Ветер уносит мертвые листья - Екатерина Сергеевна Манойло

Мара появилась сразу, будто ждала звонка. Какая-то желто-зеленая. Под большими глазами с поволокой темные круги. В анимешном худи она была похожа на подростка, из-под сбившейся беретки торчала рваная челка.

– Приве-е-ет! – протянула Нюкта.

– Ну наконец! – вскрикнула Мара и заметалась по какому-то угловатому холлу, видимо выбирая, где уединиться для разговора. – Ты куда пропала? Я места себе не нахожу.

– Прости, тут кое-что произошло, расскажу при встрече. – Нюкта растянула губы, надеясь, что улыбка получилась естественной. – Ты как? Выглядишь неважно.

– Ну спасибо! – Мара сначала вскинула прямые черные брови, затем рассмеялась. – Да это свет такой здесь. Кажется, что мы все тут болеем гепатитом. Надо что-то с этим сделать.

– Эй, говори за себя! – шутливо отчитал мужской голос. Перед камерой возник острый профиль и кокетливо заморгал ресничками. – Я вон какой симпатичный. Привет, Нюкта.

– Привет, Андрей. – Улыбнулась Нюкта.

Мужчина поцеловал Мару в беретку и ушел из кадра.

– Как дела в центре, кстати? – Нюкта машинально сцарапывала ногтем налепленную на пластиковый стол этикетку от жвачки.

– Ну, кое-что осталось, конечно, доделать, но мы уже открылись. Принимаем женщин. Держим осаду, так сказать. Ломятся тут всякие. За женами своими.

– Так хочется тебе помочь, как приеду, сразу подключусь.

– Знаю, ты моя спасительница.

– Кстати, я тут с одной женщиной познакомилась, – Нюкта сделала паузу, вспоминая имя. – Представляешь, забыла, как зовут.

– Та-а-ак, и что за женщина?

– Ее поколачивает сожитель, из-за этого стены дома обиты поролоном, как в дурдоме, – сказала Нюкта, не поднимая глаз на Мару.

– В психиатрическом стационаре, – мягко поправила Мара.

– Да, как в психиатрическом стационаре. Не удивлюсь, если под этим поролоном стены в кровавых разводах. В общем, я дала ей адрес центра.

– Правильно сделала, дорогая. Хорошо, если доедет. Тогда выживет.

– Надо было сразу ее увезти, – с горечью сказала Нюкта, скатывая в пальцах клейкий обрывок этикетки.

– Всех не увезешь, не вини себя. – Мара встала руки в боки. – Эй! Посмотри на меня!

– Я сама ей предложила выпить, думала, это ее успокоит. А видимо, развязала какой-то узел, который нельзя было трогать.

– Ты тут ни при чем. У меня много таких, – Мара быстро огляделась по сторонам, не слышит ли кто. – А как иначе? Такая жизнь, да без анестезии? А ты сама когда приедешь?

– Через два дня, думаю, буду у тебя. Мы будем у тебя.

– Очень жду, места теперь полно, нам тут выделили целый пансионат.

– Ого!

– Да, единственное, чего не хватает, – это людей. Сейчас с тобой поговорю и пойду с документами возиться, потом простыни домой свожу постирать, в общем, и жнец, и на дуде игрец. А как Изи?

Нюкте резко стало тревожно. Какое-то нехорошее предчувствие потекло по спине.

– Приеду и все расскажу. Очень скучаю по тебе, – Нюкта закусила побелевшую губу.

– И я скучаю.

– Нам пора, побегу, обнимаю тебя.

– Давай быстрее тащи свою задницу сюда!

Обе рассмеялись. Мара отключилась.

Нюкта вышла из кафе. Обработала липкие пальцы санитайзером, насухо вытерла бумажным платочком, пульнула комок в пластиковую бутыль, заменявшую урну. У машины терлась Изи. Завидев сестру, она что-то спешно убрала в рюкзак. Что это может быть? Надо бы проверить. Предчувствие чего-то плохого и необратимого только усилилось.

4

Вадик обустраивал личный спортзал в цокольном этаже родительской дачи. Большое темное помещение пропахло сыростью, подгнившими овощами и железом. Слева уже наметился порядок: скамья, штанга, шина от грузовика для кроссфита и двойной слой резины под турником. Кое-где Вадик успел развесить постеры и собственные фотографии с боксерского поединка из клуба, куда он ходил заниматься три раза в неделю. Неплохо, но для серьезных результатов не хватает физухи. Вадик украдкой взглянул на свое отражение в зеркале и поиграл бицепсом.

Так лицо ничего, правда, носишко курносый с дырочками. Но девчонкам он нравится. Зеркало Вадик притащил из домового клуба, договорившись с бойкой заведующей. Вадика любили не только девчонки, но и женщины средних лет административной внешности: прямая массивная спина, тяжелая грудь, замысловатые бобины из волос цвета красного дерева.

