Жара в Аномо - Игорь Коваленко

— Ваша осведомленность меня подкупает, — не без иронии заметил Матье, подливая в свой стакан.

— Ничего удивительного, я журналист.

Ник с мгновенно возросшим интересом посмотрел на собеседника и, отведя глаза, внезапно разразился смехом, от которого у Вуда на лице выступили красные пятна.

— Что это тебя так рассмешило, я могу узнать?

— Можете. Очень, знаете ли, понравилось, что вы журналист. А почему не пиротехник, например, или эстрадный чечеточник? Булочник или парикмахер тоже звучит неплохо, но я бы на вашем месте назвался лучше фельдмаршалом.

— Я журналист, — повторил Вуд.

Ник Матье с ухмылкой посмотрел на пальцы его правой руки, сказал:

— В принципе мне наплевать, но пальчики у вас явно без мозолей.

— Естественно, предпочитаю машинку или диктофон. Карандаш и паста — оружие устаревшее, сынок, годится больше для школьников и начинающих репортеров. Если бы ты читал прессу и слушал радио, ты знал бы, что я кое-чего стою, и отнесся бы ко мне с большим почтением. — Несомненно, профессиональное самолюбие Вуда было задето саркастическим смехом бродяги, с которым тайные обстоятельства вынуждают иметь дело. — Ты, надеюсь, понимаешь, какую прессу и радио я имею в виду?

— Еще бы! Большую и жутко свободную, верно?

— Верно. Именно большую и свободную. Напрасно скалишь зубы, сынок, перед тобой не пешка в журналистике. И планету посуху обвил столько раз, сколько астронавту в космосе не снилось. Мои статьи и фото не раз кормили даже таких гигантов, как "Тайм" или "Лук", не говоря уже о прочих бумажках на многих континентах. А радио вроде "Антильяс" на Монтсеррате и сегодня подохло бы без меня. Без нас, — вдруг распалясь от выпитого, расхвастался Вуд.

— На что вы намекаете? — хмельно рявкнул Матье. — Хотите сказать, что я тоже подох бы без вашей жратвы и пойла?

— Нет, этого я не сказал. Ты оказал мне честь, согласившись выпить и поесть со мной сегодня.

— Мерси. Но хватит задирать нос, остановитесь, выключите микрофон, я уже поверил, что вы король всей прессы и эфира. Снимаю шляпу. Хотя, не скрою, мне эти сказки больше по душе, чем треп о нефти. Будь она проклята! Уж я-то знаю, скольких ребят она покалечила, похуже, чем в рассказах про золотую лихорадку на старом Клондайке. А всей грызней заправляют консорциумы, это я испытал на собственной шкуре. Вот это уже не смешно, как вспомню.

— А мне смешно от мысли, что Советы посылают сюда ценных парней. Нефти у них сколько угодно, известно, работы и у себя по горло, так какого же дьявола лезть из-за каких-то крох…

— Они не для себя, — Ник махнул рукой, — такая у них политика — поднимать на ноги всяких цветных и недоразвитых. Вы же знаете красных.

— Здесь у них ничего не получится.

Ник с сомнением покачал головой.

— Русские упрямые ребята, вот что я скажу.

— Но что может сделать один бурильщик без дублера, то есть твоей милости! Другого им на месте не найти. А игра раскручена. Тут, сынок, не только нефть, если пораскинуть мозгами.

— Уже пораскинул. Насчет себя, конечно. Кто-то ухлопал черного мастера, и вы решили толкнуть меня на место покойника, так?

— Да. Есть люди, заинтересованные в этом. Я лишь посредник.

— Что-то не нравится мне, когда ни с того ни с сего выскакивают таинственные благодетели. — Ник вперился в Вуда настороженным взглядом. — К тому же я слышал, там уже пробурили скважину, и она ничего не дала.

— Вот именно. — Вуд вновь наклонился к Нику и отчеканил каждое слово: — Ты прав, они твердые ребята. Наши эксперты не сомневаются, что они нащупают пласт. А стоит туземцам получить такой подарок — мы расстанемся с последней надеждой. Нефть, шутка ли?

— Давайте поближе к делу и ко мне.

— Нужно, чтобы и вторая скважина провалилась.

— Пустой номер. — Ник встал. — Зря я уши развесил.

Вуд мягко водворил его на место.

— Шесть тысяч.

— Хоть все банки Европы и Штатов, — сказал Ник. — Я устал от шума еще лет десять назад.

— О пальбе и взрыве нет и речи, сынок. Кой-какие незаметные шалости, только и всего. Семь тысяч не валяются.

Матье задумался, тихонько присвистывая сквозь зубы. Потом сказал:

— Вы что-то говорили о десяти.

— Ты ослышался, не больше восьми.

Вошел Хриплый. Приблизившись к столику и злобно косясь на Ника Матье, он обратился к Вуду:

— Хозяин, неловко мешать вам, но мне поручили узнать, который час.

— Хорошо, я помню, — отмахнулся Вуд.

Хриплый сел за свой столик и уставился в окно, как в телевизор.

— Предположим, удастся затянуть бурение, — сказал Ник, — что это даст?

— То уже не наша с тобой забота.

— Я любознательный. Просто ужас до чего любознательный.

— Предполагаю, что, если разведка застопорится, смышленые люди сумеют внушить кому следует, что красные бессильны, и опять предложат свои услуги. — Вуд сжал пальцами горло бутылки. — Продумано до тонкости. Во всяком случае, неосторожность голодранца, угодившего под машину, предоставила такую возможность.

— Мы все голодранцы, — жестко заметил Ник.

— Конечно; жалко его. Очень грустно. Только нам нельзя упускать такой шанс. Мы должны поддерживать своих ребят. Вроде тебя. Короче, считай, что у тебя уже… восемь футов под килем!

— Как попаду в экспедицию?

— Не довольно ли тебе шотландской водички? Не нравятся мне твои глаза.

— Как я попаду в экспедицию?

— У тебя сохранились старые рекомендации?

— Не имею понятия, что это такое, — фыркнул Матье.

— Ладно. Есть человек, который, пожалуй, устроит и бумаги.

— Черт… — Ник шарил в карманах, — табак кончился.

Вуд угостил его сигарой, принялся неловко чиркать картонными спичками, ломая их, и, вероятно, непослушные спички довели бы журналиста до бешенства, если бы Ник не пришел на помощь.

— Куда-то девалась моя зажигалка, — огорченно сказал Вуд. — На прошлой неделе брал интервью у одного дипломата, оставили обедать, развлекся немного, там, должно, и потерял. Я за нее выложил двадцать долларов в Гонконге. А может, и мой слуга украл, да не признается.

Ник не слушал пустую его болтовню, наслаждаясь сигарой.

— Сладко, — блаженно произнес Ник, — давно сигар не надкушивал.

— Так что скажешь?

— Насчет экспедиции? Что-нибудь скажу.

— Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх того, то от лукавого, как поучал Христос, — натянуто рассмеялся Вуд.

— Я все думаю про того беднягу… — молвил Ник, — и не скажу, чтобы очень нравилось…

— Впервые слышу, чтобы кому-то не нравились восемь тысяч и билет до веселого порта, где можно с полным брюхом сидеть на террасе уютного домика, обнимать девочку и любоваться морем, в которое уплывает наемный легион самоубийц.