Агентурная сеть - Игорь Прелин

Как там говорится в пословицах о шестеренке и коготке?

Той же ночью в Центр ушла такая шифртелеграмма: «Встреча с „Атосом“ прошла по утвержденному плану. Он согласился задействовать возможности „Руссо“ в разработке „Бао“. Подробный отчет о встрече будет направлен дипломатической почтой».

А еще через два дня я восстановил связь с «Дожем».

Это было, конечно, не совсем тактично по отношению к Лавренову, но, когда дело идет о безопасности ценного источника информации, тут не до взаимных реверансов! К тому же этот агент с самого начала своей карьеры на разведывательном поприще всегда был на связи у резидентов, и то, что какое-то время с ним работал Лавренов, было всего лишь вынужденной мерой, последовавшей после внезапной гибели Матвеева.

Теперь все снова становилось на свое место.

И все же, когда мы обсуждали с Лавреновым, как мне вступить в «Дожем» в контакт, он не выдержал и с грустью в голосе сказал:

— Что-то я совсем оказался не у дел! «Люси» и «Монго» у меня забрали. Один Акуфа остался, и тот работает на внешнюю контрразведку.

— Подожди, Сергей, — успокоил я его. — Тебе предстоит интересное дело. Если ты его сделаешь, все остальное не будет иметь никакого значения. А для начала постарайся поближе познакомиться с корреспондентом агентства Синьхуа.

33

Еще сравнительно недавно, всего каких-то пять лет назад, мне бы и в голову не пришло давать оперативному работнику указание «поближе познакомиться» с каким-либо китайским представителем. Такое указание было бы практически невыполнимым, потому что китайцы демонстративно уклонялись от каких бы то ни было контактов с сотрудниками советских учреждений.

Это отчуждение началось еще в шестидесятые годы и достигло апогея во время «культурной революции», когда, за редкими исключениями, китайцы не просто избегали общаться с советскими гражданами, но буквально шарахались от них при любой, даже самой безобидной попытке завести какое-то знакомство.

Никто, даже наши самые лютые недруги, те, кого мы всегда считали своим «главным противником», притом даже в периоды самой жесткой конфронтации, и то не позволяли себе такой откровенной враждебности, такого безобразного отношения, как наши китайские «братья»!

Такое ненормальное положение продолжалось целых два десятилетия, и мало кто из разведчиков мог похвастаться заметными успехами в работе по китайцам, не говоря уж о каких-то достижениях! А вот негативных примеров, когда наши неоднократные и настойчивые попытки вырвать какого-нибудь затравленного и начитавшегося цитат Мао Цзэдуна китайца из сплоченной на страхе и ненависти ко всему советскому одноликой массы, поголовно одетой в синие кепки и такого же цвета френчи, и обратить его в «нашу веру» заканчивались полной неудачей, было более чем достаточно.

Какие только умельцы, какие корифеи вербовочной работы ни брались за это дело! Все равно коэффициент их полезного действия если и не равнялся нулю, то был очень близок к этой отметке. Да и как можно было говорить о каких-то успехах, если ни один китаец, опять же за редким исключением, никогда не появлялся вне стен своего учреждения в одиночку, а выходил в город только в сопровождении кого-либо из своих соотечественников, а то и нескольких, да и сам такой выход был жестко лимитирован по времени и не давал ему возможности заниматься какими-то делами, выходящими за рамки его служебных обязанностей?

Помнится во время первой африканской командировки я, молоденький вице-консул, пытался подружиться с таким же молоденьким китайским вице-консулом. Он периодически приезжал в наше посольство для оформления транзитных виз, причем всегда вдвоем, и пока занимался консульскими делами, напарник терпеливо ждал его в машине.

Чего я только не предпринимал, чтобы хоть как-то задержать его в консульском отделе и создать условия для личного общения! То меня перед самым его приходом «срочно» вызывал посол, и ему приходилось меня ждать, то визы оказывались неоформленными и я дооформлял их в его присутствии, то у меня были посетители, то я придумывал всякие другие штучки — все было напрасно! Он безропотно отсиживал положенное время, смотрел на часы, спрашивал, когда он может приехать в следующий раз, потом, любезно попрощавшись, уезжал. И никакого раздражения, никаких претензий или упреков! Точно в назначенное время он снова появлялся в консульском отделе, и история повторялась: если требовалось, он терпеливо ждал, если все было готово — только решение деловых вопросов, никаких посиделок за банкой пива или чашкой кофе, никаких светских разговоров, без которых ни о каких личных отношениях, а тем более «дружбе» не может быть и речи!

