Николай Некрасов. Его жизнь и литературная деятельность - Л. Мелынин

Много работал также Некрасов в качестве фельетониста… Но и это еще не все: нужда привела его и к лубочным издателям (Иванову и Полякову), для которых он сочинил несколько азбук и сказок. В числе последних известна большая “русская народная сказка в стихах” (больше двух тысяч стихов) “Баба-Яга костяная нога”. Состояла она из восьми глав: в первых двух автор пытается подражать манере “Руслана и Людмилы”, в остальных – народным сказкам Пушкина.

Действительной народности в этой “народной” сказке, так же как и поэзии, – ни капли; содержание вполне нелепое, форма – примитивная.[10] Невольно приходит в голову, что “Баба-Яга” писана Некрасовым не в Петербурге в 1841 году, а еще в Ярославле, двумя-тремя годами раньше, теперь же, в минуту жизни трудную, лишь слегка, быть может, подправлена и пущена на книжную толкучку…

Под гнетом этого беспросветного черного труда проходили годы, лучшие годы молодости…

Кажется, летом 1842 года в жизни Некрасова случилось знаменательное событие – примирение с отцом и поездка в родное Грешнево. За время четырехлетнего отсутствия поэта там произошло много печального. Умерла, прежде всего, любимая сестра его, трагическую судьбу которой рисуют следующие строки “Родины”:

И ты, делившая с страдалицей безгласнойИ горе, и позор судьбы ее ужасной,Тебя уж также нет, сестра души моей!Из дома крепостных любовниц и псарейГонимая стыдом, ты жребий свой вручилаТому, которого не знала, не любила…Но, матери своей печальную судьбуНа свете повторив, лежала ты в гробуС такой холодною и строгою улыбкой,Что дрогнул сам палач, заплакавший ошибкой.

Других подробностей тяжелой драмы не сохранилось, но легко представить себе, что переживала несчастная мать, сама давно уже сгоравшая и таявшая как свеча. По-видимому, незадолго до ее смерти в доме произошла какая-то дикая история, быть может, один из тех многочисленных конфликтов, какие бывали между бедной страдалицей и ее властелином; на это есть намек в “Рыцаре на час”: “И гроза над тобой разразилася, ты, не дрогнув, удар приняла!..” Сам “палач” не выдержал своей роли и в позднем раскаянии упал к ногам замученной им женщины: “Ты победила! У ног твоих детей твоих отец…”

Некрасова вызвали из Петербурга; но, по всей вероятности, письмо отца написано было в успокоительном тоне, позволявшем думать, что непосредственная близкая опасность больной не грозит: по крайней мере, поэт не поторопился выехать и получил вскоре известие, что все уже кончено. Мать Некрасова умерла 29 июля 1841 года, и когда следующим летом он собрался посетить Грешнево, на могиле ее уже лежала плита с вырезанной на ней надписью, а в доме сделаны были перестройки и заведены новые порядки.

У той плиты, где ты лежишь, родная,Припомнил я, волнуясь и мечтая,Что мог еще увидеться с тобой —И опоздал!.. И жизни трудовойЯ предан был, и страсти, и невзгодам,Захлестнут был я невскою волной…

Встреча с отцом имела наружно мирный характер. К двадцатилетнему юноше уже нельзя было относиться как к мальчику, и возможно, что старик испытывал теперь даже некоторое почтение к сыну, к его твердости и уменью стоять на собственных ногах. “С усталой головой, ни жив, ни мертв (я голодал подолгу), но горделив – приехал я домой”, – находим в поэме “Мать” воспоминание об этой поездке на родину.

После смерти жены отец Некрасова прожил еще около двадцати лет, но поэт редко вспоминает об этом позднейшем периоде его жизни, а если и вспоминает, то с несравненно большей мягкостью; иногда прорываются даже как будто теплые нотки:

Буря воет в саду, буря ломится в дом…Я боюсь, чтоб она не сломилаСтарый дуб, что посажен отцом,И ту иву, что мать посадила…

Мой черный конь, с Кавказа приведенный,Умен и смел,как вихорь он летит;Еще отцом к охоте приученный,Как вкопанный при выстреле стоит.

ГЛАВА IV. ГУМАННАЯ ШКОЛА БЕЛИНСКОГО

Мы подошли к событию, сыгравшему в истории развития нравственной личности Некрасова не меньшую, если не большую, роль, чем любовь к матери: таким событием было знакомство с Белинским…

Впервые великий критик обратил на нашего поэта внимание как на автора некоторых понравившихся ему рецензий, должно быть, еще в 1842 году; но долгое время их встречи и беседы были мимолетны и незначительны. Некрасов уже давно преклонялся перед Белинским, но природная замкнутость и застенчивость мешали ему сделать первый шаг к более тесному сближению; он смотрел на себя как на скромного литературного работника, а Белинский был в это время уже в апогее своей славы и в “Отечественных записках” занимал место главного редактора.

Сближение началось, кажется, лишь с осени 1844 года, когда Некрасов собирал материал для задуманного им в то время литературного сборника “Физиология Петербурга”, для которого в числе других писателей дал свою статью “Петербург и Москва” и Белинский. Между прочим, Белинского сильно заинтересовал (еще в рукописи) предназначавшийся для этого сборника очерк самого Некрасова “Петербургские углы”, один из лучших прозаических опытов поэта, посвященный жизни трущобных обитателей и написанный в духе и манере “натуральной школы”. Интерес был тем сильнее, что до Белинского, конечно, дошли уже в это время слухи о лично пережитом Некрасовым периоде нищеты и голода, и в “Петербургских углах” он видел не столько художественное произведение, сколько очерк, исполненный глубоко выстраданной жизненной правды. “С этих пор, – рассказывает в своих воспоминаниях Иван Панаев, – Некрасов с каждым днем более сходился с Белинским, рассказывал ему свои горькие литературные похождения, свои расчеты с редакторами различных журналов… Он произвел на Белинского с самого начала приятное впечатление. Последний полюбил его за его резкий, несколько ожесточенный ум, за те страдания, которые он испытал так рано, добиваясь куска насущного хлеба, и за тот смелый, практический взгляд не по летам, который он вынес из своей труженической и страдальческой жизни и которому Белинский всегда мучительно завидовал… Ни в ком из своих приятелей Белинский не находил ни малейшего практического элемента и, преувеличивая его в Некрасове, смотрел на него с каким-то особенным уважением”. Белинский полагал, впрочем, что Некрасов навсегда останется полезным литературным тружеником – не больше. Даже в следующем, 1845 году, когда Некрасов напечатал уже во второй части “Физиологии Петербурга” свою сатиру в стихах “Чиновник”, Белинский, осыпая ее в печати похвалами как “одно из тех в высшей степени удачных произведений, в которых мысль, поражающая своей верностью и дельностью, является в совершенно соответствующей ей форме”, ни одним еще словом не обмолвился о поэтическом таланте автора. И только позже, в “Обзоре русской литературы за 1845 г.”, он называет “Чиновника”, “Современную оду” и “Старушке”[11] “счастливыми вдохновениями таланта”… Но, кажется, перед этим Белинский прочел уже в рукописи стихотворение “В дороге”, которое, по свидетельству Панаева, привело его в полный восторг: “У Белинского засверкали глаза, он бросился к Некрасову, обнял его и сказал чуть не со слезами на глазах: «Да знаете ли вы, что вы поэт – и поэт истинный?…»”