Все, кого мы убили. Книга 2 - Олег Алифанов

Он нахмурился, но заставил себя продолжить:

– Итак, я вскрыл там пакет, ожидая любого приказа, но нашёл лишь несколько слов об одном сочинении, кое предлагалось мне отыскать. Однако никаких намёков на то, где я мог найти его, не содержалось, впрочем, мне советовали следовать событиям. Кои стали развиваться так, что, раз начав им потворствовать, я уже не мог остановиться. С собой я имел письмо от графини Фикельмон к графине Nugent, супруге тамошнего военного губернатора. Однажды в опере, кою австрийцы, льстя наклонностям итальянцев, прекрасно содержат в принадлежащей им части Италии, мы слушали «Норму», и граф свёл меня с неким стряпчим Россетти. Тот оказался личностью совершенно примечательной, обладая единственным в Европе собранием всех изданий Петрарки и Энея Силвия. Господин Россетти, заметив мою любовь к поэту и страсть к библиографическим редкостям, подарил мне учёный каталог своего собрания и между прочим дал одну записку, полученную им незадолго до того от некоего собирателя. Имени его он не мог сообщить, но сей глубоко образованный и имеющий пламенное воображение молодой доктор как раз в ту пору оказался в Триесте. Поклонник недавно покинувшего этот мир латинского импровизатора Галиуфи, он, как и его кумир, одержим идеей восстановления латыни в Италии. Человек без сомнения богатый, он предлагал Россетти найти агента для поисков некоего собрания пергаментов, обещая финансировать путешествие и все изыскания. Меня под большим секретом проводили к этому человеку, на визитной карточке которого значилось «Доктор А. Г-ки». Я имел полную и приятную возможность беседовать лично с этим молодым человеком, и так мы договорились о моей поездке в Египет, где имелись следы пребывания искомых документов.

– На этом странности кончились?

– Как бы не так, они преследовали меня без устали. Вы не интересуетесь содержанием, но вам я скажу, что это исторический трактат о древних временах.

– Господин с топазовым перстнем?

– Истинно так. Он знаком вам?

– Перстень с крупным топазом говорит о принадлежности его обладателя некоему тайному ордену, но я убеждён, что сами вы не причастны к деяниям хуже масонских, – сказал я и поймал умноженный сполохом огня упрёк в его взгляде. Мы оба сознавали, что я допустил бестактность, запрещённый приём. – Однако они пользуются и неведением невинных лиц для своих целей. Но из путешествий по Европе вы также привозили книги?

– В свою коллекцию немало, но не только. Три манускрипта я доставил в разные годы некоторому важному лицу, о котором вы догадываетесь, но имя которого произносить я не смею.

Я спросил, знал ли он, что за действиями его следят… посторонние люди, не связанные с помянутым попечителем? Он замолчал надолго, а после ответил, что не знает, имеет ли право говорить больше. Я намеренно встал и принялся зло расхаживать прямо перед ним.

– Тогда расскажу я. Поселили вас в тот номер с призраками прошлого, намекая, разумеется, на судьбу тех, кто противится верховной воле. Винкельман управлял не больше не меньше, как библиотекой Ватикана, и имел высочайших покровителей. Ему посчастливилось пробраться на раскопки Геркуланума, совершавшиеся в полной тайне и куда проникнуть мог только избранный и под особенные гарантии. Вельми закрытый орден иезуитов нанял его убийцу – прилежного католика, но вечно не в ладах с законом – с одной лишь целью: раздобыть ласками или похитить некие документы, кои Винкельман обнаружил, но утаил для собственного изучения. Пойманный, Арканджели кричал о какой-то каббалистической книге с непонятными письменами, которую читал антиквар, обвинял убитого в шпионстве и заговоре. Перед лицом ужасного колесования, которое вскоре над ним свершилось, он, полагаю, говорил правду – ту часть, которой владел. Итог дела – двое убитых и запрещённый орден иезуитов, генерал которого оказался в тюрьме, где вскоре умер. Трое осведомлённых игроков вышли из игры. Впрочем, орден остался в России, где императрица ценила его заслуги в деле освоения недавно присоединённого Причерноморья. А на Западе ему наследовали баварские иллюминаты во главе с Вейсгауптом, который, если бы не запрет, собирался примкнуть к ордену. Впрочем, я отвлёкся. Когда я пытался навести справки о том процессе над Арканджели, мой учёный приятель, но и дипломат Ачерби сильно разволновался и сказал только, что протоколы допросов сразу оказались в самом секретном архиве. И, как библиофил библиофилу, посоветовал оставить дело сие. Зачем понадобились шесть допросов для такого простого случая? И куда делась та книга? Винкельман, кажется, не догадывался, что за каждым его шагом следят не только друзья. А вы – знали?

Он слушал меня почти без интереса, как-то обречённо мелко кивая головой.

– Поначалу нет, хотя меня предупредили об осторожности и о том, что ни при каких обстоятельствах не волен я сообщать о найденных рукописях. Мне также советовали, возвратясь из путешествий, публиковать записки – с того и начались мои литературные опыты в жанре путевых заметок, хоть до того грешил я переводами Вергилия и Анакреона. Я, признаться, смотрел на мои приключения как на забаву, и находился в твёрдой уверенности, что среди поисков книг для моей библиотеки затеряется находка тех единственных, порученных мне… да и в секретности сомневался. Уже и перед тем на деятельность лож смотрели мы как на клубы развлечений для гвардии, а уж после их роспуска и тем паче. Настораживало лишь то, что это не походило на обряды вольных каменщиков. И раз совершил я-таки горькую оплошность, за которую едва жестоко не поплатился. После путешествия с адмиралом Сенявиным в Портсмут, как и прежде, исполнил я своё задание, но по приезду не поспешил с отчётом. Минул год или полтора, и уж было совсем забыл я о том деле, как обнаружил у себя письмо с требованием объяснений. Оно поначалу показалось мне вызывающим розыгрышем, и я оставил его без ответа, но вскоре ко мне заявился человек, серьёзность намерений которого озадачила меня, если не сказать, испугала. Крепкий старик с твёрдым взглядом и наружностью греческого героя изложил мне свои подозрения и потребовал отчёта: где книга, которую я раздобыл. Я пробовал перечислять множество привезённых раритетов, даже зазвал к своим шкафам, где хранил их, но довольно быстро осознал, что он не шутит и готов для начала пустить в ход трость, в которой угадывал я полпуда веса. Но главное не то: было в нем нечто, что говорило о праве требовать. И ещё он знал название: «Monas hierogliphica» Джона Ди, издание тысяча пятьсот шестьдесят четвёртого года. С трудом отделался я от него и сразу бросился к Бенкендорфу, не как к начальнику Третьего Отделения, но как к брату… бывшему, конечно, брату по ложе «Соединённых друзей». Тот выслушал меня внимательно и назначил следствие, но старика будто след простыл; при расставании обещал он, что найдёт меня сам. Пожалуй, с месяц всё было покойно, но раз увидел я его на Невском. Окно остановившейся неподалёку кареты – такие берут внаём – открылось, и оттуда показалось его голова. Он глядел не на меня, а совсем в другую сторону, но лицо это исчезло тогда лишь, когда, кажется, он убедился, что я увидел его. Мне передали письмо с настоятельной рекомендацией описать свою поездку в путевых заметках, и таким образом успокоить нежданных соперников, кои не могли наверное знать о моих находках, а действовали более наугад, в расчёте на то, что я проговорюсь из страха.