От Путивля до Карпат - Сидор Ковпак

Я сразу отнёсся к нему с доверием, понял, что свой. Так оно и оказалось. Это был один из подпольщиков, оставленных здесь местной партийной организацией.

Условились, что я буду посылать в указанное им место к определённому часу кого-нибудь из партизан и чтобы посланный имел на чём записать сводку, которую ему продиктуют там.

В тот же день боец, посланный в лес к этому учителю, принёс записанную на морозе, карандашом, не очень разборчиво, сводку Совинформбюро. Это было событие, которое и сейчас кажется вехой, отмечающей один из крупных поворотов на нашем пути.

Руднев начал читать сводку вслух, но все деды — я, Базима, Алексей Ильич — надели очки. Ладно, пусть он прочтёт, а потом мы сами будем читать. Каждому хотелось увидеть эти дорогие слова из Москвы собственными глазами. Я побоялся, что бумажку так захватают, что буквы совсем сотрутся, ничего не разберёшь, и велел переписать сводку. Переписывать стали все, кто только ни прибегал [43] в штаб, услышав, что там читают сводку Совинформбюро. Дождался наш народ весточки из Москвы!

В дальнейшем был установлен порядок: приносят из лесу сводку, сейчас же все, у кого хороший почерк, переписывают её и — в народ, в партизанские землянки, в окрестные сёла.

13 декабря боец, посланный в лес за сводкой, принёс сообщение Совинформбюро о разгроме немцев под Москвой. Вот это был праздник! Все бойцы и командиры тотчас засели за переписывание. В домах посёлка, в лесу, в землянках — все писали, карандашом, чернилами, у кого что было и на чём было — на листках из тетрадей, блокнотов, на страницах, вырванных из книг, на обрывках старых газет. Панин собирал и отправлял в сёла агитаторов.

Как раз в это время у нас окончательно оформилась и парторганизация отряда. Панин был выбран секретарём партбюро. По профессии он каменщик, его воспитала партия, когда в годы сталинских пятилеток он работал на стройках. Очень скромный человек. Ему всегда казалось, что он должен делать больше, чем он делает, и если я или Руднев заговаривали о том, кому бы поручить то или иное дело, всё равно какое — боевое, политическое или хозяйственное, — Панин убеждал, что это дело надо обязательно поручить ему, и мотивировка у него обычно такая была:

— Я свободнее всех.

На этом основании он даже выговорил себе право в качестве общественной «нагрузки» варить суп для товарищей, с которыми он жил вместе при штабе. Так как суп он варил отлично, против этого не стали возражать.

Парад в Дубовичах

Совсем по-другому стало в Хинельских лесах, когда узнал здесь народ о победе, одержанной Красной Армией под Москвой. Самые морозы начались, деревья трещат, вьюги, а в лесу оживление.

Кто-то обнаружил под снегом несколько патронов и вспомнил, что осенью здесь дралась в окружении красноармейская часть. Десятки людей сейчас же вооружились лопатами, переворошили горы снега, и оказалось, что в Хинельских лесах целые россыпи патронов. На золотую жилу не так бы ринулся народ, как на эти россыпи, — патроны были для нас дороже золота. [44]

Партизанская колонна на марше

Много пота пролили в Хинельских лесах путивляне, пополняя свои иссякшие боезапасы. Километры проходили бойцы глубоким снегом с лопатами в руках, собирая в карман по одному патрону. За несколько дней целые гектары были расчищены от снега.

Отряд начал быстро расти. Прежний порядок приёма новых бойцов оказался уже непригоден, и мы больше уже не требовали от добровольцев письменных заявлений, зачисляли их по-армейски, приказом, целыми группами, хотя по-прежнему со строгим отбором. До того, как подписать приказ о зачислении новых бойцов, я беседовал с каждым из них и предупреждал: подумай, не будет ли тебе трудно у нас. Для того чтобы люди, вступавшие в отряд, были готовы ко всему, я говорил им о таких трудностях, которых мы ещё не переносили, нарочно преувеличивал, рисовал довольно-таки страшную картину; некоторые говорили, что подумают, и уходили в другие отряды. Оставались орлы.

Обстановка подсказывала, что теперь надо создавать более крупную боевую единицу, способную не только совершать диверсии, очищать от полицаев сёла в окрестности своих баз, но и громить войсковые гарнизоны противника, достаточно сильную, чтобы не только суметь отразить врага, но и вести бой на уничтожение его. В то же время не хотелось, чтобы отряд хоть сколько-нибудь потерял, в своей маневренности из-за того, что слишком разросся.

