Нострадамус - Мишель Зевако

В мгновение ока четыре телохранителя выстроились в шеренгу, при полном параде — в шляпах, плащах, с перевязями и рапирами на боку. Девушки приступили к весьма серьезному осмотру. Они на самом деле усердствовали. Каждая намеревалась сделать из своего бродяги великолепного дворянина. Они придирались к любой мелочи: к нарушениям осанки, к проявлениям дурного вкуса, к остаткам варварства в костюмах.

Бывшие разбойники внимательно слушали и послушно выполняли все, что им говорилось, но при этом вытаращивали глаза, и «эти чертовы болтуньи» часто слышали, как из глоток их воспитанников вырываются глухие проклятия. Но они не сердились: всякая работа имеет свои издержки.

— Ну, хорошо, — сказала наконец брюнетка и захлопала в ладоши (ручки у нее были на удивление маленькие и белые). — Теперь перейдем к настоящей работе. Чья сегодня вечером очередь брать урок?

— Господина Буракана, — напомнила рыженькая. Буракан жалобно вздохнул, и перья на шляпах его соседей по строю затрепетали. Но это не помешало рыженькой мгновенно выстроить декорацию для занятий. Стол затащили в угол комнаты, кресла поместили в другом углу. И она начала:

— Господин де Буракан, предположим, что вас удостоили чести приветствовать Его Величество (да хранит нас Господь от этого!)… Итак, вы впервые идете на аудиенцию. Вы, господин де Страпафар, сядьте вот в это кресло и не двигайтесь: вы будете королем. — Страпафар подкрутил усы и приосанился, принимая правильную, как ему казалось, позу для монарха. — Вы, господин де Тринкмаль, садитесь здесь, вы будете исполнять роль монсеньора дофина. Вы, господин де Корподьябль, идите туда, сядьте слева от короля. Вы теперь — монсеньор герцог Савойский. Девушки, займите свои места: вы станете изображать Ее Величество королеву, госпожу Диану де Валентинуа и госпожу Маргариту Французскую. А я возьму на себя роль глашатая. Выйдите за дверь, господин де Буракан. Внимание, я объявляю!

Буракан опустил голову так, словно ему должны были зачитать смертный приговор. Рыженькая, стараясь подражать пронзительному голосу герольда, прокричала:

— Господин шевалье де Буракан!

Никто даже не улыбнулся, все понимали: не до смеха — дело серьезное. Бедняга Буракан знал это лучше всех. Он двинулся вперед, шагая, как носорог, который смертельно боится раздавить яичную скорлупку.

— Послушайте! — завопила разгневанная воспитательница. — Как вы ходите?! Голову выше, черт побери! Грудь вперед, к дьяволу! Смотрите прямо перед вами — на подножие трона! Правую руку — в кулак и на бедро! Почему согнуты колени? А ну, подтянитесь! А теперь вы слишком напряжены! Ладно, подошли… Остановитесь в трех шагах от трона и — приветствие!

Буракан остановился. Впрочем, он бы и не смог идти дальше: рыженькая схватила его за руку. Он поклонился и пробасил:

— Здравствуйте, сир!

— Идиот несчастный! Вы можете подождать, пока король соизволит сам обратиться к вам? Когда Его Величество скажет вам, к примеру: «Господин де Буракан, как я счастлив видеть вас…» — только тогда вы заговорите. Ну, давайте! Приветствуйте короля! Найдите для него приятные слова, отвечающие правилам хорошего тона! Например, вы можете сказать: «Сир, вы видите перед собой самого счастливого из дворян вашего королевства, поскольку мне оказана высокая честь предстать перед Вашим Величеством!» А теперь, прежде чем удалиться, предложите что-нибудь Его Величеству. Обычно предлагают отдать королю свою кровь, свое имущество… Говорят, к примеру, так…

— Королева! — воскликнула блондинка, вскакивая с места.

Вошла улыбающаяся королева, всем своим видом показывая, что наступило время пряника. Телохранители вытянулись в струнку, как солдаты перед главнокомандующим. Барышни из Летучего эскадрона приветствовали свою хозяйку изящным глубоким реверансом. Королева улыбнулась Тринкмалю, подергала за длинный ус Корподьябля, замерла в притворном восхищении перед Страпафаром, похлопала по щеке Буракана. Они затрепетали от нахлынувших чувств.

Искушать и поощрять «воспитанников», превращая их таким образом в преданных сторожевых псов, готовых отдать за нее жизнь, — это, конечно, была игра. И королева весьма в ней преуспела. Они страстно ею восхищались, они трепетали перед ней, прежде всего, потому, что это была королева, но в немалой степени и потому, что это была Екатерина как таковая. Они просто не могли видеть ее, не почувствовав священного трепета. По знаку королевы девушки из Летучего эскадрона вышли.

— Дети мои, — сказала тогда Екатерина, — я доверяю только вам одним. Только что я видела, как вы учитесь. Скоро вы будете достойны представления ко двору. По мужеству, силе и ловкости вы стоите двадцати охраняющих меня гвардейцев. По преданности и верности своему слову — всей моей гвардии, если не больше. Сегодня вечером мне нужны в качестве эскорта надежные и решительные люди. Тот, кто меня сопровождает, всегда должен быть готов нанести упреждающий удар кинжалом шпиону. Если кто-то осмелится приблизиться ко мне, нужно сделать все, чтобы этот любопытный отлетел на десять шагов. Если он после этого не сможет подняться на ноги, тем хуже для него. Могу ли я рассчитывать на вас?

— Госпожа королева, — сказал Страпафар, — наши руки и наши сердца — в вашем распоряжении, делайте с нами все, что угодно Вашему Величеству.

— Отлично, — обрадовалась Екатерина. — Я положусь на вас. Сегодня же вечером я вверяю вам мою судьбу. Пойдемте, мои храбрецы!

И храбрецы последовали за Екатериной, размышляя о том, на каком особом положении они нынче находятся во дворце, где живут в двух шагах от короля, которого совсем еще недавно держали пленником на улице Каландр! Тогда они были тюремщиками короля! А теперь они — телохранители королевы!

Через несколько минут они уже выходили из Лувра…

II. Жизнь и смерть

Мы приглашаем читателя проследовать за нами в рабочий кабинет Нострадамуса. В тот самый момент, когда королева вошла в столовую, где только что отужинали господа Страпафар, Тринкмаль, Буракан и Корподьябль.

Нострадамус, сидя в глубоком кресле, с сумрачной жалостью рассматривал стоявшего перед ним Руаяля де Боревера. Жалость эта была вполне реальной, совершенно искренней, очень глубокой. У Нострадамуса не было никакой ненависти к сыну Мари и Генриха. Если бы он мог спасти юношу, тот был бы спасен… Но Бореверу уже был вынесен приговор. Кем? Самой Судьбой!

«У судьбы есть своя логика, — думал Нострадамус. — Сын Генриха — простое орудие мести, посланное мне судьбой. Было бы нелепо и несправедливо, если бы Роншероль, Сент-Андре и Генрих Французский не понесли заслуженного наказания. Франсуа убили в Турноне. Это я его убил. Яд Монтекукули оказался всего лишь орудием в моих руках. И эти трое должны быть убиты… В таверне под Меленом вместе со мной находились сын Генриха, дочь Роншероля и сын Сент-Андре. Вот мои орудия…» И сказал вслух: