Анатомия финансового пузыря - Елена Чиркова

Простой пример – динамика российского фондового рынка и цен на нефть. Диагностировать пузырь на фондовом рынке априори, то есть в момент, когда нефть стоила 140 долларов за баррель, можно было, только будучи уверенным, что нефтяные цены не поддерживаются фундаментальными факторами. Если же мы этого не знаем (ну не умеем прогнозировать цену на нефть!), то мы не знаем и того, пузырь на фондовом рынке или нет. Я помню, как я ходила на лекцию Роберта Шиллера, когда он приезжал в Москву в начале 2008 года. Я его спросила тогда, что он думает о ценах на недвижимость в Дубае – пузырь это или не пузырь? В тот момент цены там быстро росли, но все еще оставались относительно невысокими, по сравнению, например, с испанским побережьем, Знаете, что он ответил? Если Дубаю удастся стать мировым финансовым центром, то это одно, тогда, конечно, не пузырь, а если нет – совсем другое дело. Проясняет это что-нибудь? Я и сама прекрасно понимала, от чего зависят перспективы цен на дубайскую недвижимость, поэтому и спрашивала его мнение… Ответ, кстати, абсолютно верный, только для инвестора бесполезный. И кстати, несмотря на резкое падение нефтяных цен, на этот вопрос – станет ли Дубай мировым финансовым центром или нет – мы до сих пор не можем с уверенностью ответить ни положительно, ни отрицательно.

На мой взгляд, хорошим индикатором наличия пузыря является резкий (нелинейный) рост цен в течение короткого времени или ускорение темпов роста цены актива. Назовем это первым признаком пузыря. Этот критерий применить проще, нежели критерий несоответствия цен фундаментальным стоимостям. Тот факт, что фундаментальная стоимость не меняется, а цены растут, увидеть гораздо проще, чем понять, какова же эта фундаментальная стоимость. Иными словами, легче понять, что динамика неадекватна, нежели оценивать корректность абсолютного уровня.

Мне очень нравится такое (опять частичное!) определение, которое уже «теплее»: пузырь – это когда финансовый рынок больше влияет на реальную экономику, а не реальная экономика на финансовый рынок. Кстати, это определение также указывает на то, почему так трудно бывает распознать пузыри – при финансовых пузырях какое-то время «в шоколаде» пребывает и реальная экономика. Вспомним пузыри «Компании Южных морей» и «Системы “Миссисипи”», 1920-е годы в США, Японию в 1980-е годы, а также период интернет-бума. По оценкам Роберта Бреннера, в период интернет-бума фондовый рынок начал больше влиять на реальную экономику, чем реальная экономика на фондовый рынок, еще в 1997 году! [Brenner 2002, р. 188]. Бреннер считает, что в конце 1990-х в США бум на фондовом рынке добавлял 1% роста ВНП в год.

Реакцию реальной экономики на более высокий уровень цен инвестиционных активов экономисты называют эффектом благосостояния (wealth effect). Вот как его объясняет Роберт Шиллер: «…доказано, что он может возникать как из-за роста цен на фондовом рынке, так и из-за роста цен на жилье. Когда высокие расходы начинают влиять на ВВП, видимость экономического успеха заставляет людей загонять рынок еще больше наверх. Более высокий уровень ВВП интерпретируется как свидетельство более здоровой и сильной экономики, нежели пузыря, чем это все является в конечном итоге. Другая форма обратного влияния – «цены – корпоративные прибыли – цены». Когда цены на фондовом рынке растут, люди тратят больше; это подгоняет прибыли корпораций, что подается как фундаментально хорошие новости о самих корпорациях; а это, в свою очередь, обнадеживает инвесторов, ожидания которых относительно фондового рынка растут, что ведет за собой дальнейший рост цен…

Люди привыкли думать, что существует некое базовое «здоровое» состояние экономики, и что когда фондовый рынок идет вверх, или когда растет ВВП, или когда увеличиваются корпоративные прибыли, экономика становится здоровее, не больше и не меньше» [Shiller 2005, р. 70].

Как мы видим, понимание того, что же такое пузырь, мало что дает для его распознания «в моменте», ведь пузыри маскируются тем, что на какое-то время создают адекватную себе реальную экономическую ситуацию.

Александр Поуп, великий английский поэт XVIII века, охарактеризовал спекулятивную манию как сон, в котором люди видят богатства, но затем просыпаются и обнаруживают, что они исчезли. Подобное описание можно найти и по отношению к «Системе “Миссисипи”», железнодорожной мании 1845 года, мании на кувейтском фондовом рынке в 1982 году и даже буму «мусорных» облигаций в 1980-х годах[159].

Инвесторы пытаются придумать эвристические, то есть косвенные, правила, как все же распознать пузырь в момент пузыря. Как уже упоминалось, одно такое правило придумал Бернард Барух: помните, по Баруху, пузырь – это когда попрошайка[160] дает советы относительно того, какие акции стоит покупать. Аналогичны утверждения Питера Линча о том, что время продавать акции – когда зубной врач на вечеринке говорит о них, а не о своих пациентах.

