Как волк теленочку мамой был и другие любимые сказки - Михаил Липскеров

Все гномы повернули головы, но плодов на дереве уже не было. И куда они делись – неизвестно.

– Так вот, – торжествующе сказал Сник-Снак, – я всё понял. Все сидели по домам, только мой внук и моя дальняя родственница, по совместительству жена моего внука, целовались под звёздами вперемежку с дождём из опят. После чего у них родился гном-переросток, а у сидящих по домам борода стала расти значительно быстрее. Так вот, – повторил Сник-Снак, – это были ядовитые опята! Но сделанного не вернёшь. Объявляю мой приказ. Никому из гномов не целоваться под дождём. Даже если это будет золотой дождь. А тебя, мой правнук, – сказал он Слипу, – я высылаю из селения. Иди найди Чёрного Волшебника на Драконе, который, Волшебника я имею в виду, владеет волшебным яблоком, возвращающим всё на круги своя, и, возможно, ты вернёшь свой прежний облик. – И указал Слипу пальцем сначала в одну сторону, потом передумал и показал в другую, третью, четвёртую… – Словом, иди на все четыре стороны, – сказал и окинул взглядом свою бороду. А в ней гномьи дети играли в прятки, скатывались с неё, взбирались по отдельным прядям, как по канатам, а одна девочка даже сплела косичку и вплела в неё бантик.

(Вы спросите, откуда я знаю, что Сник-Снаку известно про Чёрного Волшебника. Все очень просто. Это я ему рассказал.)

– Расссчесать! – приказал Сник-Снак, и четверо гномов мигом притащили громадную борону с лошадью в придачу и причесали бороду Сник-Снака, из которой с криками разбежались гномьи дети. А последними выползли, держась за руки, двое гномьих младенцев с соской во рту. И Сник-Снак, во избежание подобного безобразия обмотал бороду вокруг шеи, вокруг головы, а также и вокруг всего туловища. И из этого кокона послышалось:

– Темно… Ночь… Спать пора… – И кокон упал на землю и захрапел. И к нему опять стали подбираться гномьи дети.

А Слип расцеловался со своими, по сравнению с ним низкорослыми, родителями и пошёл в лес. Пошёл, чтобы по возможности вернуть себе свой прежний облик.

Ну вот, а теперь начинается сама сказка, с самого начала, через…

Идёт себе Слип по лесу и вдруг слышит тоненький-тоненький плач. Поспешил он на плач – и вышел на полянку, а в центре полянки сидит девочка лет одиннадцати и, положив голову на колени, горько-горько плачет и не слышит, что к ней кто-то подошёл. Тронул Слип девочку за плечо. Вскинулась та и испуганно спросила:

– Ты кто?

– Слип, – ответил Слип, – гном-переросток. Меня выгнали из племени за то, что я слишком длинный для гнома. А ты кто?

– Я, – ответила девочка, – Снаппи. Великанша.

– Великанша!!! – расхохотался Слип. – Никогда не видел таких маленьких великанш!

– А я никогда не видела таких больших гномов.

– Я ж тебе сказал, что я гном-переросток. Мои мама и папа целовались во время дождя из ядовитых опят. Вот я и стал самый длинный гном. А ты-то как выросла такой маленькой? Для великанов, я имею в виду. Для людей ты даже очень и очень…

– Я?.. – ответила вопросом на вопрос Снаппи. – Это было…

(Все, как мы и договаривались, переносимся туда-сюда во времени. Туда-сюда, туда-сюда… Включаем воображение.)

Представьте себе селение великанов. Стоят громадные дома, громадные ворота дворов, в которых громадные великаны занимаются своими делами. Один, нагнувшись, собирает шишки с низких, по великаньим меркам, кедров, другой гонит стадо мелких коров. Третий гоняет по кругу очень маленьких лошадей, а четвёртый, нахмурив брови, снимает с себя сапог и вытряхивает из него малюсенького полосатого котёнка без хвоста. Тот шипит и громадными прыжками убегает в лес.

А вот за домом среди маленьких деревьев лежат на спине Он и Она (великаны, если вы сразу не сообразили)и смотрят друг на друга влюблёнными глазами. Потом они обнимаются и сливаются в поцелуе. И в это время раздаётся свистящий, очень опасный, на наш взгляд, шум. Но Она и Он не обращают на шум никакого внимания и продолжают самозабвенно целоваться. Любят!

И тут их постепенно начинают покрывать пушинки одуванчиков. Которые где-то далеко сдувает ветер с одуванчикового поля. И вот уже Он и Она целиком накрыты горой пушинок одуванчиков. Некоторое время гора неподвижна, а потом из-под неё выбираются влюблённые. Она разжимает кулачок – и оба видят, что на ладони лежит маленькая девочка и плачет, как плачут все только что родившиеся младенцы.

