Бесплодные земли - Стивен Кинг

– Надейся на лучшее и жди гадостей, – кисло вымолвил Эдди.

Роланд улыбнулся.

– Хорошо твоя матушка говорила. Мне оно нравится даже больше.

– Но он же стоит! – взорвался Эдди. – То есть, мост! Да, я согласен, его состояние давно оставляет, как говорится, желать… никто, наверное, за ним не следил уже лет этак с тысячу, я уже не говорю о хорошем ремонте… но он все же стоит! И город тоже стоит! И почему бы мне и не надеяться? Не понимаю, что в этом плохого? А вдруг мы действительно там найдем что-то полезное?! Или, может быть, встретим людей, которые нас накормят и просто с нами поговорят, как старики в Речном Перекрестке, вместо того, чтобы с ходу в нас стрелять? Что плохого в надежде на то, что нам, может быть, все-таки повезет?

Только потом, в воцарившейся тишине, Эдди не без смущения сообразил, что он толкнул сейчас целую речь.

– Ничего в этом плохого нет. – Мягко и доброжелательно произнес Роланд. Эта мягкость звучала в голосе стрелка не часто, и Эдди не переставал удивляться ей каждый раз. – Надежда должна оставаться всегда. – Он внимательно посмотрел на Эдди, потом на Сюзанну и Джейка, и взгляд его напоминал сейчас взгляд человека, который только что пробудился после глубокого сна. – Все, сегодня мы никуда уже не пойдем. Как я понимаю, пришло время нам поговорить. А это, по-моему, надолго.

Роланд сошел с дороги и пошел, не оглядываясь, по высокой траве. Остальные помедлили только мгновение и направились следом за ним.

До встречи со стариками в Речном Перекрестке Сюзанна воспринимала Роланда как героя «вестерновских» шоу, которые она изредка смотрела по «ящику»: «Чейенн», например, или «Человек с винтовкой», или венец творений подобного рода – «Дым от выстрела». Последнюю передачу они частенько слушали с папой по радио до того еще, как она появилась на телевидении (она подумала, что для Эдди и Джейка сама идея радиопостановки показалась бы странной по меньшей мере, и улыбнулась – не только мир Роланда сдвинулся с места). Она до сих пор еще помнила те слова, которыми начиналась каждая передача: «Человек становится наблюдательным… и чуточку одиноким».

До того, как они побывали в Речном Перекрестке, она считала, что личность Роланда вполне можно определить одной этой фразой. Роланд был не таким «амбалом», как Маршал Диллон, и заметно проигрывал ему в росте, и лицо его напоминало скорее лицо утомленного жизнью поэта, а не разбитного ковбоя, но все же Сюзанна воспринимала его в качестве этакого экзистенциального воплощения вымышленного шерифа из Канзаса, чья единственная цель в жизни (не считая периодических выпивок в баре «Длинная Ветка» с друзьями Доком и Китти) – Очистить Город от Этой Мрази.

Теперь же она поняла, что Роланд – не просто упертый коп, объезжающий на верном своем коне вверенный ему участок где-нибудь на краю света. По крайней мере, когда-то он был другим. Был дипломатом. Мыслителем. Может быть, даже наставником. Но, самое главное, он был солдатом, воином «света», как называют его эти люди. «Свет», как она догадалась, это свет цивилизации, добрые силы, которые не дают людям поубивать друг друга и поддерживают мир в стране, причем достаточно долго, чтобы за это время мог быть достигнут какой-то прогресс. В свое время Роланд был скорее рыцарем – странствующим рыцарем, – нежели охотником – санитаром, истребляющим вредных животных, каким он представлялся Сюзанне. Но почему – «в свое время»? Его время еще не прошло. Во всяком случае, старики в Речном Перекрестке в этом ни капельки не сомневались. Иначе с чего бы им плюхаться на колени в пыли и принимать его благословение?

Только теперь, в свете нового своего понимания, Сюзанна увидела, как умело и умно манипулировал ими стрелок после того кошмарного утра в кругу говорящих камней. Каждый раз, когда в разговоре, пусть даже вскользь, возникала какая-то тема, которая могла привести их к тому, чтобы начать сравнивать пережитое – и это было бы только естественно, если учесть, что каждый из них на себе испытал необъяснимое с точки зрения привычного опыта «извлечение» из того мира в этот, – Роланд тут же вступал в беседу и переводил ее на другие темы, причем так гладко и так умело, что никто из троих (даже сама Сюзанна, при том, что целых четыре года она принимала самое деятельное участие в движении за гражданские права) этого не замечал.

Сюзанна, кажется, поняла, почему он так делал: Роланд хотел дать Джейку время прийти в себя. Но и теперь, понимая причины, она все равно не могла подавить своих чувств – изумления, досады и даже обиды за то, как умело и ловко он ими манипулировал. Незадолго до того, как Роланд перетащил ее в этот мир, Эндрю, ее шофер, сказал одну фразу, которую Сюзанна вспомнила теперь. Что-то насчет того, что президент Кеннеди был последним стрелком в этом западном мире. Тогда она посмеялась над ним, но теперь, кажется, поняла. В Роланде было много от Кеннеди. Гораздо больше, чем от Мэтта Диллона. Вряд ли стрелок обладал таким развитым и богатым воображением, как Кеннеди, но когда дело касалось романтики… самоотверженности… обаяния…

«И еще хитрости, – осадила она себя. – Не забывай про хитрость».

Неожиданно для себя самой она громко расхохоталась.

Роланд, который сидел на земле, скрестив по-турецки ноги, повернулся к ней и вопросительно поднял брови:

– Что-то смешное?

– Ужасно смешное. Слушай, ответь-ка мне на вопрос: ты много знаешь языков?

Стрелок на мгновение задумался.

– Пять, – сказал он наконец. – Когда-то я говорил еще на селлианском, но теперь я его подзабыл. Все, кроме мата.

Сюзанна опять рассмеялась веселым и легким смехом:

– Ах ты старый пройдоха Роланд.

Джейк проявил неожиданный интерес.

– А вы могли бы сейчас ругнуться на стреллианском?

– На селлианском, – поправил его Роланд. Он на мгновение задумался, а потом быстро и плавно произнес непонятную фразу, как будто прополоскал горло какой-то густой вязкой жидкостью. Например, кофем недельной давности. Во всяком случае, Эдди воспринял это именно так.

Роланд умолк и усмехнулся.

Джейк улыбнулся тоже.

– И что вы сказали?

Роланлд приобнял мальчика за плечи.

– Что нам надо о многом поговорить.

– Что да, то да, – согласился Эдди.

– Мы четверо – это ка-тет, – начал Роланд, – то есть, группа людей, связанных общей судьбой. Философы у меня в стране утверждали, что разрушить ка-тет может лишь смерть и предательство. А мой великий учитель, Корт, говорил, что поскольку и смерть, и предательство – тоже спицы в большом колесе ка, эти узы вообще невозможно порвать. Сейчас, по прошествии стольких лет, когда я многое понял и много узнал, постепенно склоняюсь к его точке зрения.