Журнал «Вокруг Света» №06 за 1975 год - Вокруг Света

Паломник, которого мы объехали, не остановившись, был немолод. Дряхлое тело с обвисшей кожей, безжалостно изрезанное морщинами лицо, впавшие глаза, ссадины на лысеющей голове. Грязный кожаный фартук, тряпка вокруг бедер — вся его одежда. Он с трудом уже поднимался, а упав, старался отлежаться подольше. Колени его кровоточили, пальцы рук с сорванными ногтями судорожно скребли землю, когда он пытался поднять свое немощное разбитое тело. Три месяца добирался он до «Логова тигра», три месяца, которые, возможно, были последними месяцами его жизни, сжатой адским кругом бесконечного паломничества.

Возведенный безвестными монахами еще в конце восьмого века, монастырь этот замечателен тем, что не всякий сможет добраться до него: лишь фанатичный энтузиаст. Монастырь сооружен и вот уже более тысячелетия каким-то чудом существует на крохотном выступе в середине почти отвесной скалы, высокой настолько, что нам с большим трудом удалось поймать «Логово» в мощные телеобъективы камер. К монашеским кельям не ведут горные тропы: они обрываются далеко внизу. Дальше путь вверх — по скрипящим от любого порыва ветра деревянным лестницам. Бутанский паломник — профессия мужественная.

По преданью-полубыли, когда-то в расщелинах этой скалы обитали тигры и злые духи. Монахи-отшельники вызвались разделаться с духами, которые доставляли немало хлопот жителям соседнего Паро. Борьба была упорной, затянулась она не на один год, и монахам пришлось построить кельи, где можно было бы укрыться от ночного холода. Злых духов они все же изгнали и, чтобы увековечить эту славную победу, соорудили монастырь, который, выдержав испытания столетий, стал не только крупнейшим центром паломничества в Бутане, но и символом великого мастерства зодчих Страны драконов грома: монастырь построен без единого гвоздя.

Так создавались, создаются и сейчас очень многие строения в Бутане. Ни единого железного гвоздя. Один гвоздь нам, правда, посчастливилось увидеть — в доме шестидесятилетней Лхамо Тсеванг, крестьянки из деревушки Чанг-Джиши, что близ Тхимпу. Гвоздем весело играла двухлетняя внучка Лхамо, его ей только что подарил кто-то из другой группы журналистов, побывавших в деревушке немного раньше нас.

Чаепитие в Бутане

Дом Лхамо гостеприимен, хотя хозяйка немного ворчлива сегодня. «Мужчин-то наших нет, все в город ушли, на коронацию, — недовольно бормочет она, суетясь около печи, сложенной из крупных камней, — уж пятый день так: с утра никого в доме, все хозяйство на мне». В ее хрипловатом голосе удивительно знакомые интонации: какая-то протяжность и напевность, словно ты и не в гостях у драконов грома, а в размашисто рубленной крестьянской избе где-нибудь в глубоком Подмосковье. А может, показалось это? Может, просто сам вид этой бодрой старушки, утопающей в мягких шлепанцах козьего меха, перевязанной накрест цветастым платком, в чистеньком фартуке, в аккуратно заштопанной кофтенке грубой шерсти, — может, вид этой старушки как-то заставил меня воспринимать и манеру ее речи? Но все равно, тогда я совершенно реально ожидал, что она устало разогнется над плитой, тяжело забросит руку за спину, на ноющую поясницу, оботрет бахромой платка губы и прошамкает: «Притомилась я нонче, милок». Это впечатление схожести старой бутанской женщины с нашей русской крестьянкой, весь век свой проведшей у земли, усиливалось той почтительностью, с которой обращался к Лхамо наш переводчик, молодой парень, сам еще недавно житель такой же вот деревушки, почтительностью, которая так естественно проявляется в отношениях старшего и молодого поколений лишь истинных «детей земли».

Традиционный бутанский чай готов. Лицо Лхамо сияет, когда подносит она нам глиняные чашечки с напитком. Усевшись на ковры толстой разноцветной шерсти, мы делаем по первому глотку...

«Я же предупреждал, чтоб осторожно пили, без спешки, — торопливо хлопает меня по спине явно озабоченный переводчик,— чай ведь особый, бутанский, к нему привыкнуть надо. А теперь вот поперхнулись». Такого, действительно, я еще не пробовал. Поинтересовался рецептом. Мне охотно объяснили, что невысушенные зеленые листья чая заваривают с ячьим маслом и добавляют соль. Это обычный чай «шунгья». В бутанской чайной иерархии он занимает самое низкое место, как самый будничный, ежедневный... Смотря для кого. Я пытался привыкнуть к «шунгья» не раз, но согласитесь, что запивать, например, хорошо выстоявшийся огуречный рассол горячим молоком с густыми хлопьями расплавленного масла рискнет не каждый. А именно это пуще всего и напоминает обычный бутанский чай.

