В начале всех несчастий: (война на Тихом океане, 1904-1905) - Анатолий Уткин

На горизонте появились два японских торпедных катера. Команда изготовилась стрелять, и офицерам пришлось оттаскивать моряков от пушек. Команда взбунтовалась, моряки не могли перенести позора. Мимо с презрением промчался «Грозный». Он шел на Владивосток. Японский торпедный катер «Сазанами», видя белый флаг, прислал людей осмотреть трофей. Японский капитан Айба был поражен, узнав, что «бешеный пес», адмирал Рожественский, без сознания лежит в капитанской каюте.

Японский миноносец приблизился к «Бедовому» и потребовал остановиться. Изумленному японскому капитану было сказано, что на борту находится раненый русский адмирал. В ответ: «Я не буду беспокоить вашего адмирала, но я должен увидеть его собственными глазами». Эта возможность была предоставлена, и японский командир выставил охрану. А «Бедовый» был отбуксирован в Сасебо.

На следующий день японский крейсер подошел к «Мономаху» и тот опустил свой флаг. Большинство команды были взяты японцами. Другие ускользнули на шлюпках. Корабль был потоплен. Напомним, что не осталось ни одного живого, чтобы рассказать о последних часах «Князя Суворова». Из 900 моряков «Александра Третьего» не уцелел никто.

Печальные итоги

Итак, из двенадцати русских кораблей, составивших боевую линию, восемь были потоплены, а четверо сдались в плен. Из общего состава крейсеров четыре были потоплены, три интернированы в Маниле и только яхта наместника Алексеева «Алмаз» нетронутой прибыла во Владивосток. Туда же дошли два миноносца. Четыре русских миноносца были потоплены, один взят в плен, один интернирован в Шанхае. Три специальных сопровождающих судна были потоплены, два интернированы в Шанхае, одно дошло до Мадагаскара в самом конце июня 1905 г. Русские потери — 4830 человек убиты, семь тысяч взяты в плен, 1862 человека интернированы в нейтральных странах. Потери японцев составили 110 человек убиты, 590 — ранены. У японцев были повреждены три торпедных катера, требовался ремонт для нескольких других судов, но все они готовы были к дальнейшей службе.

На подъеме — за одну ночь — командор Акийяма написал адмиралу Того отчет о Цусимской битве. В опубликованных несколькими годами позже мемуарах он оправдывает Небогатова. Сопротивление оставшейся части российского флота было бессмысленным «как наказание моря плетью». Военно–морские сражения — это не игра в шахматы. «Я полон симпатии к командиру противника и склонен думать, что те, кто с презрением относятся к его поступку, просто невежественны в отношении тех усилий и трудностей, которые адмирал Того и наши офицеры преодолели в деле изменения психологического состояния командира противника». Он не считал японскую победу 27 мая 1905 г. великим чудом. Японские артиллеристы действовали не лучше, чем в битве в Желтом море, и огонь был не более страшным. Русские корабли в Цусиме были прегружены углем, а материальная база их артиллерии имела серьезные недостатки. «Мы выиграли эту битву там, где это было легко для нас, а не там, где победа была почти невозможна… Каждый дивизион объединенных эскадр сделал свое дело хорошо и не более того. Нет ничего примечательного в нашей смелости. Мы считаем себя просто хорошим примером достойной борьбы».

А адмирал Того, отныне национальный герой Японии, обобщил свое видение сражения так: «Противник начал огонь в 2:08 и наша Первая эскадра приняла удар, начав отвечать в 2:11. Численность выстрелов противника за эти несколько минут превысила 300, и «Микаса» получила повреждения и понесла потери еще до своего первого произведенного выстрела. Но через полчаса военное построение противника потеряло всякую стройность и порядок, именно в эти полчаса была решена судьба нашей империи. «Микаса и одиннадцать других основных судов, на создание которых ушли долгие годы, были использованы только в полчаса решающей битвы. Мы изучали военное искусство и готовили себя, но все это пригодилось только в эти полчаса. Решающий момент длился недолго, но он потребовал десяти лет подготовки».

Некоторые военные историки считают подлинным героем битвы адмирала Камимуру, который в решающий момент не подчинился недальновидному приказу, взял на себя инициативу и отрезал русские линейные корабли, обеспечивая победу. Герои вызывают зависть и неприязнь современников и коллег. В ноябре 1905 г. императору был представлен список лиц, предлагаемых к повышению. Камимура стоял в нем предпоследним, и его кандидатура не была одобрена.

Акийяма — подлинный стратег битвы — в душе не был жестокосердым военным волком. Да, он стоял рядом с Того и флот осуществлял именно его план. Незадолго до своей смерти в 50 лет он написал в мемуарах: «Сцена битвы заставляет меня остро прочувствовать трагедию человеческой жизни, и я повторял слова — «нужно сложить лук и стрелы».

