Главная улица - Синклер Льюис

За завтраком Кенникот был приветлив и еще больше рассеян, чем всегда. Весь день Кэрол старалась придумать, как ей проститься с Эриком. Позвонить? Городская станция, несомненно, будет подслушивать. Послать письмо? Его могут найти. Пойти повидать его? Немыслимо. Вечером Кенникот без всяких комментариев передал ей конверт. Письмо было подписано Э. В.:

«Я знаю, что могу причинить вам только горе. Сегодня вечером я уезжаю в Миннеаполис, а оттуда как можно скорее в Нью-Йорк или Чикаго. Я приложу все старания, чтобы чего-нибудь достигнуть. Я… я не могу писать, я слишком люблю вас. Да хранит вас бог!»

Пока она не услышала гудка, сказавшего ей, что отходит поезд на Миннеаполис, она не могла ни думать, ни двигаться. А тогда уже все было кончено. У нее не осталось ни планов, ни желаний.

Поймав взгляд Кенникота, смотревшего на нее поверх газеты, она подбежала к нему, отбросила в сторону газету, и в первый раз за многие годы они снова были влюбленной парой. Но она знала, что и теперь у нее нет ничего впереди, что вечно она будет ходить по тем же улицам, мимо тех же людей, в те же лавки.

Через неделю после отъезда Эрика служанка всполошила Кэрол, доложив:

— Вас желает видеть какой-то мистер Вальборг. Он ждет внизу.

Кэрол заметила любопытный взгляд девушки и рассердилась, что нарушено спокойствие, за которым она укрылась. Сойдя вниз, она заглянула в гостиную. Но увидела не Эрика Вальборга, а какого-то низенького, седобородого, желтолицего человека в грязных сапогах, парусиновом пиджаке и красных варежках. Он угрюмо смотрел на нее хитрыми красными глазами.

— Вы жена доктора?

— Да.

— Я Адольф Вальборг. Моя ферма возле Джефферсона. Я отец Эрика.

— Вот как!

Перед ней стоял неприятный старикашка с обезьяньим лицом.

— Что вы сделали с моим сыном?

— Я вас не понимаю.

— Ничего, поймете, прежде чем я отсюда уйду! Где он?

— Право же… Я полагаю, что он в Миннеаполисе.

— Вы полагаете! — Он смотрел на нее с невыразимым презрением. Нормальной орфографией невозможно передать его искалеченные согласные и завывающие гласные. — Вы полагаете! Какие важные слова! Довольно с меня важных слов и довольно вранья! Я хочу знать, что вы знаете, а не полагаете!

— Слушайте, мистер Вальборг, сейчас же перестаньте грубить! Я вам не служанка на ферме. Я не знаю, где ваш сын, да и знать не могу!

Но ее негодование разбилось о его тупое упрямство. Он поднял кулак, еще больше подогрел этим жестом свою злость и глумливо заговорил:

— Ну и подлые же вы, городские бабы! Наряды у вас пышные, а слова-то лживые. Вот отец хочет спасти своего сына от разврата, а вы обзываете его грубияном. Видит бог, мне нечего шапку ломать ни перед вами, ни перед вашим мужем! Я не в батраках у вас! Пришел ваш черед послушать правду о себе, и уж я не стану говорить с вами по-городскому.

— Вот что, мистер Вальборг…

— Что вы с ним сделали? А? Я сам вам на это отвечу! Он был славный мальчик, хотя и дурак набитый. Я хочу, чтобы он вернулся на ферму. Портняжным ремеслом он зарабатывает слишком мало. А мне не по карману нанимать работника. Я хочу взять его назад на ферму. А вы вмешиваетесь, дурите ему голову, путаетесь с ним и подбиваете его удрать.

— Вы лжете! Все это неправда, неправда!.. А если бы и было правдой, вы все равно не смеете так разговаривать со мной.

— Полно вам вздор молоть! Я-то сам знаю. Не слыхал я, что ли, тут от одного, который живет в городе, что вы проделывали с моим парнем? Знаю я про ваши делишки! За город с ним ходили! Прятались с ним в лесу, да!.. Что вы там делали? О боге говорили, что ли? Так — то! Такие бабы хуже уличных девок. Такие богачки с важными мужьями, да безо всякого дела… А я? Посмотрите на мои руки, посмотрите, как я работаю, посмотрите на мои руки!.. А вы — нет, боже сохрани, вам не надо работать, вы слишком важная, чтоб честно трудиться! Вам надо тешиться с парнишками, которые моложе вас, смеяться, да баловаться, да вести себя, словно скоты какие. Оставьте моего сына в покое, поняли?

Он тряс кулаком перед ее лицом. Она слышала запах навоза и пота.

— Да что толку говорить с такими! От вас правды не добьешься. Но я еще доберусь до вашего муженька!

Он направился в переднюю. Кэрол подскочила к нему, вцепилась пальцами в его пыльный рукав.