Справа резак, полки вдоль стены, уставленные канистрами, ящиками с инструментами и отцовским барахлом. Вадик ходит взад-вперед, высматривая, что еще выбросить, чтобы освободить побольше места для спортивного инвентаря. Сегодня он уже вывез старый диван и одно кресло, пропахшее кошачьей мочой. Второе пока оставил. Собственно, из-за Мадонны. Белоснежная пушистая особа когтила обивку, ревела дурным мявом и вылизывалась третий час подряд. Большой кошачий живот лежал словно отдельно. По нему то и дело пробегали судороги. Вадик присел рядом на корточки и сочувственно погладил мордочку с драгоценными хрустальными глазами. Кошка благодарно потерлась сухим горячим носом о ладонь и тяжело задышала.

– Мадонна, бедняга, если через полчаса не родишь, повезу тебя делать кесарево, – сказал Вадик тоном, каким обычно взрослые говорят с детьми при посторонних, ласково, но строго.

Вытащил телефон из кармана спортивных штанов, свайпнул пустой экран и засек время. Почему Изи до сих пор не ответила? Где ее носит? Положил телефон на скамью, поравнялся с подвешенным к потолку мешком и выбросил несколько ударов в тяжкий песок. Кожа на костяшках тут же треснула и закровила. Вадик присосался к ране, как пиявка, и зло посмотрел на мешок, точно тот был его спарринг-партнером. Изи не любила, когда он боксировал, говорила, что у него такие нежные руки… Кошка, приревновав Вадика, снова потребовала внимания, мяукнула горлом и выдавила из себя бледно-фиолетовый бесшерстный комок.

Вадик нахмурился. Котенок, похожий на слипшийся кусок ливера, вроде бы дышал. Кошка вдруг подскочила и дала деру с кресла. Комок ударился о пол и поволочился на пуповине за матерью под самодельный верстак. Вадик встал на четвереньки. У самой стены светлела шерсть, будто кто-то обронил меховую шапку. Вадик направил под верстак луч телефонного фонарика, и кошка превратилась в хищника. Зыркнула свирепо двумя льдинами и зачавкала, поедая своего первенца.

– Фу, ты что творишь?

Вадик попытался вытащить ее из укрытия или спугнуть, чтобы прервать каннибализм, но Мадонна нехорошо зашипела. Чего доброго, вцепится в руку, придется ехать делать прививку от бешенства, а у него другие планы – обустроить спортзал да поискать Изи.

Прибить тварь, что ли, блином гантели? Представились и недоумевающая мать, и расстроенная подружка.

К черту эту кошку. Вадик накинул куртку, которая висела на крючке в виде мальчика с эрегированным членом (кем-то привезенный сувенир, которому не нашлось места в доме), и ухватил кресло за деревянные коцаные подлокотники. Обивка пахла пылью и сукровицей. Легко преодолел ступени наверх и вытолкал кресло на улицу. Написать, что ли, Изи про случившееся? Нет, лучше рассказать вживую.

Во дворе стоял подарок отца на совершеннолетие – старая «девятка», чтобы сын научился водить перед покупкой хорошего авто. Вадик щелкнул брелоком, машинка охотно откликнулась и подмигнула желтыми глазами. До дома Изи ехать минут двадцать. Нужно развернуться на трамвайном кольце, миновать пустырь, где раньше по выходным возникал стихийный рынок и работала шашлычка, сгоревшая несколько лет назад дотла вместе с посетителями, проехать с десяток одинаковых домов, сбросить скорость у магазина «Ведьмино счастье» и завернуть во двор сестер Угаренко.

Вадик сидел за рулем как каменный, казалось, случись авария, машина сомнется, а он развалится на крупные куски, будто статуя. Когда по встречке мчались другие авто, особенно дороже «девятки», Вадик переставал соображать и рулил на автомате. В ушах становилось жарко, глаза застилала дымка густого воздуха, а сердце стучало так нереально громко, что первое время он прижимался к обочине, глушил мотор и слушал: точно ли звук в груди, а не под капотом.

Добрался до дома Изи за сорок минут. Запарковался у трансформаторной будки, огороженной баннером с березовой рощей, – она была похожа на тетку в купальном полотенце. Из подъезда, где обычно исчезала Изи после финального поцелуя, выскочил смутно знакомый тип, зыркнул по сторонам и, перемахнув через перила крыльца, нырнул в кусты. Кто это может быть? Где-то Вадик его точно видел. Машинально глянул на окна Угаренко. Несколько горшков с цветами, закрытая форточка, все как обычно. Тут дверь подъезда снова заныла, и на крыльце появилась бабулька в беретике, похожая на престарелую Мальвину. На руках у нее извивалась и тявкала пушистая шарообразная собачонка. Бабулька, прижимая питомца согнутым локтем, полезла