Памятники Византийской литературы IX-XV веков - Сборник

Синхронная жанровая параллель к «Катамиомахии» — стихотворная трагедия «Христос–Страстотерпец», наполовину скомпилированная из стихов Еврипида с незначительными переделками, о чем анонимный автор заявляет вначале.

К немногим памятникам византийской драматической литературы относится еще и остроумное подражание «Плутосу» Аристофана, так называемый «Драматион», всего в 120 стихов, произведение Михаила Аплухира, к которому не раз обращались ученые и любители изящной словесности в последующие эпохи. Читая византийскую драматическую литературу, необходимо помнить, что все это предназначалось только для рецитации в небольшом кругу, но отнюдь не для исполнения на сцене, так как со времени

запрещения мимов на Трулльском соборе (692 г.) светские представления в империи отсутствовали.

С именем Продрома связано еще и возникновение важнейшего жанра — стихотворного романа.

Первый опыт переделки позднеантичного романа времен второй софистики, а именно «Любовь Исминия и Исмины» Евматия Макремволита (на основе «Левкиппы и Клитофонта» Ахилла Татия), появляется незадолго до Продрома в прозаической форме. Это стилистическое подражание «Письмам Аристенета». От второй софистики автор унаследовал любовь к экфразам, а христианская эпоха сказалась в нем обилием аллегорий на протяжении всего повествования. В смысле лексики роман этот ближе к пуристическим образцам [14]. По образцу «Эфиопики» Гелиодора Продром написал более четырех тысяч ямбических триметров о приключениях вынужденно разлучившихся влюбленных Роданты и Досикла.

Поэтическая форма была известным прогрессом в общем развитии романического жанра, начиная с античности. Это приближало роман к народному творчеству. Однако роман Продрома явно еще не свободен от книжности: автор злоупотребляет античными реминисценциями и риторикой. В дальнейшем поэтическая форма романа освобождается от этих чуждых элементов и обогащается за счет народной лексики и художественных средств, свойственных народному творчеству.

Примером такого качественно нового византийского романа служит «Дросилла и Харикл» Никиты Евгениана. Несмотря на то, что сюжетная линия в основном заимствована у Продрома, творчество Евгениана нельзя назвать слепым подражанием. В «Дросилле и Харикле» вводятся различные по размерам песни с рефренами, письма, монологи; и в этом лиризме у Евгениана гораздо больше соответствия поэтической форме, чем у Продрома. Роман Евгениана привлекателен еще и своими реалистическими чертами: действие, в отличие от романа Продрома, происходит в деревне, изображаются простые люди, причем автор постоянно подчеркивает их высокую нравственность.

Старшему современнику Евгениана, Константину Манасси, принадлежит роман «Аристандр и Каллитея», довольно однообразный и штампованный по использованным в нем художественным средствам, но написанный уже «политическим» стихом и, таким образом, намечающий линию романов эпохи Палеологов.

Несомненная заслуга Продрома и прочих романистов XII в. заключается еще и в том, что они открыли народной лексике дорогу в книжную поэзию. Этот языковый сдвиг захватывает и другие жанры, так что, например, небольшая поэма Михаила Глики, написанная им в тюрьме, уже наполовину наполнена словами и выражениями из живой народной речи.

Так, в эпоху Комнинов оформляется процесс взаимодействия сфер народного и придворно–аристократического творчества. Если для X в. было характерно их разграничение, то в данную эпоху налицо начало их объединения, которое в дальнейшем приводит к образованию единого смешанного языка для произведений художественной литературы.

Тяга к народным сюжетам в XII в. сказалась еще и в том, что появилось большое количество переводной литературы, проделывавшей иногда сложный и интересный путь через восточные страны. Подобно романистам, византийские переводчики не стремились к точной передаче оригинала — он был для них главным образом сюжетной основой. Наиболее интересны произведения подобной литературы в XII в.: переведенный врачом Симеоном Сифом индийский сборник басен «Калила и Димна» (византийское заглавие — «Стефанит и Ихнилат») и переведенная неким Михаилом Андреопулом с сирийского языка «Книга о Синдибаде» (в греческой огласовке — «Книга Синтипы»).

