Аббат - Вальтер Скотт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Роланд Грейм даже не переменил позы, в которой оставила его восторженная девушка; он так и застыл, преклонив одно колено, затаив дыхание и устремив взор туда, где только что находилась очаровательная Кэтрин Ситон.
Если его чувства не исчерпывались одним только восторгом, то, во всяком случае, он хлебнул волнующего и пьянящего зелья, где смешались радость и страдание, крепчайшего в той смеси, что наполняет чашу жизни.
Он встал и побрел к себе; и хотя в этот вечер капеллан Хендерсон прочел свою лучшую проповедь против заблуждений папизма, я бы не поручился, что юный прозелит, ради блага которого развивал свое красноречие проповедник, внимательно следил за ходом рассуждений своего духовного отца.
Глава XXV
Когда любовью сердце пламенеет,
Тогда сэр Разум, с поученьем мудрым,
Не больше стоит, чем церковный служка.
Который тащит немощный насос
И тщетно тонкой, сякнущей струей
Пожар залить стремится.
Старинная пьесаВ задумчивости Роланд Грейм направился на следующее утро к крепостному валу, где он рассчитывал без помехи поразмыслить над своим положением. Однако на этот раз место для уединенной прогулки было выбрано не совсем удачно, ибо здесь к пажу сразу же присоединился мистер Элиас Хендерсон.
— Я искал вас, юноша, — заявил проповедник. — Мне нужно сообщить вам кое-что, имеющее к вам самое непосредственное отношение.
У Роланда Грейма не нашлось повода уклониться от разговора с капелланом, хотя он и почувствовал, что нынешняя беседа может поставить его в затруднительное положение.
— Разъясняя в меру моих несовершенных знаний ваши обязанности перед господом, — начал капеллан, — я недостаточно коснулся некоторых ваших обязанностей перед человеком. Вы состоите на службе у женщины благородного происхождения, заслуживающей всяческого сочувствия по поводу постигшего ее несчастья и с избытком наделенной теми внешними достоинствами, которые вызывают к ней всеобщее расположение и любовь. Задумывались ли вы когда-либо над подлинным смыслом и значением вашего расположения к леди Марии Шотландской?
— Мне кажется, достопочтенный сэр, — ответил Роланд Грейм, — что я правильно понимаю обязанности слуги моего звания по отношению к венценосной госпоже, особенно в ее нынешнем униженном и тяжелом положении.
— Возможно, — ответил проповедник. — Но когда речь идет о леди Марии, самые честные побуждения могут вовлечь вас в измену и в тяжкое преступление.
— Каким образом, достопочтенный сэр? — возразил паж. — Признаться, я просто не понимаю вас.
— Я не стану говорить о преступлениях этой безрассудной женщины, — сказал проповедник, — ибо такие речи не пристало слушать ее преданному слуге. Достаточно сказать, что эта злосчастная особа отвергла столько миролюбивых и почетных предложений, сколько не делали ни одному государю во всем мире, и что теперь, когда время ее величия миновало, она заключена б этом уединенном замке во имя общего блага всего шотландского народа, а быть может, и ради блага ее собственной души.
— Достопочтенный сэр, — нетерпеливо ответил Роланд, — мне достаточно хорошо известно, что моя злополучная госпожа находится в заключении, поскольку я сам имею несчастье разделять его с ней и оно, если говорить честно, мне уже основательно наскучило.
— Как раз об этом я и хотел поговорить с вами, — мягко сказал капеллан. — Но скачала, мой добрый Роланд, посмотрите как мирно выглядит эта прекрасно возделанная равнина. Там, где вьется дымок, раскинулась деревня, утопающая в зелени, и вам известно, что мир и трудолюбие царят в ней повсюду. На берегах рек там и сям разбросаны замки баронов, окруженные хижинами земледельцев, и все они, как вы знаете, живут сейчас в полном согласии; копья висят на стенах, мечи покоятся в ножнах. Вы видите также немало превосходных церквей, где жаждущим предлагается испить от чистого источника жизни и где алчущий насыщается духовною пищей. Чего заслуживает человек, готовый принести пламя и смерть в эти мирные и счастливые пределы, желающий обнажить мечи баронов и столкнуть их друг с другом? Чего заслуживает тот, кто ввергнет замки и хижины в огонь и станет заливать дымящиеся угли кровью их жителей? Чего заслуживает тот, кто восстановит древнего Дагона старых суеверий, которого низвергли богатыри нашей эпохи, и заново превратит храмы божьи в святилище Ваала?
— Вы нарисовали устрашающую картину, достопочтенный сэр, — сказал Роланд Грейм. — Но мне неясно: кто же, по-вашему, собирается произвести столь страшную перемену?
— Да не допустит бог, — ответил проповедник, — чтобы мне пришлось сказать тебе: этот человек — ты! Поэтому, служа своей госпоже, Роланд Грейм, не забывай о высшем долге, помни, что ты обязан стоять на страже мира в твоей стране и охранять благоденствие ее народа; иначе на твою голову, Роланд Грейм, падут проклятья и неизбежные кары. Если тебя увлекут зовы сирен и ты окажешь содействие бегству этой злосчастной королевы из ее нынешнего падежного места покаяния, тогда настанет конец миру в хижинах Шотландии и процветанию в ее замках, тогда будущие поколения проклянут имя человека, открывшего путь ужасу войны между матерью и сыном.
— Мне неизвестны подобные планы, достопочтенный сэр, — ответил паж, — и поэтому я не могу оказать им содействие. Мои обязанности по отношению к королеве не превышают функций обычного слуги; иногда мне очень хочется освободиться от них, но тем не менее…
— Именно ради того, чтобы подготовить тебя к несколько большей свободе, — сказал проповедник, — я и пытался внушить тебе чувство глубокой ответственности в отношении твоих обязанностей. Джордж Дуглас сказал леди Лохливен, что тебе опротивела твоя служба, и мое вмешательство частично способствовало тому, что ее светлость, поскольку она не может отпустить тебя, согласилась давать тебе некие поручении за пределами острова, которые раньше выполнялись другими доверенными лицами. Поэтому сейчас пойдем со мной к леди, ибо уже сегодня ты получишь одно из подобных поручений.
— Извините меня, достопочтенный сэр, — сказал паж, почувствовавший, что большее доверие со стороны хозяйки замка и ее семьи еще более затруднит его положение, — но мне кажется, что нельзя быть слугою двух господ, а я очень боюсь, что моя госпожа не простит мне, если я буду служить еще и другой хозяйке.
— Об этом не тревожься, — сказал проповедник. — Твою госпожу спросят и получат ее согласие. Думаю, что она весьма охотно согласится на это, надеясь воспользоваться твоей помощью для связи со своими друзьями, как называют себя эти вероломные люди, превратившие ее имя в пароль братоубийственной войны.