(Мы сейчас быстро пролистаем печальную книжку детства Снаппи, чтобы вам было ясно, что получается, если целоваться под горой пушинок злобных одуванчиков. Если где встретите злобного одуванчика – бегите. Добрые одуванчики – всегда пожалуйста. Или целуйтесь где-нибудь среди ромашек. Или даже среди рододен… дродород… В общем, среди любых цветов. Но без явных или скрытых признаков злобности.) Итак, листаем…

Маленькая девочка висит на соске груди матери-великанши и захлёбывается одной каплей молока.

Мама двумя пальчиками держит маленькую ложку и из громадной миски кормит подросшую девочку кашей.

Маленькую девочку её большие сверстники со свойственной детям жестокостью щелчками гоняют по кругу. (Никогда не обижайте маленьких! Это я так, на всякий случай сказал.)

Девочка в классе в огромной тетради очень большой ручкой пишет знаменитые на весь мир слова «Мама мыла раму». А вокруг сидят маленькие великаны. Маленькие-то маленькие, но втрое выше нашей героини по, как мы уже знаем, имени Снаппи.

А сейчас мы перескакиваем в «час назад», когда в селении гномов состоялось изгнание Слипа. А в селении великанов… Впрочем, вот что было в селении великанов…

В центре деревни собрались в круг все великаны. А в центре круга стоит маленькая Снаппи. И сразу видно, какая она чужая среди этих громадных людей, очень похожих на нас с вами, только много выше. Что-то говорит великаний вождь, а папа и мама Снаппи опускают голову на грудь, а потом прижимаются друг к другу. Рука вождя указывает на лес. Родители в последний раз обнимают Снаппи, и она, опустив голову, уходит в лес. И вот она сидит на полянке и горько-горько плачет.

Душа моя разрывается от жалости… И я напомнил себе А.С. Пушкина, который над собственным вымыслом обливался слезами.

И вот она сидит на полянке и горько-горько плачет прямо…

Слип обнимает Снаппи за плечи и, вздохнув, говорит:

– Почти как у меня. Только у меня был дождь из ядовитых опят, а у тебя – злобные одуванчики.

– И нас обоих изгнали из племени… – добавила Снаппи.

– А что делать, если среди гномов и великанов принято изгонять непохожих на них, – как само собой разумеющееся, сказал Слип. – Но ничего, пойдём искать по свету, где оскорблённому есть счастья уголок…

И тут на полянку выскакивает чья-то нога в ботфорте, а за ней на одной ноге прыгает Тролль, пытаясь догнать беглянку. А беглянка периодически высовывается из ботфорта и показывает Троллю язык. Нога бегает по кругу, Тролль– за ней. Слип и Снаппи еле успевают поворачивать головы. Но тут самостоятельная нога, показывая Троллю язык, спотыкается о Снаппи и Слипа и падает. Очевидно, в падении она прикусила язык, так как из ботфорта раздаётся жалобное пришепётывающее причитание. Нога скачет на одном месте, завывая от боли, и тут на неё прыгает Тролль.

– Я тебе покажу, как убегать от законного хозяина! – кричит он и начинает молотить по ноге громадными кулачищами. А другая нога норовит наподдать своей сбежавшей подруге. И все трое орут от боли. Потому что, в сущности, они молотят сами себя. О чём им достаточно внятно сообщают Слип и Снаппи.

– Стой! – кричит Снаппи.

А Слип повис на правой ноге Тролля и старается удержать её от насилия над левой.

– Стойте! – кричит он. – Нельзя заниматься самоистязанием!

Тяжело дыша, Тролль остановился, прижимая к груди сбежавшую ногу. Потом сорвал с ближайшего дерева лиану и прикрутил непокорную ногу к телу, для верности прихлопнув ею о землю. Из ботфорта раздался вскрик.

– Прикуси язык, – приказал Тролль, на что из сапога донёсся пришепётывающий ответ:

– Ты мне его уже прикусил.

И тут Тролль замечает Снаппи и Слипа:

– Вы кто будете, мужики?

– Я не мужики, – робко возразила Снаппи.

– Да это я так… Я завсегда так к народу обращаюсь. Так вы кто будете, мужики, народ то есть? – поправился Троллль, покосившись на Снаппи.

– Я Снаппи. Великанша-недомерок.

– А я Слип. Гном-переросток.

– А я, значит, мужики, то есть мужики и Снаппи, – Тролль. Это моя порода и имя заодно. Можете меня так звать.

– А по отчеству? – осведомилась Снаппи.

– Вот чего нет, того нет. Меня родили лес, небо, вода, люди… Короче говоря, окружающая природа. Так что не обессудьте, отчества у меня нет. Тролль он и есть Тролль.