Это интенсивное развитие византийской литературы прерывается трагическими событиями в начале следующего века, когда Константинополь был осажден и захвачен войсками участников IV крестового похода и подвергся неслыханному разграблению (1204 г.). Начало XIII в. открывает собой последний период в развитии византийской литературы, которая, несмотря на приближение еще более печальных событий в 1453 г., переживает при Палеологах еще одно «возрождение».

«Возрождение» — для Византии весьма условный термин. Можно говорить определенно лишь о предвозрожденческих тенденциях, к которым следует отнести: во–первых, широкое использование византийскими авторами античных сюжетов и образов, что способствовало секуляризации литературы, формированию свободы мировоззрения, возникновению рационалистического подхода к действительности; во–вторых, светские интересы и настроения в византийском обществе; в–третьих, утверждение в литературе наряду с официальным книжным языком языка народного.

Фотий

(около 820 — около 891 г.)

Политическая и литературная деятельность патриарха Фотия была первым значительным культурным явлением в послеиконоборческий период.

Самый род деятельности Фотия определялся спецификой тех условий, которые создавала эпоха начинающегося подъема культуры. Фотий происходил из знатной константинопольской семьи, которая пострадала от иконоборцев: его отец потерял имущество и служебное положение. Несмотря на это, он дал сыну лучшее по тем временам образование. Фотий стал энциклопедически образованным человеком.

В его лице нашли выражение и поддержку тенденции к объединению и независимости внутренних сил Византии и ее независимости от Рима — те самые тенденции, которые составляли характерную черту византийской государственной жизни также и в последующие столетия. Карьера Фотия как патриарха и фактического правителя государства началась внезапно. Причиной стремительного возвышения императорского протоспафария и секретаря были раздоры между кесарем Вардой и патриархом Игнатием, которого лишили сана и отправили в ссылку. Варда угадал в Фотии незаурядные дипломатические способности; по инициативе кесаря Фотий был назначен преемником Игнатия. Было устроено так, что будущий патриарх прошел все ступени священства за несколько дней и в день рождества 857 г. служил обедню в храме св. Софии уже как глава византийского духовенства. Стремление к независимости от Рима и борьба за самобытность религиозной и общегосударственной жизни Византии с этого момента красной нитью проходят через всю жизнь и деятельность Фотия. Два раза его смещали с патриаршего кресла; Рим двенадцать раз предавал его анафеме, хотя периодически у него шла дружеская переписка с папством.

Во время второго правления Фотию тем не менее удалось добиться отделения византийской церкви от Рима; и хотя это разделение еще не было окончательным, оно сыграло свою роль в дальнейших отношениях Византии с соседними государствами. Глубокий патриотизм и сознание культурного приоритета Византии заставили Фотия принимать участие и в миссионерской деятельности: он крестил, например, болгарского царя Бориса.

За всю свою жизнь Фотий никогда не оставлял литературной деятельности. Как глава восточной церкви он написал множество полемических и догматических сочинений. Но его значение для византийской литературы заключалось в другой стороне его занятий.

За Фотием, не без основания, сохранилась репутация величайшего знатока и собирателя произведений античной классики. Дом Фотия в течение многих лет был местом собраний любознательной молодежи. На этих собраниях читались вслух и затем обсуждались сочинения византийских и античных авторов.

В эпистолярном наследии Фотия сохранились интересные воспоминания об этих собраниях: «Когда я оставался дома, я испытывал величайшее из наслаждений, созерцая прилежание учеников, — то рвение, с которым они задавали вопросы; их длительные упражнения в искусстве вести беседу, благодаря которым и формируется знание; их изыскания в труднейших вопросах математики; их настойчивое изучение методов логики, чтобы отыскать истину; их обращение к теологии, которая ведет разум к благочестию, — К тому, что увенчивает все занятия И такой хоровод был именно в моем доме», — писал он в письме папе Николаю в 861 г.

Плодом этих совместных чтений явился огромный труд Фотия — «Мириобиблион» («Множество книг»), или «Библиотека» — собрание изложений прочитанных книг. Однако пересказами прочитанного Фотий не ограничивался. Нередко статьи у него содержат характеристику автора, привлекшего его внимание. Эти характеристики касались не только сущности творчества разбираемых авторов, но и их стиля, — при этом Фотий показал себя как горячий поклонник чисто аттической архаики.