Искусство как познание жизни и современность - Александр Воронский

Трудный и сложный вопрос о попутчиках, о художественной политике в современной литературной жизни подменяется очень легким «следствием» — просмотром трудовой книжки и введением процентной нормы. Трудовую книжку писателя просмотреть всегда полезно, но за «диалектикой» тов. Лелевича идти следом решительно нет расчета, по той простой причине, что теория классовой борьбы в применении к вопросам искусства — это одно, а «диалектические» рассуждения на тему об этой норме — это совсем, совсем иное. То правда, что, превратив теорию классовой борьбы в метафизику, в абсолют, вульгаризировав ее, наши критики должны были всю нашу молодую литературу объявить либо бесполезной, либо контрреволюционной, требовать для нее процентной нормы, причем и здесь они впали в ряд недоразумений; вывихивающим мозги, декадентам, клеветникам, исказителям не надо давать нормы, а надлежит дать погулять «по европам».

Отождествив художество с агиткой, рассматривая его как продукт исключительно субъективных настроений, тов. критики журнала «На посту» должны были вместо анализа содержания заняться усиленно выуживанием цитат, оставляя художественную суть произведения сплошь и рядом совсем в стороне, либо освещая ее мимоходом. При этом, если художественная зарисовка не соответствует шаблону, от которого отправляется критик, художника отправляют по ту сторону баррикад, объявляют декадентом, посредственностью и пр…

VI

Утверждение, что в манере, в методе, в подходе к вопросам искусства со стороны критиков журнала «На посту» содержится своеобразный субъективизм, вычеркивающий объективные моменты в художестве, как будто не согласуется с целым рядом их заявлений о действительности как о непременном исходном пункте творчества пролетарских писателей. Мы намеренно отодвинули этот вопрос к концу статьи с тем, чтобы попутно можно было более подробно остановиться на некоторых злободневных вопросах текущей литературной жизни.

О действительности, о быте, о живой жизни журнал «На посту» пишет достаточно. В редакционной статье, напр., говорится: «Необходимо наряду с трудом поставить строительство пролетариата, а в художественном отображении борьбы целиком использовать в первую очередь нашу богатую героизмом современность и нашу величественную эпоху. Ближе к живой, конкретной современности». В других статьях авторы постоянно настаивают на том, что нужно от голых отвлеченных лозунгов перейти к изображению живого человека, нашего быта и т. д. Наконец, в декларациях группы «Октябрь» говорится о примате содержания, о том, что современная пролетарская литература в основу своего содержания должна положить «современную действительность, творцом которой является пролетариат, а также революционную романтику жизни и борьбы пролетариата».

Противоречие между этими декларациями и утверждением о субъективизме, однако, лишь видимое. Наши критики стоят не на точке зрения объективного художественного познания как основного метода в искусстве, а на точке зрения использования действительности. Случайно или намеренно у них сорвалось слово «использование», но оно чрезвычайно верно характеризует их позицию. Использовать действительность, взять ее отправным пунктом совсем еще не значит поставить пред искусством задачу художественного познания жизни. Точка зрения «использования» — шаг вперед по сравнению с теорией искусства для искусства, искусства, творящего из себя, независимо от жизни; такому именно искусству и противопоставляет свою позицию журнал «На посту». Но никаким шагом вперед эта точка зрения не является, если ее сопоставить с теорией искусства как познания жизни. «Использует» действительность любая агитка, любое самое тенденциозное, самое подогнанное произведение. Использует действительность любой, субъективист, если он только не считает, что художник творит миры из ничего, подобно библейскому Иегове. Во всех этих и иных аналогичных случаях действительность является только отправным пунктом, а не объектом, подлежащим всестороннему изучению. Примат содержания нашими критиками утверждается против примата формы, против словозвончества, против словесной эквилибристики, против возведения формы в самоцель. В полном соответствии с этой теорией они говорят не о действительности вообще, а только о той, «творцом которой является пролетариат». Задача, таким образом, суживается, ибо пролетариат в нынешних условиях, пока не свергнут в главнейших странах и государствах капитализм, является творцом очень ограниченной действительности: в несравненно большей степени ее творят, к сожалению, капиталисты. И задача пролетарского художника совсем не в том, чтобы изображать только ту действительность, творцом которой является пролетариат, а всю современную действительность в совокупности. Нужно только эту действительность видеть глазами коммуниста.