Мы говорили об идее Баруха во введении к книге, и я обещала рассказать, чем же закончилось исследование «Форчун» в 1996 году, когда журнал опрашивал на улице самых разных людей на предмет того, какие акции они бы рекомендовали для вложений. Так, вот, по моему мнению, эвристическое правило Баруха сработало идеально. Напомню, что пузырь лопнул весной 2000 года, но в 1996-м уже были его явные признаки – именно в этом году о «рациональном возбуждении» на рынке заявил Гринспен. И вот что выяснили журналисты «Форчун»: в Нью-Йорке, на Манхеттене, люди кое-что могли сказать. Первый попавшийся полицейский, как оказалось, владел акциями аргентинской телефонной компании и надеялся на ралли, а также ожидал IPO ресторанной сети Planet Hollywood. Бариста из кофейни пробовал инвестировать в акции сам, но разочаровался и владел теперь только паями инвестиционного фонда. Плотник, ремонтировавший рекламный щит, порекомендовал Intel, Disney, Morton International, GE, Olin Chemical и проч. Охранник на входе в спортивный клуб владел паями фондов и небольшим количеством акций IBM, Coke и U.S. Steel. Во Флориде же найти подобные примеры не удалось [Rothchild, Stiglitz 1976]. Прямо скажем, негусто! Совсем не похоже на то, о чем говорил Барух. А это значит, что пузырю было куда надуваться, что и произошло.

Другой вопрос, согласитесь ли вы использовать это правило для себя лично? Для принятия решения о выходе из инвестиций – наверное, да: акции, которыми владеют все, стоит, быть может, продать. Но для решения о входе в рынок это правило непригодно. Вы ведь не станете покупать акции только потому, что попрошайка пока еще не дает вам рекомендаций! Если об акциях говорят все, то, по всей видимости, на рынке действительно пузырь. Но обратное неверно: из того факта, что о них говорят пока что не все, отнюдь не следует, что нет пузыря.

Все же это наблюдение стоит взять на заметку. Вспомните о том, что многие пузыри характеризовались чем, что в спекуляцию вовлекались люди, которые должны были бы быть далеки от этого. Так, в период тюльпаномании тюльпанами спекулировали отнюдь не на Амстердамской бирже, а мелкие ремесленники, которые захотели быстро обогатиться на торговле этим волшебным цветком. Верно это и для недавних пузырей. Мы много говорили об этом на примерах других ранних пузырей: в Японии, флоридского бума и 1929 года в США. Здесь укажем также, что ничего не изменилось и во время интернет-бума. Хорошо задокументировано, что к моменту краха акции по большей части были переложены из портфелей профессионалов в портфели физлиц. Так, известно, что хотя на момент краха в марте 2000 года доля интернет-акций в общем объеме рынка составляла 4,38%, а их доля в портфелях паевых фондов – только 2,3% [Ofek, Richardson 2003, р. 1121].

Итак, вторым признаком пузыря является вовлечение в процесс «инвестирования» инвесторов-непрофессионалов в массовом порядке. Так, Кейнс звал спекуляцию игрой шлюх и старых кухарок [Цит. по Camerer 1989, р. 10].

Третий признак, на мой взгляд, – это большое количество покупок инвестиционных активов с целью перепродажи в краткосрочной перспективе («пирамидальность» процесса). Для рынка недвижимости высоким уровнем инвестиционных покупок считается около 20%. Поговаривают, что в Москве в 2008 году на рынке недвижимости таковых было 30%. К инвестиционным покупкам можно отнести и фьючерсную торговлю финансовых инвесторов нефтью и металлами, но не торговлю производителей или потребителей – теми, кто реально хеджируется.

Четвертым признаком пузыря является отказ в период бума от традиционных методов оценки. В первом издании культовой книги «Анализ ценных бумаг» («Security Analysis») 1934 года Бенджамин Грехэм (Benjamin Graham) и Дэвид Додд (David Dodd) писали о конце эры процветания 1920-х годов: «Вместо того чтобы судить о рынке по устоявшимся канонам оценки стоимости, в новую эру стандарты оценки стоимости базировались на рыночной цене» [Цит. по Fridson 1998, р. 82]. Как выразился Марк Фабер, «на пике мании традиционные методы оценки выкидывают в окно» [Faber 2008, р. 37]. Ярким примером такого подхода являются объяснения высокой оценки интернет-компаний в период бума. В частности, инвестиционные банкиры убеждали широкую публику в том, что старые методы оценки в отношении интернет-компаний не работают, так как спецификой данного сектора экономики является практически безграничный рост без капитальных вложений. Ведь если розничному ретейлеру требуется построить здание, а для этого купить (или взять в аренду) участок земли (причем успех бизнеса напрямую зависит от местоположения участка), то в Интернете таких затрат не требуется. К тому же в виртуальном мире все равны по местоположению. Можно сэкономить и на рекламе – наличие поисковых серверов, которые сравнивают цены на одни и те же товары в интернет-магазинах, практически гарантирует клиентский поток, если у вас конкурентоспособные цены. И с этим трудно не согласиться! В период интернет-бума возник и такой мультипликатор для оценки компании, как «сожженная наличность» (cash burned) – считалось, что тот, кто больше инвестирует, успеет захватить какую-то рыночную нишу в новом виртуальном пространстве. (Как впоследствии оказалось, наличность действительно была сожжена.)