Том 3. Осада Бестерце. Зонт Святого Петра - Кальман Миксат

Нет ничего легче, как назвать Понграца сумасшедшим. Но родись граф Иштван лет на четыреста раньше и имей армию этак тысяч в двадцать солдат — хотел бы я тогда знать ваше мнение о нем.

Разумеется, тогда вы судили бы о нем совсем по-другому! Поэтому о Понграце можно сказать лишь одно, а именно, что он — чудом уцелевший представитель вымершей породы бизонов, человек, опоздавший родиться. Ведь бывают же люди, о которых говорят: «Он опередил свой век», — и которых обладающие заурядным умом современники тоже готовы отправить в желтый дом.

Вот вам, люди, еще пример вашей пресловутой мудрости: вы требуете прежде всего, чтобы каждый человек точно в свое время появился на белый свет! Это и есть ваша архимедова точка опоры, став на которую вы беретесь судить о чем угодно.

Но у человека, опередившего свой век, есть хотя бы то утешение, что его признают и оценят по заслугам грядущие поколения, которые будут с сожалением улыбаться, читая о вас, глупцы, не сумевших понять гения! А что делать тому, кто, как наш граф Понграц, опоздал родиться? Его век никогда уже не возвратится, чтобы подтвердить, что он, этот Понграц, в здравом уме. Вот почему нужно судить весьма осторожно и весьма снисходительно о таком опоздавшем родиться человеке.

Поздно вечером, когда граф Понграц был уже в постели и паж, по обыкновению, чесал ему на сон грядущий пятки, в опочивальню графа вошел дьяк, Ференц Бакра, с хроникой под мышкой и доложил, что Эстелла как уехала после полудня верхом на прогулку, так до сих пор еще не возвращалась.

«Ничего, пусть немножко остынет на свежем воздухе», — подумал Понграц, вспомнив свой разговор с девицей после обеда, и велел дьяку приступать к чтению.

Но не успел Бакра прочесть и двух страниц, как вдруг по всему замку разнесся звон башенного колокола. Били набат, часто, отрывисто ударяя языком по одной стороне колокола: бим-бом, бим-бом!

Хозяин Недеца стремительно выпрыгнул из постели: это был сигнал, означавший опасность, а мысль об опасности была так приятна графу, что к нему вернулись отличное расположение духа и былая энергия. Зато дьяк так перепугался, что даже забыл загнуть уголок страницы.

Граф быстро оделся и через минуту, не больше, вышел к перепуганным обитателям замка, толпившимся во дворе.

— Что случилось? — спросил он звонким, мужественным голосом.

— Узник бежал, — прохрипел комендант крепости Ковач.

— Не беда, — спокойно и холодно сказал Понграц. — На то вы и здесь, чтобы его изловить. Немедленно снарядить в погоню восемь конных «казаков». Пусть они поймают его и приведут ко мне.

Минуту спустя «казаки» уже сидели в седлах. Граф Иштван любил и быстроту, и шум, и воинственный вид замка, и мерцающие в ночи огни фонарей, и лязг оружия, и топот уносящихся во тьму лошадей, — все это словно вернуло ему прежнюю веселость, и он даже прищелкивал пальцами от удовольствия.

…Однако каким образом барону Бехенци удалось бежать? Это был первый вопрос, вставший перед графом. А ну-ка поскорее созвать трибунал, начать следствие, допросить свидетелей! Зажечь факелы, разбудить капеллана, чтобы явился немедля, да принес с собой распятие! Под присягой показания будут снимать. И горе тому, кто способствовал преступлению!

Докопаться до истины было совсем нетрудно. Собственно, и не нужно было до нее докапываться, поскольку истина, как огромное бревно, лежала поперек дороги догадок. Часовые видели, как крестьянка с мешком картошки входила в замок, комендант замка, господин Ковач, нашел в пустой тюрьме кучу высыпанного на пол картофеля, часовые снова видели ту же крестьянку с мешком на спине, когда она уходила из крепости. Значит, либо Бехенци превратился за время своего заключения в картошку (что мало вероятно), либо женщина вынесла его из замка в мешке, и тогда эта крестьянка с мешком картошки была не кто иная, как Эстелла. Все было ясно, как божий день. Однако какая дерзость, какое хитроумие! Видно, сам сатана, не иначе, выпестовал эту особу!

— Девица Эстелла совершила два преступления, полковник, — сказал граф Иштван, обращаясь к Памуткаи и с довольным видом поглаживая бороду. — Во-первых, помогла бежать моему узнику, что является вероломством и изменой, во-вторых, сама бежала из замка.

— Но она-то не была узницей!

— Она моя собственность, черт побери! Я же купил ее за деньги, шестьсот форинтов заплатил за нее. А ну, сосчитай-ка, Бакра, сколько это составит за семь лет с простыми и сложными процентами.