Далее, в каком смысле, как конкретно представляют себе это использование современной пролетарской действительности критики и публицисты журнала? «Теперь, — пишет тов. Авербах, — надо показать красноармейца в казарме, изучающего грамоту, это — самая серьезная, революцией ставящаяся задача; комсомольца, борющегося с самогоном во имя мирового единства пролетариата; найти пафос революции в корявой корреспонденции рабкора о непорядках на заводе». Тов. Ингулов в поучение «Кузницы» приводит слова Безыменского, советующего вместо электропоэм поискать революцию в отделении милиции.

Революцию в отделении милиции, комсомольца, истребляющего самогонщика, красноармейца, обучающегося грамоте, современному художнику изображать, конечно, нужно. Но это только часть задачи, решить каковую призван современный художник. Очень хорошо говорить о революции в милиции, но, думается, не плохо изобразить милицейского, который тащит и с мертвого и с живого, ибо от этого милицейского стоном стонет подчас и пролетарская и непролетарская действительность. Подобает художнику рассказать о комсомольце, который борется с самогоном, но очень не мешает показать и такую борьбу, которая сводится к уничтожению самогона путем энергичного приятия солидных доз его внутрь. Нужно прокламировать красноармейца, изучающего грамоту, но пусть художник не забудет и такого красноармейца, который, возвратившись из Красной Армии домой, ассимилировался в хозяйской, жадной, темной, неграмотной деревне.

Но дело, к сожалению, не в том только, чтобы живописать и таких красноармейцев, комсомольцев, милицейских. Дело гораздо глубже и сложней.

Не так давно товарищ Ленин писал о нашем государственном аппарате:

«Дела с госаппаратом у нас до такой степени печальны, чтобы не сказать отвратительны, что мы должны Сначала подумать вплотную, каким образом бороться с недостатками его, памятуя, что эти недостатки коренятся в прошлом, которое хотя перевернуто, но не изжито, не отошло в стадию ушедшей уже в далекое прошлое культуры» («Лучше меньше, да лучше»).

Заметьте, что товарищ Ленин борьбу с этими печальными делами выдвигает как первоочередную задачу: «надо вовремя взяться за ум». В свете этих утверждений упомянутый милицейский, от которого стонут, приобретает особое значение: он является не случайностью, а связан со всеми недостатками нашего госаппарата.

Дела с госаппаратом у нас печальны. Но довольно печальны у нас дела и с хозяйством. Печальны у нас также дела и с нашим бытом. Наряду с отрадными ростками нового, на каждом шагу у нас некультурность, невежество, темнота, неумение работать, расхлябанность, азиатчина, мошенники, взяточники, бюрократизм и проч. Мертвое хватает живое.

Вполне последовательно, неотвратимо наша партия, получив мирную передышку, перешла или переходит к культурничеству. Это не эпоха мелких дел в том смысле, в каком иногда думают кое-кто из наших товарищей, ибо для нас, революционеров, весь вопрос не в мелких или в крупных делах, а в том, чтобы задачи, которые ставит современность, разрешать в свете и под углом зрения идеалов коммунизма. Именно потому, что мы не теряем никогда этой общей нити, общих социалистических перспектив, мы, как небо от земли, далеки от оппортунистов, которые и крупные и мелкие дела разрешают от случая к случаю, без руководящих социалистических принципов, лежащих у них совсем в другом кармане и вытаскиваемых только для парада, прилику ради.

Итак, одна из самых главных задач — в реорганизации госаппарата, в реорганизации нашего быта, словом, в целом ряде культурнических дел. Основная задача современного художества заключается в том, чтобы художественно познать быт. Вот почему в настоящей статье так преднамеренно резко заострен и поставлен вопрос о художестве как об объективном познании жизни. Именно сейчас этот момент в искусстве нужно выдвинуть на первый план; без этого наше молодое художественное слово будет витать в разных «эмпиреях и в прелестях неизъяснимых», будет непомерно отставать от жизни, вырождаться в агитки, в славословия, в «использование» действительности для бравых коммунэр. Коммунэры и революционная романтика, впрочем, сейчас нам тоже нужны, но еще более нужно всестороннее художественное познание жизни и в прошлом ее, тяготеющем над нами, и в ее настоящем. Да и коммунэры нужны только тогда, когда они не сводятся к наигранным шаблонам.