Существует еще четыре вида чаевых заваров, каждый из которых обязателен при совершении торжественной церемонии чаепития, именуемой «шугдель». На коронации четвертого друкгьял-по — короля драконов грома — Джигме Сингье Вангчука, где довелось мне побывать, гостям предлагали не на выбор, а последовательно; «дрому» — чай из листьев высокогорного сладкого картофеля, меда, молока и сахара («дрома», как считают бутанцы, радует вкус), «дризу» — чай из цветов шафрана (им услаждается обоняние), «сонам чангья» (звучность названия этого напитка должна ласкать слух), «джанг» (крепчайший чай, черный цвет которого успокаивает зрение). И только напоследок шел чай «шунгья», отнесенный бутанцами к разряду напитков, способных воздействовать лишь на осязание.

...«Ну что, давай еще чайку подолью», — голос Лхамо вывел меня из оцепенения, в которое вверг рассказ переводчика о рецептах бутанского чая. «Отказываться нельзя, — шепнули мне на ухо, — смертельная обида для хозяйки. Если тебе предлагают еще чаю, значит, признали другом. Одну чашку нальют любому, даже врагу». Однако близость этой деревушки к столице, куда приезжают иногда иностранные гости, наложила свой отпечаток на традиционные понятия гостеприимства. Лхамо не стала дожидаться, пока гости осушат полную чашку, а долила чай сразу же, после первых глотков.

Семь часов. Пора и честь знать. Мы прощаемся с явно утомленной долгими разговорами и уже на ходу засыпающей хозяйкой. Скованно ориентируясь в темноте дома, едва находим единственно знакомую нам примету — блеклый свет фитильков медных плошек, наполненных жиром, у цветастых олеографий с изображениями божеств буддийского пантеона.

Это специальная алтарная комната, самая большая в доме Лхамо. В центре алтаря, оттеняя многокрасочность олеографий черно-белой монотонностью, обрамленная медной, начищенной до блеска рамкой, простенькая тиражная фоторепродукция иконы с ликом гуру Падма Самбхавы, индийца, в восьмом веке закрепившего буддизм в Бутане. Рядом невысокие, с широкой горловиной кувшины, из них, словно цветы, торчат павлиньи перья: павлин — птица божья, олицетворение богов.

Блики огня в медных плошках помогли спуститься со второго этажа, где по бутанским традициям размещаются жилые помещения, вниз, в хлев, откуда можно было выйти на улицу. И только стоя на последней ступеньке лестницы, мы вдруг задумались, действительно ли Лхамо шестьдесят лет, как она сказала нам, не моложе ли она лет на двадцать — двадцать пять? — ведь спуститься или подняться по этой лестнице, к тому же не раз, а десятки раз в день, способен далеко не каждый. Да и то с пустыми руками, а не так, как Лхамо: с малышкой, привязанной к спине бабки платком. Казалось, бутанцы нарочно придумали себе такие лестницы, чтобы даже дома чувствовать себя как в горах, на козьих тропках. В обычном, не слишком широком бревне выдалбливаются ступеньки такого размера, чтобы уместились разве лишь мыски ног. Потом бревно закрепляется почти отвесно в зазорах настила второго этажа, а другим концом врывается в землю — на первом. Готово, можно идти. И бабушка Лхамо, когда поднимались мы к ней в гости, легко, словно моряк по вантам, взобралась наверх. Когда поднялись мы, у Лхамо уже закипал на плите чайник. К радости для нас, нашего спуска она не видела.

Бутан многоэтажный

У деревушки Чанг-Джиши и Нью-Йорка проблема одна и та же: негде строить. Правда, в Нью-Йорке или, скажем, Токио эта проблема возникла недавно, а для Чанг-Джиши и всего гористого Бутана она существовала всегда. Но и там и здесь дома стремятся вверх, а не расползаются по земле. Многоэтажности Друк-Юла поражался еще Касел-ла, который отмечал в своих дневниках: «А строения там высокие — о трех-четырех и даже пяти этажах, с массивными толстыми стенами». В Чанг-Джиши нет одноэтажных домов: это было бы излишеством там, где с огромным трудом приходится отвоевывать землю у гор. Компактность и рациональность характерны для сельского строительства в Бутане. Именно для сельского, поскольку немногочисленные города создавались в долинах, на относительно ровных и обширных пространствах.

Чанг-Джиши — это десяток домов, возведенных снизу из глины, смешанной с соломой и хворостом, сверху — из тесаных бревен. Низ каждого дома — обязательно хлев или склад нехитрого крестьянского инвентаря. Следующий этаж — жилые помещения. Обычно это три-четыре комнаты, темных чернотою стен, прокопченных дымом из очага: отводных труб и дымоходов бутанские архитекторы не признают. Самая большая комната отдана под алтарь. Но она не центральная в доме. Жизнь семьи концентрируется на просторной кухне, около очага, где почти никогда не пропадают толстые слои дыма и обильные хлопья сажи. Есть гостиная (это для почетных, уважаемых гостей), она же спальня, в которой на полу на тонких подстилках укладывается вся семья (а семья — это пять-шесть человек, не меньше).