цвета твоего отряда, не знаю, на каком фланге вы стояли, я вообще со своими людьми удерживал дорогу на север, чтобы не подпустить подкрепления из Брюгге.

— Подкрепления!

— Порядка четырех сотен. Кузен моего амира их разбил; по-моему, рано утром, до начала битвы при Оксоне. Ну, хватит. Сиди и молчи. Назир! — Альдерик выпрямился. Подбежал Тиудиберт, и Альдерик приказал: — Всем сторожить эту женщину. Плевать на остальных пленников. Главное — чтобы она не сбежала, пока мы входим в док.

— Ни за что, ариф! — Тиудиберт приложил руку к сердцу.

Аш их не слушала, она сидела на палубе, вибрировавшей в ритме движения гребцов, в окружении ног вооруженных мужиков в кольчужных рубахах и белых мантиях.