Криптономикон, часть 2 - Нил Стивенсон

Наконец он надевает артиллерийские наушники и запускает Цифровой Вычислитель. В комнате становится заметно жарче. Лопается электронная лампа, потом вторая. Уотерхауз их заменяет. Это легко, потому что Комсток снабдил его практически бесконечным запасом электронных ламп — по военному времени немалое достижение. Нити ламп светятся красным и заметно греют воздух. От перфораторов идет запах горячего масла. Стопки чистых перфокарт во входных лотках загадочным образом тают. Карты исчезают в машине и выскакивают в приемный лоток. Уотерхауз берет их и читает. Сердце его колотится.

Снова наступает тишина. На картах числа, ничего больше. Просто это те самые числа, которые застыли на счетах в комнате вычислителей-рабов.

Лоуренс Притчард Уотерхауз только что сокрушил очередную неприятельскую криптосистему. «Лазурь/Рыбу-еж» можно прибить на стену Подвала как охотничий трофей. И впрямь, глядя на эти числа, он чувствует ту же опустошенность, какую, наверное, испытывает охотник, который прошел пол-Африки, выслеживая легендарного льва, свалил его единственным выстрелом прямо в сердце, подошел к туше и увидел, что это просто большая косматая груда мяса. Грязная, и над ней роятся мухи. И это все? Почему он не расколол эти шифры давным-давно? Теперь можно расшифровать все старые перехваты «Лазурь/Рыба-еж». Придется их читать, и в них окажется обычное бормотание исполинских бюрократий, вздумавших покорить мир. Если честно, ему уже до лампочки. Просто хочется свалить отсюда к чертовой бабушке, жениться, играть на органе, программировать Цифровой Вычислитель и, если повезет, чем-нибудь из этого кормиться. Однако Мэри в Брисбене, а война еще не закончена. Бог весть, когда мы высадимся в Японии, а завоевывать ее придется целую вечность — уже сейчас отважные японские женщины и дети упражняются на футбольных полях с бамбуковыми копьями. Вряд ли он сможет демобилизоваться раньше 1955 года. Война еще не кончилась, а пока она идет, он должен сидеть в Подвале и раз за разом совершать то, что сейчас сделал.

«Аретуза». Он еще не взломал «Аретузу». Вот это шифр!

Он слишком устал.

Что ему надо сейчас, так это с кем-нибудь поговорить. Ни о чем в особенности. Просто поговорить. Но на всей планете есть от силы человек шесть, с которыми он может разговаривать, и все они не на Филиппинах. По счастью, в океанах проложены длинные медные провода, так что теперь расстояния не помеха, был бы нужный допуск. У Лоуренса допуск есть. Он встает, выходит из Подвала и отправляется поболтать с другом Аланом.

АКИХАБАРА

Когда самолет Рэнди заходит на посадку над аэропортом Нарита, низкие облака окутывают местность шелковым покрывалом. Видимо, это Япония, поскольку цветов всего два: оранжевый землеройной техники и зеленый еще не разрытой земли. Все остальное — оттенки серого: серые автомобильные стоянки, разделенные белыми линиями на прямоугольники, в прямоугольниках — черные, белые или серые автомобили, тающие в серебристом тумане под небом цвета авиационного сплава. Япония умиротворяет — самое место для человека, которого только что вытащили из камеры, поставили перед судьей, морально высекли, отвезли в аэропорт и выслали из страны.

Япония выглядит более американской, чем Америка. Процветание среднего класса лапидарно; денежные потоки скругляют и шлифуют человека, как вода — речную гальку. Цель преуспевающих людей — выглядеть уютно и безобидно. Особенно нестерпимо хороши девушки, а может быть, Рэнди просто так кажется из-за треклятой нейрофизиологической связи между простатой и мозгом. Старики, вместо того чтобы напускать на себя важность, ходят в мешковатых штанах и бейсбольных кепках. Черная кожа, заклепки, наручники в качестве украшений — признак нищей шпаны, которой прямая дорога в манильскую кутузку, а не тех, кто по-настоящему правит миром и сметает все на своем пути.

«Осторожно, двери закрываются». «Автобус отходит через пять минут». Что бы ни происходило в Японии, приятный женский голос дает вам время приготовиться. Вот чего точно не скажешь про Филиппины. Рэнди идет к автобусу, потом одумывается, вспомнив, что везет в голове точные координаты места, где лежит, вероятно, не меньше тысячи тонн золота, и берет такси. По пути к Токио он видит аварию: бензовоз пересек сплошную линию и кувыркнулся на бок. Однако в Японии даже дорожные аварии происходят с торжественной четкостью древних синтоистских ритуалов. Регулировщики в белых перчатках направляют движение, спасатели в серебристых скафандрах вылезают из безупречно чистых машин. Такси проезжает под Токийским заливом по туннелю, который три десятилетия назад пробила компания «Гото инжиниринг».