В Хинельских лесах мы были уже не одни. Возродился распавшийся было здесь Севский партизанский отряд, возникла партизанская группа из бывших военнослужащих, впоследствии отряд имени Ворошилова, появилась группа партизан Ямпольского района. Все эти отряды были «подняты» с помощью путивлян, и в случае необходимости мы, конечно, могли договориться с ними о действиях сообща.

Неподалеку, в Барановских лесах, базировался небольшой отряд партизан Эсманского района. Командир и комиссар этого отряда пришли к нам, предложили установить связь. Тут же мы разработали план первой совместной операции по разгрому эсманского гарнизона немцев, которая и была проведена в ночь на 25 декабря. Налёт оказался успешным. Были уничтожены комендатура, районная полиция, узел связи, истреблено десятка два немцев и предателей. Партизаны обошлись без потерь. [45]

Всё это подсказывало, что партизанская тактика должна строиться на взаимопомощи отрядов. Мы приходили к мысли о необходимости объединения самостоятельных групп и отрядов, подчинив их одному штабу. Объединяя таким путём вокруг себя партизан соседних районов, Путивльский отряд мог, оставаясь сравнительно небольшим, быть легко маневренным, проводить крупные операции. Поэтому, если к нам приходило несколько партизан из одного района, из них создавалась новая боевая группа, а когда эта группа вырастала до размеров отряда, мы выделяли её как самостоятельную боевую единицу, связанную с Путивльским отрядом только оперативным подчинением ему. Так постепенно сложилось наше партизанское соединение, называвшееся сначала Путивльским объединённым отрядом, а потом Группой партизанских отрядов Сумской области.

После нашего ухода из Спадщанского леса немецкое командование в Путивле объявило, что партизаны уничтожены. Оккупанты осмелели, начали насаждать по всем сёлам полицейские гарнизоны, безудержно грабить население, зверски расправляться с непокорным народом. По особым спискам, составленным полицией, немцы забирали в колхозах людей, связывали их, бросали на машины и увозили куда-то на смерть. Мы решили, что надо напомнить о себе в Путивле.

28 декабря, оставив в Хинельских лесах «поднятые» нами партизанские группы, Путивльский отряд отправился в поход, чтобы, как говорилось в приказе, передислоцироваться в Путивльский район. По маршруту движения намечалось выйти в восточную часть района, граничащую с Курской областью, к Новослободскому лесу, где до соединения со мной базировался Руднев. Но так как в этом направлении у немцев оказались значительные силы, мы изменили маршрут, решили зайти в Путивльский район с другой стороны, западнее. Повернув на север, отряд сделал большую дугу, прошёл по краю Курской и Орловской областей и 10 января вступил в Путивльский район через Глуховский, по пути очистив от полиции с десяток сёл и уничтожив линии связи на шляхах Воронеж — Глухов, Глухов — Ярославец. Отряд расположился в селе Кагань на реке Клевень. Отсюда до Спадщанского леса было не больше 15 километров. Но теперь этот лес уже мало интересовал [46] нас. Всё изменилось: и размах наших действий и наша тактика. Обосноваться здесь или где-нибудь в другом месте мы не собирались. Достаточно было того, что имелась, тыловая база — Хинельские леса, за ними ещё более глубокая база — Брянские леса, куда в случае нужды можно было на время уйти.

Прекрасным местом для зимовки в Путивльском районе представлялся нам Новослободский лес. Там над торфяным болотом на высокой круче стоял старинный Софронтьевский монастырь, обнесённый каменной оградой. Базима, ходивший туда в разведку, встретил в бывшем монастыре, одного только лесника, никуда не выходившего из леса с тех пор, как пришли немцы. Соблазнительно было прожить эту на редкость морозную зиму в тёплых домах, окружённых, как крепость, стеной и, кроме того, лесом и болотом, Вряд ли немцы смогли бы нас выбить из этого каменного лесного гнезда. Но зимовать там значило обречь себя на окружение, на оборонительные бои. Поговорили о монастыре и оставили мысль о нём. Зачем было отказываться от свободы манёвра?

На Клевень отряд вышел 11 января. Полиция из ближайших деревень бежала в большое село Воргол. Там собралось 35 полицейских и старост. На следующий, день я с группой партизан настиг здесь эту банду и разгромил. После этого мы начали проводить в сёлах собрания колхозников. 14 января я выступил перед колхозниками в селе Ховзовка. Здесь меня каждый знал: от этого села я был послан в 1939 г. депутатом в райсовет трудящихся. В тот же день я провёл митинг на хуторе Окоп, где у нас была днёвка, когда уходили из Спадщанского леса. 15 января Руднев созвал народ в селе Бруски. 16 января было проведено собрание в селе Бывалино. На всех этих собраниях стояли два вопроса: положение на фронте, сообщение о разгроме немцев под Москвой, и задачи колхозников оккупированных районов в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками.