Война и революция в России. Мемуары командующего Западным фронтом. 1914-1917 - Владимир Иосифович Гурко

После того как меня привезли туда, мне зачитали правила, которые должны были соблюдаться в отношении всех лиц, заключенных в Трубецком бастионе. Этот бастион – одна из старейших построек крепости; в нем в прежние времена содержали осужденных политических преступников. Правила были составлены самим Керенским и утверждены им же в качестве министра юстиции. Первый параграф инструкции гласил, что в Трубецкой бастион Петропавловской крепости кто-либо может быть заключен исключительно по приказу министра юстиции – коим в тот момент Керенский уже не являлся. На вопрос, заданный мной коменданту, – почему данное правило не соблюдено в отношении меня, было отвечено, что он, вопреки себе, обязан подчиняться официальным распоряжениям, исходящим от Временного правительства. Должен сказать, что режим, который применялся к преступникам, заключенным в бастион по решению суда, не был особенно суровым. Однако в случае соблюдения этих правил в отношении лиц, посаженных сюда всего лишь по распоряжению министра юстиции, а тем более – вопреки его мнению, никак нельзя было считать, что порядки улучшились по сравнению с теми, что существовали при прежнем правительстве во времена монархии.

Спустя пять дней моего сидения в бастионе мне было сказано, что режим содержания будет значительно изменен в сторону смягчения. Как я узнал впоследствии, это было вызвано тем, что в бастион было посажено несколько большевиков. Оказавшись в заключении, они немедленно потребовали от властей разрешения носить вместо тюремной одежды свое собственное платье и получать пищу из своих домов или из ресторанов, а также увеличения времени ежедневных прогулок. В тот момент Временное правительство, будучи не в состоянии изыскать основания для моего обвинения и вынужденное считаться с мнением общества и голосами прессы, отчаянно искало уловку, с помощью которой могло бы оправдать мой арест. Новые решения принимались едва ли не каждые три дня. Однажды они постановили возвратить мне свободу; назавтра, еще до того, как меня успели выпустить, определили по-новому. Меня следовало бы уволить с военной службы. В конце концов они сочли необходимым издать закон, в соответствии с которым министр внутренних дел и военный министр по взаимному согласию могли издать распоряжение о высылке за границы страны любого лица, сочтенного ими опасным для сохранения новой формы государственного устройства и для «завоеванной революцией» свободы. Получалось, что на основании этого закона свобода всякого отдельно взятого человека ставилась в зависимость от мнения двух лиц, ни перед кем в своих действиях не подотчетных. Однако еще значительно раньше комендант крепости получил приказ перевести меня в другое помещение и изменить применявшийся ко мне режим содержания. Достаточно сказать, что при новом порядке меня мог навестить кто угодно, получив только разрешение коменданта, который, должен признаться, никому не отказывал. Жене позволили жить при мне, причем она могла в любое время входить и выходить из крепости. На вопросы о причинах моего ареста и о том, когда же меня выпустят, лица, принадлежавшие к Временному правительству, отвечали обещаниями, которые вплоть до самого конца не были выполнены; в итоге власти объявили, что вынуждены выслать меня за границу как лицо, «представляющее опасность для республики». Это произошло в тот момент, когда республика еще не была провозглашена правительственным декретом.

Когда правительство приняло решение о моем отъезде за границу, возникла проблема, связанная с тем, что я до сих пор считался на действительной военной службе. Им было необходимо найти причину для моего увольнения из армии. К моей жене приезжал генерал Адрианов, посланный Временным правительством с просьбой убедить меня подать в отставку. Жена отказалась выполнить это поручение. Наконец ночью 8 сентября ко мне явились двое уполномоченных Временного правительства и передали предложение властей о возможно скорейшем моем выезде за границу. Я согласился на это только при условии, что мне будет предоставлено три дня на устройство личных дел. В то же время мне было заявлено, что, в случае отказа выполнить решение Временного правительства, я буду отправлен под конвоем в далекую Сибирь. Можно задаться вопросом: а была ли разница между образом действий Временного правительства и свергнутой им власти? Возможно, отличие состояло в том, что в прежние времена никто состоявший на военной службе не мог быть подвергнут такому обращению, не будучи предварительно отчислен из армии. В моем же случае распорядиться об увольнении сначала не решались. В конце концов они пошли по простейшему пути и издали приказ с объявлением о моей отставке без указания каких бы то ни было причин.

Следует сказать, что за время моего месячного пребывания в крепости я не видел, за исключением коменданта, ни единого представителя правительства, не говоря уже о судебном ведомстве. Власти намеревались выслать меня за границу через Швецию, но исполнить свое решение были не в силах, поскольку правившие в Гельсингфорсе большевики совершенно не считались с распоряжениями Временного правительства. За три дня, проведенные мной в Петрограде на свободе, генерал Корнилов произвел попытку провести коренные перемены путем замены некоторых фигур Временного правительства. Не вдаваясь в подробности этого дела, скажу только, что первоначальные распоряжения о занятии Петрограда верными Временному правительству войсками были сделаны не просто с ведома Керенского, но в соответствии с его указаниями. Однако эти распоряжения не были тайной для петроградских советов. Керенский, будучи ими спрошен, тотчас отрекся от Корнилова и не только распорядился об отводе войск от столицы, но даже сместил генерала с поста Верховного главнокомандующего. Впрочем, жребий Корнилова был уже брошен. Ему не оставалось другого выхода, кроме попытки привести в исполнение заранее согласованный план. В случае успеха единственная разница свелась бы к тому, что Керенского не оказалось бы в составе будущего правительства, как это предполагалось ранее. Тот факт, что власти в Петрограде, которые должны были сохранять верность Корнилову, заняли в его отношении враждебную позицию, привел к полному провалу задуманного. Во время корниловского мятежа дело не дошло даже до применения оружия.

Когда в правительстве выяснили, что не в состоянии отправить меня через Финляндию, там пришли к выводу о необходимости вторично арестовать меня. Когда мне об этом сообщили, я потребовал дать мне время на устройство своих дел, после чего предложил добровольно возвратиться в крепость, не видя никакого смысла в повторении комедии своего ареста. На четвертую ночь после освобождения я по собственной воле вернулся в крепость. Несмотря на это, некоторые газеты голословно утверждали, что я пытался избежать ареста, но был пойман и препровожден в крепость под сильным караулом. Если бы побег действительно входил в мои планы, я бы не считал его ни преступлением, ни нарушением