Рэнди останавливается в старом отеле; «старый» означает что он выстроен в пятидесятых, когда Америка и Советы состязались в строительстве чудовищных зданий космической эры из самых удручающих промышленных материалов. И впрямь легко представить, как Айк и Мэми Эйзенхауэр подъезжают к дверям на пятитонном «линкольн-континентале». Разумеется, интерьеры здесь обновляют чаще, чем в других отелях чистят ковры, так что внутри все по высшему разряду. У Рэнди сильнейшее желание упасть трупом, но он устал от замкнутого пространства. Много кому можно было бы позвонить, однако у него выработалось параноидальное отношение к телефону. Надо будет все время думать, что можно сказать, а что нет. Говорить свободно и открыто — удовольствие, говорить осторожно — работа, а работать Рэнди сейчас в лом. Он звонит родителям, сказать, что все в порядке, потом Честеру — поблагодарить.

Затем спускается вниз и садится с ноутбуком в невероятно просторном, по японским стандартам, холле — земля под ним, вероятно, стоит больше, чем весь полуостров Кейп-код. Никто не может подойти к Рэнди с ван-эйковской антенной, а если бы и смог, все забьют помехи от компьютеров на столе у консьержа. Сев, он начинает заказывать напитки, чередуя ледяное японское пиво с горячим чаем. Надо написать отчет, но руки свело запястным синдромом, и каждое движение причиняет дикую боль. В конце концов Рэнди берет у консьержа карандаш и начинает жать на клавиши ластиком. Отчет начинается словом «синдром» — это код, которым они условились объяснять, почему текст неестественно лаконичен и лишен заглавных букв. Не успевает Рэнди его напечатать, как подходит очаровательное трепетное создание в кимоно и сообщает, что в бизнес-центре к его услугам имеется целый штат опытных машинисток. Рэнди отказывается со всей возможной вежливостью, то есть, по японским меркам, недостаточно вежливо. Девушка отступает крохотными шажочками, кланяясь и с придыханием повторяя «хай». Рэнди снова принимается тыкать карандашом. Он старается четко и коротко изложить, что сделал и что, по его мнению, происходит между генералом Ином и Енохом Роотом. Вопрос, с какого бока тут замешан Дантист, остается открытым. Закончив, Рэнди шифрует отчет и поднимается в номер, чтобы отправить его электронной почтой.

Чистоте невозможно надивиться. Впечатление, что простыни натянули на матрас стяжными муфтами и погрузили в крахмал. Впервые за месяц в ноздри не шибает теплый запах канализации, а глаза не ест аммиачный дух разлагающейся мочи. Где-то в Японии человек в чистой белой спецовке заливает из шланга в форму смесь мелко нарубленного стекловолокна и полиэфирной смолы, затем из формы вынимают вот такую ванную комнату: единую топологическую поверхность, лишь в паре-тройке мест нарушенную дырками для слива и кранов. Пока компьютер отправляет почту, Рэнди пускает горячую струю в самую большую и гладкую выемку ванной комнаты, потом снимает одежду и забирается в воду. Рэнди никогда не принимает ванну, но он весь провонял тюрьмой, да и горнило Пылающей Любви требовательно заявляет о себе, так что сегодня можно сделать исключение.

Хуже всего было последние несколько дней. Когда Рэнди закончил свой проект и вывел на экран обманные данные, он ждал, что дверь камеры немедленно распахнется. Он выйдет на улицы Манилы, и, просто в качестве дополнительного приза, возле их тюрьмы будет ждать Ами. Однако целый день ничего не происходило, потом пришел адвокат Алехандро и сказал, что, кажется, дело сдвинулось, но придется еще поработать. Как вскорости стало ясно, сдвинулось оно не лучшим образом: обвинения с Рэнди не снимут. Его депортируют из страны под строгим запретом возвращаться. Адвокат Алехандро не пытался уверить, будто это наилучший финал, но намекнул, что рыпаться бессмысленно: решение принято на недоступно высоком уровне.

Теперь, оставшись в номере, Рэнди мог бы легко разобраться с горнилом Пылающей Любви, но, к собственному изумлению, решает повременить. Может, это ненормально; он точно не знает. Полтора месяца полного воздержания, облегчаемого лишь ночными поллюциями примерно раз в две недели, определенно привели его в умственное состояние, которого он прежде не только не достигал, но и представить себе не мог. В тюрьме он выработал строжайшую умственную дисциплину, чтобы не отвлекаться на мысли о сексе. Получилось так здорово, что даже боязно. Такой неестественный подход к проблеме тело-мозг идет вразрез со всем, что проповедовали в шестидесятых-семидесятых, и ассоциируется скорее с железобетонными ребятами типа спартанцев, викторианцев или американских героев времен Второй мировой. Рэнди научился программировать с таким же беззаветным упорством и полагает, что это придаст ему неведомые прежде горячность и страстность в делах сердечных. Он не может этого проверить, пока не увидит Ами, что вряд ли произойдет скоро, поскольку его выперли из страны, где она живет и работает. В качестве эксперимента он решает временно не давать воли рукам. Если в итоге он станет несколько более вспыльчивым и резким по сравнению со своей неестественной американской уравновешенностью, невелика беда. Чем хороша Азия, вспыльчивые, взрывные люди отлично вписываются в здешнюю жизнь. Еще никто не умер от сексуального возбуждения.