Горькая весть

Первым кораблем, достигшим русских берегов был «Алмаз». Он сообщил о гибели «Суворова», «Осляби» и «Урала», о тяжких ранах «Александра Третьего», о ранении Рожественского, перенесенного на «Буйный». Петербург не смел поверить. Траур опустился на столицу империи. Царь находился «в состоянии» глубокой депрессии. Он все же поздравил спасшиеся корабли (четыре из тридцати восьми) с «самоотверженными героическими подвигами в ходе битвы, которая оказалась несчастливой для нас». Петербург был устрашен. В стране нарастала революция и эта весть способна была вызвать неслыханное общественное возмущение. Цусима, шептались в дворцовых коридорах, означает конституцию.

Покровитель флота великий князь Алексей ушел в отставку. Царю он написал, что «уже не верит в людей». Царь написал в дневнике: «Бедная душа!» Вице–адмирала Бирилева возвратили с пути во Владивосток. Адмирал Скрыдлов не мог поверить в сдачу Небогатова. Их, убеждал, адмирал, могли заставить лишь взбунтовавшиеся матросы. (На самом же деле все было как раз наоборот).

Император Николай получил отчет от всех трех адмиралов российского флота. Рожественский послал свой отчет 7 июня 1905 г. — весьма краткий и сухой документ. Небогатов написал свой отчет по–французски; он пришел на четыре часа позже Рожественского. Энквист писал из Манилы. Николай проявил лучшее в себе. Он не искал на данном этапе виновных. Он не считает их дезертирами. Их поведение было «исключительным и честным».

Особое письмо в Сасебо Рожественскому. Николай Второй поблагодарил за «честное выполнение своего долга… Провидению не было угодно увенчать ваши дела успехом, но отечество будет всегда гордиться вашим исключительным мужеством. Я желаю вам быстрейшего выздоровления». Когда Рожественский потребовал лишить его всех привилегий, ему ответили, что царь «был очень удивлен и приказал отказать в прошении. С вашей семьей все в порядке, они находятся на даче… Возвращайтесь скорее».

10 июня 1905 г. адмирала Рожественского в госпитале Сасебо неожиданно навестил адмирал Того и молодой лейтенант Ямомото Изороку (стратег Пирл — Харбора). Их встретил капитан де Колонг и провел в комнату адмирала. Рожественский поднялся на подушках и приветствовал японского адмирала. Они обменялись рукопожатием. «Поражение — это общий случай для большинства сражающихся людей, и нет основания корить себя, если вы исполнили свой долг. Я могу выразить только мое восхищение мужеством, проявленным вашими моряками во время последней битвы и мое личное восхищение вами, кто выполнил самые сложные задачи до того, как были ранены». Рожественский долго держал руку Того в своей: «Спасибо за ваш визит. Противостоя вам, не стыдно быть побежденным».

Джексон вспминает в эти дни о Того как о «самом счастливом человеке на земле». Его настроение испортилось только в сентябре, когда его флагман «Микаса» неожиданно взорвался в порту Сасебо. Рожественский выразил Того свое сожаление.

Никогда в русской истории в плену не находилось так много русских моряков. Они были в Сасебо, Осака и Майзуру. Но к началу августа 1905 г. их собрали за высокими стенами в буддистские монастыри Киото. Им позволили писать три письма в месяц и прогуливаться по Киото. По выздоровлении адмирала Рожественского перевели в лагерь для военнопленных в Киото. Он отказался дать обещание не употреблять алкоголя во время пленения и категорически отказался провести вечер с гейшами. Адмирал был теперь белым как лунь и худым как скелет. Однако доктор утверждал, что «его нервы сделаны из стали, и он переживет всех нас». Рожественский выздоравливал, живя в помещении с видом на пруд. Их кормили; деньги давали и японцы (6 рублей в месяц) и русское правительство (50 рублей в месяц офицерам).

Об обстоятельствах перехода пленных русских моряков написано много и разное. Вот что писала американо–филиппинская «Манила Америкэн». «Лишенные надежды, раненые русские, которым (по международным законам) должна быть оказана помощь даже в самой гуще морской схватки, беззащитные и умирающие, стали мишенями тех, кто стрелял в каждого молящего о помощи, кто невыразимо страдал от открытых ран. Кульминацией этих ужасов было сожжение в печах покойников с целью поскорее избавиться от их вида — даже до того как они остыли после смерти. Жуткие истории порождает эта дикарская война. Мир должен содрогнуться, и всякий должен воззвать к окончанию этой войны».