Дьяк бросился в канцелярию произвести вычисления, а хозяин Недеца отправил еще восемь конных «казаков» с приказом достать хоть из-под земли и, заковав в кандалы, привести в замок не только Бехенци, но и Эстеллу.

— Слышишь, Ковач, объясни им все получше! Ведь если мы что-нибудь упустим из виду, больше у нас нет в запасе «казаков». (Постоянная кавалерия графа Понграца состояла из шестнадцати «казаков» в красных шароварах.)

Затем граф повернулся к Пружинскому и, дружески похлопав его по плечу, сказал:

— Чуяло мое сердце, что должно произойти что-нибудь такое, ты ведь сам видишь, полячок, больно уж пуста, бесцветна и скучна стала жизнь в последнее время. Я порой уже подумывал: пришло, видно, мне время расстаться…

— Со мной? — испуганно воскликнул Пружинский.

— Да не с тобой, а с жизнью.

— Не говори так, Иштван! — пролепетал поляк, расчувствовавшись. — Что бы я стал делать один, без тебя?

— Ну, сейчас об этом не может быть и речи. Однако, прежде чем ложиться спать, выпьем, Пружинский, по чарочке. Как ты смотришь на это, старый приятель?

— Черт возьми, за мной дело не станет! — отвечал поляк.

Граф распорядился принести в кабинет вина и кубки. Первый кубок он осушил залпом во славу Екатерины Медичи. Второй тост он предложил за Польшу. Пружинский, выслушав тост, разрыдался, как ребенок; Иштвану стало его жаль, и он принялся утешать поляка:

— Ну, хватит реветь, старый каплун! Перестань, а то я рассержусь!

— Бедная моя родина, несчастная Польша! — зарыдал пуще прежнего Пружинский.

Граф с силой стукнул кулаком по столу, и глаза его вспыхнули лихорадочным огнем.

— Ладно, не плачь, я восстановлю Польшу. Ежели я рассержусь, так сделаю и это!

Он закатал рукава и потряс в воздухе огромными мускулистыми кулаками. Вскипела кровь в жилах, в висках застучало.) В эту минуту он твердо верил, что стоит ему только захотеть, и он ради Станислава Пружинского восстановит его расчлененную Польшу. *

Пружинский обнял графа и поклялся всеми святыми, что после кончины Наполеона Первого мир не знал другого такого отважного сердца.

Так они просидели за вином до самого рассвета, когда в замок начали поодиночке возвращаться посланные в погоню «казаки». Все они доносили одно и то же: беглецов и след простыл.

— А между тем девицу надо изловить. Да я ее из-под земли достану! Дураки вы, а не казаки!

На другой день граф выслал на разведку пройдоху-дьяка Ференца Бакру, поручив ему объехать окрестные города и пронюхать, где поселились Бехенци и Эстелла.

Вместе с Бакрой в разведку настойчиво просился и поляк, которому захотелось кутнуть денька два в Жолне, а потом в Тешине, для чего попросил взаймы у графа десять золотых.

— Не дам, — отвечал граф Иштван, хитро улыбнувшись. — Не будь, Станислав, таким легкомысленным! Сейчас нам с тобой нужно беречь каждый грош для великой цели. Ведь мы же собрались восстановить твою родину!

Однако Пружинский все-таки был легкомысленным, и после долгих препирательств (граф Иштван не любил давать в долг наличными) они сошлись на том, что пусть уж граф лучше не восстанавливает расчлененную Польшу, но даст Пружинскому хотя бы пять золотых.

Ференц Бакра и Станислав не показывались в замке целую неделю. Вернувшись же, они доложили графу, что барон Бехенци и Эстелла укрылись в городе Бестерцебаня, где и живут как два воркующих голубка.

— Недолго им придется ворковать, — спокойно заметил Иштван Понграц. — Напиши-ка, domine[2] Бакра, поскорее письмо магистру города Бестерцебаня, чтобы девицу, как мою собственность, немедленно выслали обратно с подателем сего письма. За образец стиля возьми послание славного предка нашего, Понграца Сентмиклошского, которое он в свое время написал жителям города Пожонь. Напишешь, принеси мне на подпись.

Писарь удалился и круглыми старинными буквами, с витиеватыми росчерками, похожими на поросячьи хвостики, и заглавными буквами, выведенными красными чернилами, начертал следующее послание:

«Иштван Понграц, наследственный владетель Недецкого замка, граф Оварский и Сентмиклошский, приветствует магистрат города Бестерцебаня! Понеже юноша, именуемый бароном Кароем Бехенци, похитив у нас принадлежавшую нам на правах собственности девицу Эстеллу, каковую мы приобрели у жолненских комедиантов за шестьсот форинтов, бежал и укрылся за стенами города Бестерцебаня, предлагаем уважаемому городу вышепоименованную девицу задержать и передать в руки подателей сего письма, унтер-офицера Пала Сурины и капрала Дёрдя Комара.