— Вы мерзкий старик, вы всегда старались обратить Эрика в раба, который помогал бы вам набивать ваш бумажник! Вы издевались над ним, изнуряли его работой, из-за вас ему, вероятно, и в самом деле никогда не удастся подняться над вашей навозной кучей! А теперь, не зная, как прибрать его опять к рукам, вы приходите сюда и осмелив… Подите скажите моему мужу, поговорите с ним, но не пеняйте на меня, если он убьет вас, если мой муж убьет вас, да, убьет!..

Старик крякнул, тупо взглянул на нее, произнес только одно слово и вышел.

Кэрол очень ясно слышала это слово.

Она не дошла до кушетки. У нее подогнулись колени, и она упала ничком. В мозгу промелькнули обрывки мыслей: «Это не обморок. Смешно! Неужели я стану рисоваться? Надо встать!» Но она не могла шелохнуться.

Когда Кенникот вернулся домой, она лежала на кушетке. Он быстро подошел.

— Что с тобой, Кэрри? У тебя ни кровинки в лице!

Она схватила его за руку.

— О, будь ко мне добр, не сердись на меня! Я еду в Калифорнию — в горы, к морю. Пожалуйста, не спорь, потому что я должна уехать!

Он спокойно ответил:

— Хорошо. Поедем оба. Оставим малыша с тетей Бесси.

— Как можно скорее!

— Ну, да! Как только удастся выбраться. Теперь не разговаривай больше. Вообрази, что мы уже в пути!

Он погладил ей волосы и лишь после ужина возобновил разговор:

— Насчет Калифорнии я согласен. Только придется отложить это недели на три, пока я устрою, чтобы меня заменил кто-нибудь из прибывающих в отпуск военных врачей. И затем лучше не давать повода к сплетням, уезжая теперь. Можешь ты потерпеть еще недели три?

— Да, — беззвучно произнесла она.

Люди исподтишка наблюдали за Кэрол на улице. Тетушка Бесси попыталась допросить ее по поводу исчезновения Эрика, но получила отпор от Кенникота, прикрикнувшего на нее:

— Послушай, ты что, намекаешь, будто Кэрри имеет к этому какое-то отношение? Так заметь себе и рассказывай, кому хочешь, что мы с Кэрри поехали с Валь… поехали с Эриком кататься, и он спросил меня, как в Миннеаполисе с работой — получше, чем здесь, или нет, — и я посоветовал ему переехать туда… А вы, кажется, получили большую партию сахару в лавке?

Гай Поллок перешел с другой стороны улицы, чтобы сказать несколько приятных слов о Калифорнии и новых романах. Вайда Шервин затащила Кэрол к «Веселым семнадцати». Там, среди общего напряженного внимания, Мод Дайер выпалила, обращаясь к Кэрол:

— Я слышала, Эрик уехал?

Кэрол была сама любезность.

— Да, я тоже слыхала. Он даже позвонил мне и сказал, что ему предложили хорошую работу в Миннеаполисе. Как жаль, что он уехал! Он очень подошел бы нам, если бы мы попробовали возродить драматический кружок. Впрочем, мне самой не удалось бы заняться этим, так как Уил страшно переутомился от работы и я думаю увезти его в Калифорнию. Хуанита, вы хорошо знаете побережье, скажите, с чего лучше начать, с Лос — Анжелоса или с Сан-Франциско, и какие там лучшие отели?

«Веселые семнадцать» были разочарованы, но «Веселые семнадцать» любили давать советы и любили говорить о дорогих отелях, в которых они якобы останавливались (на самом деле они там только иногда обедали). Прежде чем они успели снова перейти к расспросам, Кэрол укрылась в надежном убежище — за модной темой о Рэйми Вузерспуне. Вайда получила весточку от мужа. В окопах он попал в газовую атаку, пролежал две недели в госпитале, был произведен в майоры и изучает французский язык.

Кэрол оставила Хью с теткой Бесси.

Если бы не Кенникот, она взяла бы его с собой. Она надеялась, что каким-то чудесным, неведомым образом ей удастся остаться в Калифорнии. Она не хотела вновь увидеть Гофер-Прери.

Смейлы должны были переехать на это время в дом Кенникотов, и, пожалуй, самым мучительным для Кэрол за этот месяц перед отъездом были бесконечные переговоры между Кенникотом и дядей Уитьером об отоплении гаража и о чистке дымоходов.

Кенникот предложил Кэрол, если она хочет, остановиться в Миннеаполисе, чтобы обновить свой гардероб.

— Нет! Только бы убраться как можно дальше и как можно скорее! Подождем до Лос-Анжелоса.

— Хорошо! Хорошо! Как хочешь. Ну, развеселись немного! У нас будет прекрасный долгий отдых, и когда мы вернемся, все пойдет по-иному.

Снежный декабрьский день. Сумерки. Спальный вагон, который в Канзас-сити должны были прицепить к калифорнийскому поезду, грохоча на стрелках, вышел из Сент-Пола. Миновав фабрики, он прибавил ходу. И опять одни только бескрайние серые поля замыкали ее горизонт на всем пути от Гофер-Прери. Впереди было темно.