Как только время, отведенное на визит, истекало, он смотрел на часы, спрашивал, когда ему приехать, и уезжал.

Надо было быть полным идиотом, чтобы не догадаться, что он отлучался на строго определенное время, необходимое, чтобы доехать до нашего посольства и обратно и решить служебные вопросы, и больше ни на минуту не мог задерживаться! Если отпущенного времени не хватало, он обязан был уехать, но ни в коем случае не засиживаться в советском посольстве!

О какой вербовке в такой ситуации можно было мечтать?

Но даже в этой, казалось бы совершенно беспросветной мгле, изредка возникали обнадеживающие просветы!

В той же стране моему коллеге Володе Сиренко, работавшему под прикрытием ТАСС, повезло больше: «Лю» — корреспондент агентства Синьхуа — иногда появлялся в городе в одиночку, и это создавало благоприятные предпосылки для вступления с ним в контакт.

Этим и воспользовался Сиренко, сумел сблизиться с «Лю» и однажды уговорил его приехать к нему в гости.

Накануне этой встречи мы в узком кругу долго советовались, обдумывая, как лучше его принять, чем поить и чем угощать.

Надо сказать, что китайцы в ту пору жили если не впроголодь, то во всяком случае не очень сытно. В отличие от нас, получавших необходимый продовольственный набор непосредственно из закромов Родины, китайцам доставляли только рис, а все остальное они должны были добывать на месте.

Но что можно было добыть в полунищей африканской стране, где, кроме того же китайского риса, да кое-каких тропических фруктов ничего не было?

А потому едва ли не ежедневно где-нибудь на океанском побережье можно было наблюдать одну и ту же картину: во время отлива на «джипах» приезжал с десяток китайцев, они дружно снимали обувь, закатывали штаны, а затем, растянувшись в цепочку, бродили по оголенному океанскому дну и собирали рачков, моллюсков, застрявшую в лужицах мелкую рыбешку, водоросли и прочие дары океана, служившие приварком для всей китайской братии.

Китайцы настолько преуспели в поисках «подножного корма» и были настолько непривередливы, что в округе, прилегавшей к китайскому посольству, исчезли собаки и кошки, и даже крысы, которые ничего не боятся, и то опасались забегать на суверенную китайскую территорию!

По этому поводу среди местного населения ходило много былей и небылиц. Родилась даже присказка: когда какому-то африканцу удавалось прибить крысу, коих, как я уже говорил, в этой стране было превеликое множество, ему советовали не выбрасывать ее на помойку, а отнести в китайское посольство и продать.

И вот в этой, прямо скажем, удручающей ситуации было решено с самого начала поразить воображение «Лю» чудесами кулинарии. Мы достали из резерва кое-какие деликатесы, Алла — жена Сиренко — наготовила изысканных блюд, и потому накрытый ею стол не оставил бы равнодушным самого избалованного гурмана!

Но не тут-то было!

«Лю» пришел, оглядел уставленный яствами стол, сглотнул слюну, а потом, поминутно ахая и восклицая, стал одну за другой брать тарелки, обнюхивать их содержимое и интересоваться, из чего приготовлено то или иное блюдо.

Алла терпеливо раскрывала ему свои секреты, полагая, что все дело в рецептах русской кухни. Наконец, китаец с тяжелым вздохом поставил на стол последнюю тарелку и спросил:

— А рис у вас найдется?

— Найдется, — ответила озадаченная Алла. — Но зачем вам рис?

— Я очень сожалею, мадам, но я не могу есть то, что вы приготовили, — грустно ответил «Лю». — Я могу есть только рис и рыбу.

— Что, здоровье не позволяет? — поинтересовался заинтригованный его отказом Сиренко.

— Нет, здоровье позволяет, — с еще большей грустью ответил «Лю». — Просто все эти блюда имеют специфический запах, и когда я вернусь в посольство, на это сразу обратят внимание. И мне придется объяснять, где это меня угощали!

По той же самой причине он отказался пить водку, виски, джин и прочие крепкие напитки, поскольку они имеют ярко выраженный аромат, а ограничился разрешенным для китайцев напитком — пивом. А пиво, как известно, напиток тяжелый, и после него не на душевный разговор тянет, а совсем в другое место!