Война амазонок - Альбер Бланкэ

– Как это? Я не понимаю вас.

– Что же тут непонятного? Вы защищаете меня там, где на меня нападают – в собраниях у королевы.

– Нет нужды вас там защищать, потому что королева вас очень любит.

– Какую чепуху вы городите!

– Так вы мне не верите?

– Как же верить? Ведь меня столько раз обманывали!

– Что вы! Разве вас обманывают?

– А то как же. Разве меня назначили первым министром?

– Но разве вы не получили кардинальскую шапку?

– Нет, отвечайте на вопрос, разве я первый министр?

– Ну, любезный Гонди, потерпите немножко.

– Неужели вы думаете, что можно терпеливо ждать давно желаемый предмет только потому, что когда-нибудь он будет твой? Полноте, одни женщины обладают такой добродетелью.

– В таком случае позвольте откровенность, – сказал герцог, в первый раз принимая серьезный вид, – каким образом вы хотите добиться того, чего вы не просите? Вы совсем не показываетесь ни в Пале-Рояле, ни в Лувре, а хотите, чтобы все для вас делалось!

– Мне нельзя терять времени.

– Смотрите, какой деловой человек!…

– Разве у меня нет дел в епархии? Разве нет у меня заботы о моей пастве, о бедных?

– Любезный кардинал, рассказывайте это добрым мещанам и набожным барыням, но не думайте обмануть друга и соседа Шарлотты де-Шеврез.

– А хоть бы и так, – сказал коадъютор, прикусив себе язык до крови, – но человек в моем сане и с моим значением не является туда, где не уверен, что его примут хорошо, с должными почестями.

– Кто мог вас уверить, что вас примут дурно?

– Но разве мне не отказывают во всех милостях для моих друзей?

– Это для того, чтобы иметь удовольствие объявить вам о том лично.

– Говорят вам, что меня стараются отдалить.

– Как вы ошибаетесь! При последнем приеме королева сказала, что удивляется, почему вы не бываете у нее.

– Она сказала это?

– Это так верно, как то, что я сижу перед вами.

– Да, но это, может быть, потому сказано, что было много народу, – заметил коадъютор, пожав плечами.

– И никого не было, кроме меня, госпожи де-Мотвилль и Лапорта.

– Правда ли это? Не обманываете ли вы меня?

– Клянусь вам! Довольны ли вы теперь?

Гонди на минуту задумался. Он задавал себе вопросы: имеет ли этот человек какую-нибудь личную выгоду, чтобы обманывать его, действительно ли расположена к нему королева? Он не верил посреднику, а между тем так страстно желал получить наследство Мазарини, что чувствовал, как сердце его при одной мысли о возможном орошалось благотворной росой, которая называется надеждой.

– Хорошо, я поеду удостовериться в справедливости ваших слов.

– Когда же?

– Скоро.

– Досадовать или дуться – значит сознавать свое бессилие, а вам еще нет причин выказывать свое бессилие.

Гонди опять задумался. Он проницательно посмотрел прямо в лицо герцогу; такого взгляда изменник не вынес бы без смущения.

– Хотите ли, чтобы я высказал откровенно свою мысль?

– Говорите.

– Но обещаете ли и вы мне отвечать откровенно?

– Хорошо. Ну так что же?

– Вас подослал кто-нибудь ко мне?

– Клянусь вам, нет!

– Ну помните же, что вы поклялись.

– Дайте мне поцеловать ваш крест. Я присягну, если хотите, протянув руку к этому священному символу, – сказал герцог невозмутимо.

– В таком случае, я не настаиваю.

– Так решено, вы придете в Лувр?

– Приду, – сказал Гонди принужденно.

– О! Ваше обещание неискренне, лучше скажите, что у вас на душе.

– Видите ли, если я сопротивляюсь вашему желанию… так это потому, что… что оттуда могут меня отправить…

– Куда?

– В Бастилию.

– Неужели это не на шутку вас останавливает?

– А неужели этого мало?

– Конечно, если б тут была хоть тень основания. Напротив, никто не думает делать вам зла. Только и говорят, что о ваших добродетелях и высоких достоинствах вашего ума. Я не удивлюсь, если ваши желания в отношении вас и ваших друзей будут выполнены.

– Вы поклялись, что пришли ко мне по вашему собственному желанию, – так ли это?

– Поезжайте завтра в Лувр и сами увидите.

– Ничего не обещаю.

– Чтобы рассеять всякое подозрение, скажу вам новость.

– Какую?

– Некоторые фрондеры сильно беспокоят вас, но добрые люди постарались устранить с вашей дороги того, кто менее всего доставил бы вам удовольствие при встрече.

– Герцога де-Бофора?

– Его самого.

– Что с ним сделали?

– Его поймали в прекрасную ловушку, которая была устроена случаем, а лучше сказать, вами.

– Так где же находится герцог де-Бофор?

– В Бастилии.

– Так вот что! – воскликнул коадъютор, вздрогнув и поняв, в чем дело.

– Вы его ждали здесь. Ваша записочка послужила нам на пользу!

– Вот и прекрасно! – воскликнул коадъютор. – Это мой задаток, теперь мне ни в чем отказать нельзя.

ГЛАВА XXIII

Несчастный день

Дорогой принцесса переменила намерение. Она приказала ехать в замок де-Шеврез.

«Женщина, которая любит, – думала она, – скорее поймет меня, нежели королева, которая любит только власть. Она употребит все свое влияние на коадъютора, чтобы спасти того, кого я люблю больше жизни».

Швейцар, не узнавший принцессу, сказал ей, что госпожа де-Шеврез опасно больна и что ее только что причастили. Зловещим предвестием отдались эти слова в душе великой амазонки Фронды, когда она узнала о смертельной болезни амазонки двора. Она приказала тогда ехать прямо в Лувр.

«После всего, что совершилось, пускай меня заключат куда хотят, голова у меня кружится, в глазах темно! Я не знаю, на чью руку опереться, куда приклонить голову, за какую надежду схватиться… Ах! Если бы умереть – только с ним вместе»!

Карета подъехала к дворцовому подъезду, а принцесса все еще, казалось, не приходила в сознание, так что принуждены были напомнить ей о прибытии в Лувр. Увидев Луизу Орлеанскую, королева нахмурилась, глаза ее засверкали гневом. Но принцесса преклонила колени перед ней.

– Простите, – сказала она.

Высокомерная Анна Австрийская вполне насладилась своим торжеством, потом величественно протянула руку униженному врагу и, стараясь по возможности смягчить свой голос, сказала:

– Встаньте, племянница.

– Не встану, пока вы не даруете мне помилования.

– Король всегда милует.

– Не о себе прошу я вас. По вашему милосердию вы оставили мне свободу, но я прошу вас о нем…

– Я не понимаю вас.

– Ваше величество! Он подъезжал к Парижу с полным доверием к приглашавшему его коадъютору, с пламенным желанием загладить свой проступок, и в эту самую минуту его арестовали. Ради самого Бога, умоляю, ваше величество, сделайте так, чтобы он не был один исключен из общего прощения.