Золотые Небеса. Полёт Одной Птицы - Mona Lisas Nemo

— Как нам быть, Халнор? Не будем же мы спать с этим под одной крышей? — вопросил Генер.

— Кто спать сможет, то пусть спит, — отрезал предводитель отряда. — Я же буду сторожить всю ночь. Если не издохнет к утру — тогда повезём в Ураван.

— Не дело это, добрый Халнор, — размеренно заговорил Думброд. Сидя на табурете и отложив трубку с табаком в сторону, он внимательно посмотрел на Халнора. — Выжить то оно может и выживет. Да не слышал ли ты, что они творить могут? Каэл взглядом одним может сделать так, что у тебя всё внутри сведёт, а ты хочешь до утра ждать. Я вот что предлагаю: зови травниц. Пусть зелья дурманящие готовят. Напоим и повезём тот час. Так и беды минуем, и ночь не провороним.

— Дело говорит Думброд, — стукнув тяжёлым кулаком по столешнице поддержал товарища Осдун.

— Я и согласен.

— И я.

— И я!

Так один за другим воины поддержали Думброда и решено было выступать, как только будут готовы зелья.

Горячка отступила и он с трудом поднял тяжёлые веки. Ткань закрывала лицо и только мимолётом Мэроу разглядел чистое серое небо. Его везли на телеги и часто когда камни попадали по колёса, та сотрясалась. Всё тело было тяжёлым и вялым, и ужасно хотелось пить и спать. Боли Мэроу не чувствовал. Медленно, подобно толстой гусенице, сознание пыталось отыскать себя. Вот ещё… чуть-чуть… но нет, всё уходило и тогда он снова засыпал, чтобы проснуться и увидеть над собой уже чёрное небо и первые зажигающиеся звёзды.

Редко удавалось ухватить чужие голоса, ещё реже — запомнить их.

Так, вечность спустя, он смог впервые ясно посмотреть перед собой. Попытался пошевелиться — и у него вышло. Один из незнакомцев заметил это и подъехав ближе к телеге, заглянул внутрь. Мэроу успел разглядеть его лицо: холодное, злое, и было ещё нечто… омерзение?

Резкое воспоминание, раскалённое как молния поразило сознание. Мэроу дёрнулся но тут же судорога свела всё тело и стиснув зубы он снова упал на дно телеги. Страх перехватил дыхание.

— Он выжил? — Мэроу попытался пошевелиться и только сейчас заметил, что руки и ноги крепко связаны крепкой верёвкой.

На миг Халнор увидел как в страшных глазах каэла отразилось недоумение. Мокрые от пота волосы прилипли к изнеможённому лицу, под глазами залегли чёрные круги и оттого белая кожа ужасала ещё больше. Переведя дыхание, Халнор проверил крепки ли по-прежнему верёвки и удостоверившись, сцепил руки на удилах. Мир… мир… откуда на твоих просторах рождаются такие твари? Что им надо от бела света? Но если же мир и отвечал, ураванин того не слышал. Он продолжал смотреть на связанного каэла, который, не смотря ни на что, к великому ужасу людей выжил и теперь лежал, запрокинув голову и пытаясь дышать.

В который раз каэл собрался с силами и приподнялся, отчего скривилось похожее на восковую маску лицо. У Халнора холод пополз по затылку.

Тем временем отряд продвигался на север. Гордо реял флаг Уравана дабы никто не посмел преградить им дорогу!

Волна гнева пришла на смену страху, когда каэл в который раз попытался заговорить. Далеко ли до пограничной стражи? Руки взмокли и вскинувшись в седле Халнор прикрикнул на каэла:

— Прекрати бормотать! А ну прекрати, говорю! — И замахнулся. Но остановил руку, с трудом удержавшись, чтобы не отдёрнуть её от омерзения.

— Он…жив… — невольно склонившись вперёд, Халнор с трудом разобрал срывающиеся с пересохших губ слова.

Жив! Да, Лант жив и Мэроу вдруг понял это, как если б увидел своими глазами. Друг сейчас спит, но всё же живой и проснётся не скоро. Он далеко отсюда и Лина мчится следом, но они скачут быстрее.

Много раз они останавливались и меняли коней быстрее ветра мчались вперёд.

Так однажды, когда ему подсунули кусок хлеба, скопив сил, Мэроу сумел сесть.

— Куда вы меня везёте? — спросил он сжимая и разжимая пальцы, пытаясь привести руки в чувствительность.

Недобро посмотрев на него приставленный к нему в дозор седоволосый воин нахмурился, однако ответил.

— В Ураван.

— Зачем?

Подобрав нижнюю губу, Думброд сдвинул брови пуще прежнего.

— Такой наказ. — И до самой границы Уравана никто не сказал ему ни слова. Мэроу и не пытался заговорить, он прекрасно видел, что это безнадёжно. Его везли как страшного врага, а меж тем он не чувствовал ни рук, ни ног. И всегда после воды, что ему давали, засыпал надолго — чтобы проснуться день, а то и два спустя с тяжёлой и одурманенной головой. Внутри было холодно и пусто. Теперь он молчал и равнодушно принимал воду из-за ужасной жажды, потому что внутри всё пересыхало и тело сводило каждый раз, когда под колёса попадал очередной камень. Когда кони неслись галопом, он пытался перевернуться на живот и не мог.

И всё чаще дурман отступал. В какой-то момент ему начал доставлять удовольствие их страх. Тогда он нарочно жестоко смотрел на воинов, а потом пришло пустое спокойствии, не отпускающее до самого Уравана.

Когда миновали границу их встретила караульная стража и под удвоенным конвоем провела по широкой дороге к северному королевству.

Потрясённые взгляды стражей останавливались на пленённом каэле и в страхе многие спешили отвернуться. Иные взгляды не отпускали его, другие прожигали до нутра. Лицо Мэроу вдруг сделалось зрелым и усталым.

— Отпирайте ворота! — Громко прокричали рядом.

А он видел только синее небо над головой и редкое мелькание зелёных бликов. Потянулись цепи и вскоре открылись ворота.

Спустя много недель пути они прибыли в Ураван.

15

Брасьен

Лант проснулся рано утром, когда яркое солнце вовсю светило в высокие окна. Он лежал на большой кровати, окружённый холодным светом и первое время смотрел в едва различимый потолок — так тот был высоко. С трудом он повернул голову. Слева окна уходили под самый верх, а за ними не было видно ничего кроме неба. Тёмные колонны окружали кровать, через прозрачную ткань с трудом угадывался знакомый силуэт.

Ему казалось, что только мгновение назад он закрыл глаза. В сознание мутным потоком взорвались клоки воспоминаний: вот он пытается подняться с неудобной узкой кровати и чья-то сильная рука его останавливает. По телу проходит судорога, и он откидывается назад. И там маленькие окна, кто-то вливает ему в рот обжигающую жидкость.

Снова открывает глаза и, кажется, видит блестящие доспехи и чьи-то добрые встревоженные глаза. Слышит робкие и уверенные голоса. И его бесконечная мучительная тревога неясным илом окутывает нутро.

И вновь голоса с позабытыми словами.

Силуэт приблизился. В свете он виделся чёрным. Но вот краски проступили, и сперва с трудом он узнал Лину. На бесстрастном лице ничего нельзя было разобрать, какое-то время она молча смотрела на Ланта. После чего подошла ближе и отодвинула завесу в сторону.