Послание из тьмы - Роберт Чемберс

И исчезли все страхи ангелов, бестрепетно они выглянули из-под крыльев, чтобы убедиться: вновь вернулся свет и Божественное великолепие, а небосвод напитан блаженной синевой. Снова слышен в небесных чертогах звонкокрылый полет херувимов, и серебряный ветер овевает их, и сладкозвучной рекой потекли звуки чудесного хорала. А Божественный лик, прежде скрытый за пеленой гнева, теперь исполнен сиянием. Все ярче и ярче оно, вот уже не в силах его вместить даже просторы небесных чертогов, и бурлящие потоки света, излившись наружу, заполняют мир.

И, знаменуя святое согласие, слились в едином радостном гимне голоса ангелов с голосами умерших праведников.

Однако смертные там, внизу, на грешной Земле, вечно отдалены от небесных событий, и они все еще не поняли, что их судьба уже решилась не в сторону погибели. Они все еще ждали смерти, лежа ниц на мостовых оскверненного ими города, до сих пор объятых тьмой. Но вдруг почувствовали они, как что-то изменилось – словно бы тихий шум мартовского ветра овеял их. Робко взглянули люди вверх и замерли, изумленные: расступились облака, и в просвете меж ними видна небесная лазурь и радуга на ней.

И всеми семью цветами ее лучей оросили Землю слезы Рахили, Матери смертных.

Иоганн Георг Теодор Грэссе

Профессор Грэссе (1814–1885) – видный немецкий ученый, латинист (некоторые из составленных им словарей, а также его переводы раннесредневековых хроник до сих пор остаются классическими!), библиограф, историк, фольклорист и литератор. В каком-то смысле его можно назвать одним из отцов «фольклорной фантастики», причем не только немецкой: Грэссе едва ли не первым в мире решил не ограничиваться научной записью фольклора (в том числе «волшебного», «демонического» и выдержанного в стиле «городских легенд»), но и, отдельно от академической деятельности, использовать обнаруженные сюжеты как основу для произведений авторской, художественной литературы, напоминающих современную фэнтези. Предлагаем читателям одну из таких его работ. Это первое и пока единственное произведение профессора, переведенное на русский язык, – хотя только фольклорных текстов в научной и литературной обработке он за свою жизнь подготовил 3206!

Заутреня в Ландсберге

Это история о том, до чего трудно иногда бывает различить яркий свет полной луны и неяркий свет зимнего солнца. А также о шубке на беличьем меху, крытом дамаскетовой тканью. И об одиночестве. О да, о нем – прежде всего.

Дело происходило много лет назад, в Ландсберге. Собственно, ничего бы и не случилось, не будь старая женщина, о которой мы сейчас говорим… назовем ее Марта, хотя вообще-то она носила совершенно иное имя… так вот, ничего бы не случилось, не будь она так одинока. Фрау Марта прожила долгую жизнь, которую все считали счастливой, она была образцовая дочь и сестра, потом – образцовая жена, образцовая мать, образцовая прихожанка. Но муж ее умер несколько лет назад, братья и сестры еще раньше, а уж родителей и вовсе давно не было на свете. Дети же, все теперь люди среднего возраста и старше, жили отдельно, своими семьями. В большом доме фрау Марты сейчас обретались, кроме нее, еще какие-то дальние родственники, они были вежливы и почтительны, но все же это – родня лишь по названию, не согревающая душу…

Старая женщина сидела у окна и смотрела на рыночную площадь. Там все было как в прошлые годы, когда ее дети были маленькими и даже когда она сама была маленькой: Ландсберг из числа тех довольно многочисленных в Германии городков, где время словно бы замирает. Именно сейчас на площади кипело веселье: добрые бюргеры готовились к грядущему Рождеству.

Фрау Марта вздохнула. Ей не с кем было отмечать Рождество – во всяком случае, в семейном кругу. Впрочем, она действительно оставалась образцовой прихожанкой и, значит, на завтрашней утренней службе ей надлежало оказаться раньше всех. И выглядеть там соответственно.

За окном ночной сторож торжественно прокричал: «Десять часов!» – и почти сразу вслед за этим шум уличного веселья дисциплинированно затих: горожане начали расходиться по домам. Старая Марта снова тяжело вздохнула, потихоньку, чтобы не услышал никто из ютившихся в соседних комнатах родственников, напела сама себе рождественскую песенку – и занялась подготовкой к завтрашнему дню.

Прежде всего она достала из сундука свою изящно сшитую шубку. Это была одна из немногих ее по-настоящему нарядных вещей – зато какая! Беличий подбой, а верх из дамаскета. Каждая женщина знает, что это за ткань, для сильного же пола поясним: плотный шелк, прошитый серебряными нитями. Впрочем, сильный пол все равно ничего не поймет. Зато понимали все остальные прихожанки, тоже образцовые и знающие, что зависть – это грех, но не в их власти было с этим грехом совладать. Теперь можно признаться: именно с учетом этих вот чувств фрау Марта и намеревалась прийти к заутрене самой первой. Для чего (она знала свои старые ноги, расстояние же тем более было за десятки лет выверено с точностью до шага) ей надлежало выйти из дома не позже пяти утра.

Старая женщина аккуратно разложила шубку на кровати, сама же опустилась в кресло. Ей еще многое предстояло сделать, но сначала, она это чувствовала, надо было слегка вздремнуть: немного, всего часок…

Возможно, примерно на столько она и вздремнула, но узнать об этом ей довелось гораздо позже. Потому что, открыв глаза, она с ужасом увидела, что улица залита ярким светом.

Рождество пришлось на полнолуние, однако об этом фрау Марта не подумала. В тот миг для нее стало очевидным одно: на дворе уже утро, причем, кажется, даже не очень раннее. Она самым непростительным образом проспала.

Не медля более ни мгновения, женщина накинула шубку, подхватила сборник псалмов, взяла из ящика стола толстую восковую свечу, специально припасенную для рождественской службы, и поспешила прочь из дома.

Уже спустившись ко входу, старая Марта заметила, конечно, что дверь не только заперта, но вдобавок закрыта изнутри на щеколду, как то делалось с вечера. Не укрылось от нее и то, насколько в доме тихо: так, словно обычная утренняя жизнь еще не началась. «Вот лентяи! – с неодобрением подумала она о дальних родственниках. – Разве можно так долго спать, даже в праздник? Особенно в праздник!» Впрочем, настоящего удивления это не вызвало: ее домашние никогда не числились по-настоящему образцовыми прихожанами.

Фрау Марта открыла входную дверь и оказалась в переулке, тоже безлюдном и беззвучном. Если бы она не так спешила, то, конечно, даже ее ослабевшее зрение смогло бы отличить лунный свет от солнечного. Но спешка была нешуточная: женщина всерьез опасалась, успеет ли попасть в церковь хотя бы к окончанию утренней службы! Поэтому она почти бежала по безлюдным улицам, хотя этого, разумеется, в ее возрасте делать не подобает, да и вообще опасно.